Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая Страница 22

у козы, лошади так не зарастают. Конь выглядит поприличнее: белый в мелкий черный горох. Некоторое время они мирно пасутся рядом, и не думая совокупляться. Из кухни доносится чей-то разлапистый храп. Кто-то бормочет, переживая события минувшего дня. Воздух светлеет. Лота мерзнет в своем тонком одеяле и, кажется, задремывает сидя. Последнее, что видит - конь подходит к ограде, выпускает из белого живота длинный черный шланг и мочится в траву. В тумане он выглядит страшным, как на рисунках Да Винчи.

(С этим видением у нее навсегда совпадет ощущение свободы и счастья, которое обещает быть вечным, но проходит почти моментально. Потом она узнала, что в июле кобылу продали на мясо - в деревню за перевал, где жили татары. Скорее всего, она не смогла понести или была слишком старой для этого дела. Но Лота так и не узнала, трахнул ее белый писающий конь или нет. До сих пор она иногда думает об этом, вспоминая то ранее утро - и повисает светлая, звенящая, ничем не заполняемая пустота).

Глава седьмая

Хмурый и его узоры

Мысленно Лота перебирала всех обитателей лесничества, силясь представить, кто из них может принадлежать к Братству воздуха. Она действовала почти на автомате: ведь это не ей, а Гите нужно было разыскать братьев, а сама она никогда не ставила перед собой такой задачи. Видимо, Гитины слова крепко засели у нее в голове. Но рассуждая о братстве, Гита так и не удосужилась сформулировать главные признаки, отличающие братьев. Все сводилось к тому, что их сила должна была ощущаться сама. И все же новых людей вокруг Лоты было так много, и сама жизнь настолько отличалась от привычной, что она не знала, когда действительно чувствует что-то особенное, а когда просто плывет на волнах новой реальности. В общем, оставалось только гадать.

Начинала она, как правило, с лесников.

Старший лесник - она называла его Хмурый, хотя у него имелось другое, более привычное для уха и менее выразительное имя - был настоящий уголовник. Он отбывал свой срок на Дальнем Востоке, хотя в это было трудно поверить, потому что обычно таких типов встречаешь в городских романсах, бульварных романах и желтой периодике, и уж никак не в повседневной жизни. Формально его на эту должность никто не назначал, просто он был старший по возрасту и хорошо знал горы. Штатным начальником был, скорее всего, кто-то другой - спортивный, подкачанный Игорек или тихий, неприметный Дима.

При Хмуром дальневосточный китобой "Звездный" все еще выходил в море - китовым мясом чукотские звероводы откармливали песцов, которых выращивали в совхозных вольерах. К вечеру "Звездный" возвращался, волоча за собой тушу кита, ее вытаскивали на берег, куда чукчи сбегались с ножами и ведрами. Из китового бока вырезали шматки жира, которые поселяне утаскивали домой, а кубиками, похожими на кусочки сахара, лакомились прямо возле туши.

Хмурый застал остатки этого прошедшего времени, его последние, уже холостые выхлопы.

Когда он откинулся, о совхозе рассказывали пустые звериные клетки да скелеты китов на берегу. Эти кости напоминали остовы кораблей: они вросли в землю и были видны за много километров.

Его странствия пролегали по Азии и Европе, он двигался вперед и вперед, перемещался туда и сюда, шел и шел, продвигаясь все дальше на запад и нигде не задерживаясь надолго: подворовывал, подторговывал, что-то куда-то перевозил в клетчатых тюках - словом, занимался коммерцией. Потом добрался до Крыма и устроился в лес. Видимо, у него имелась какая-то протекция.

Все в этом человеке воплощало собой звериный нрав, жестокость и неприкаянность. На всякий случай Лота все время следила за ним. Она смотрела на его грубые красные руки с одеревеневшими ногтями, как он этими руками все время что-то перебирает без какой-либо очевидной надобности - стаканы, пустые бутылки, ржавые подковы, гвозди, ножи... Что напоминали Лоте его глаза? Она сравнивала, рассматривая различные предметы. Нет, небо здесь было ни при чем. Может, камни? Тоже нет: глаза Хмурого не были ни холодными, ни неподвижными. Лота даже не была уверена, были ли они светлыми. Пожалуй, они напоминали ножи, но без свойственного ножам стального блеска. А потом она поняла: глаза его - две осы, которые опустились на что-то сладкое - конфету или мармелад, нервно поигрывают брюшками, то выпуская, то убирая жало, и всем своим видом предупреждают, что опасны.

В целом же лицо у него было хмурым и сосредоточенным, как будто он думал все время одну и ту же нескончаемую думу. Куда повлечет его эта дума, когда окажется додуманной, было неясно. Лоте казалось, что она видит намотанные на его теле километры, отделяющие Дальний Восток от Крыма - километры, которые он не проехал в поезде и не пролетел в самолете, а прополз ползком, вгрызаясь в землю, асфальт и камень своими железными зубами.

Он был еще не старый, но темные морщины на его большом лице были глубоки и выразительны, как племенные знаки.

Однажды Лота заметила, как он моется у коновязи, где висел единственный на весь кибуц деревенский умывальник. Фыркает, краснеет. Мылится, чешется. Майки на нем не было, а казалось - была: фиолетовая и голубая, в церквах и русалках, богатырях, крестах и драконах. Пятна солнца скользили по туловищу Хмурого, и из-за наколок казалось, что оно меняет цвет, как у хамелеона. Хмурый эти наколки любил. Наверное, так коллекционер любит свою коллекцию. Если его порасспросить, он бы наверняка объяснил, какая откуда взялась и что каждая из них означает. Присмотревшись попристальнее, на груди у Хмурого Лота увидела птицу - ворона, раскинувшего крылья, и следила теперь за ним с еще большим вниманием. По вечерам он обходил лесничество, бесшумно ступая огромными кирзачами. Иногда вырастал перед