Черно-белый оттенок нежности - Юлиана Мисикова Страница 21

– Да, конечно, но я бы хотела…

Она не закончила фразу, театрально сложившись пополам и медленно завалившись за правый бок. В следующую секнду послышался звук падающего тела и она оказалась на полу. Прежде чем прикрыть глаза, незаметным движением она успела поднять с пола упавшие скрепки и сунуть из под рукав.

Пожилой следователь тут же вскочил со своего места и бросился к ней. Он осторожно поднял ее, усадив обратно на стул и слегка встряхнув за плечи.

– Тебе лучше?

– Да, спасибо. Голова резко закружилась, но уже все прошло…

– Может воды?

Она молча кивнула.

Он подошел к старому потертому от времени серванту у противоположной стены и плеснул в высокий граненый стакан немного воды из графина. Поставив перед ней стакан, он снова опустился в свое кресло, внимательно следя за ней взглядом. Она вязла стакан и одним залпом осушила его, аккуратно поставив на место. После этого взяла ручку и быстро подписала все необходимые бумаги. Покидая кабинет следователя, она едва заметно улыбалась и в этой улыбки скрывались первые проблески безумия.

Мыслями она снова унеслась в недавнее прошлое, которое оставалось для нее единственным спасением от подступающего безумия. Балансируя на тонкой грани сна и яви, она вспоминала время, проведенное с Миром. Их безумные поездки, странные встречи, ночные вторжения, трудные переходы в горах, бессонные ночи под луной, тихие разговоры о душе, мучительные поиски смысла жизни, страстные поцелуи, безмолвные крики страсти, оглушительное молчание, бешенное сердцебиение, отчаянные взгляды и тишина, окружающая их повсюду. Она помнила все до мельчайших подробностей, даже шелест лтстьев в ночной тишине, волнующий, чуть сладковатый аромат горных трав, с едва узнаваемыми нотками шалфея, мяты, гибискуса. В ее памяти навсегда запечатлелось слепящее шальной надеждой горное солнце, заливающее раскинувшуюся впереди долину ласкающих янтарным светом, волшебными бликами отражающееся в бурной горной реке, подсвечивая ледянную воду, делая ее прозрачной, как кристалл бриллианта. Она помнила горы, с остроконечными скалистыми вершинами, обступающие их со всех сторон, могучие водопады, обрущивающие тонны воды к подножью скал, лесистые холмы и голубые ели. Именно тогда она была по настоящему счастлива, всем сердцем ощущая вкус и запах свободы, наблюдая этот мир через призму влюбленного сердца. Рядом был Мир с его спокойной непоколебимой уверенностью в правильности своего дела, было солнце, согревающее ее изнутри, горы, дающие иллюзию свободы и ветер, рассеивающий последние сомнения. Все вокруг казалось правильным, настоящим, великим и значимым. Она верила в его слова, в его идеалы, в его религию, в его жизнь. Все это казалось ей приключением из средневекового романа, где главные герои сами выбирают свой путь и он всегда оказывается правильным. Но реальная жизнь совсем другая. В ней много дорог и много дверей и невозможно выбрать правильную, потому что за любой дверью может оказаться пустота.

Мысли перенесли ее в одну ночь, которая запомнилась ей больше остальных своей сюрреалистичностью. Они ночевали в очередном доме в высокогорном селении, почти покинутом людьми. Жилыми там оставались всего несколько домов и как сказал Мир – это было идеальным местом для их целей. Дом принадлежал кому то из его родственников и использовался как склад оружия и перевалочный пункт для бойцов. В эту ночь он не хотел брать ее с собой, но ей некуда было идти. Домой она не могла вернуться, родители не пустили бы ее, а в университетское общежитие возвращаться не хотелось. Там на нее косо смотрели, стараясь избегать встреч и разговоров. Во внешнем мире она чувствовала себя изгоем, прокаженной, от которой все шарахаются и только рядом с Миром к ней возвращалось привычное умиротворение. Она не хотела ни на минуту расставаться с ним, не хотела терять его из вида, не умела жить без него. В итоге она уговорила его взять ее с собой в горы. Они ехали быстро, настолько, насколько это возможно в полной темноте по опасному серпантину горной дороги. По пути подобрав несколько человек, которых она не знала. До дома добрались ближе к полуночи. Старый кирпичный дом с облупившимися от времени стенами и вылинявшими оконными рамами резко возник впереди, вырванный из кромешной ночной темноты светом фар. Ворота со скрипом открылись и навстречу им вышли несколько парней в камуфляже и с автоматами на плече. Молчаливые и угрюмые, они направились к машине, остановившись в паре метров от нее и ожидая когда Мир с остальным подойдут. Сбившись в кучу они тихо о чем то разговаливали. Она осталась в машине и не слышала слов, но по выражением лиц, освещенных фарами машины, поняла, что разговор серьезный. Никто не улыбался и не шутил. Все были слишком сосредоточенны, а Мир то и дело хмурил брови.

Закончив разговор, он вернулся к машине и велел ей идти в дом.

– Можно я останусь с тобой?

С надеждой спросила она, потому что не хотела оставаться одна в пустом пространстве чужого дома. Ей было страшно. Она боялась темноты, боялась гор, боялась этих людей с оружием и того, что должно случиться после. В воздухе незримо витало ожидание. Но она не знала чего они все ждут. Лишь Мир оставался для нее островком благоразумия в этом безумном спектакле, в котором ей отводилась роль наблюдателя. Но он снова нахмурился и повторил ледянным тоном.

– Я сказал – иди в дом. И не выходи, пока я не позову.

Она не стала спорить, развернулась и молча направилась к распахнутым настежь воротам, изо всех сил пытаясь подавить подступившие к глазам слезы.

Преодолев небольшой дворик, она поднялась по ступенькам и толкнула старую покосившуюся дверь, оказавшись в утопающей в темноте гостиной. Постояв минуту неподвижно, она подождала пока глаза привыкнут к темноте и только потом осмотрелась. Гостиная представляла собой оранжерею со сплошными стекляными стенами, которые выходили на дорогу, по которой они приехали. Стекла были приктыры тюлью с незамысловатым рисунком, который был очень популярным лет тридцать назад. Мебели в гостной самый минимум – старый продавленный диван с красным бархатным покрывалом и несколькими диванными подушками, росшитыми позолоченными узорами, старый письменный стол с облупившимся от времени лаковым покрытием, который можно было бы принять за обеденный из за своей массивности и неповоротливости, два стула с высокими прямыми спинками и два