Литературка Литературная Газета - Литературная Газета, 6538 (№ 01-02/2016) Страница 27

Описание : «Алхимик» — это сказка о том, как в неком королевстве некий алхимик пытается создать, естественно, золото по заказу обнищавшего короля. При этом параллельно создает клонированного искусственного человека, гомункулуса. По стандарту этих сказок он влюбляется в этого гомункулуса, бездушное существо по имени Лилит. А в него влюблена принцесса, обыкновенная девушка. (Принцессы – они, в общем-то, обыкновенные девушки). И вот эта обыкновенная принцесса влюбляется в этого самого алхимика по имени Май. Трагедия ее в том, что он-то влюблен в это бездушное существо, а ее любовь остается безответной. И тогда, для того чтобы слиться каким-то образом с идеалом этого алхимика, она решает поделиться с гомункулусом своей душой.

http://vzmah-forum.ru  8 (495) 640-78-20

Майдан и теория «прогресса»

Майдан и теория «прогресса»

Общество / Общество / Отражения

Хан Ольга

Майдан, 2014 г.

Фото: РИА «Новости»

Теги: Украина , Европа , Россия

Почему либералы и радикальные националисты стали союзниками

Украинский кризис («Евромайдан» и его последствия) пытаются осмыслить не только на Украине и в России. Серьёзные западные эксперты (социологи, политологи, философы) тоже анализируют события, произошедшие в Киеве два года назад. И далеко не все экспертные оценки соответствуют клишированным представлениям европейцев и американцев об украинском Майдане, о роли России в этих событиях.

Правда, широкой западной аудитории оценки эти остаются неизвестными. Условно пророссийские точки зрения почти не имеют шансов попасть в наиболее популярные СМИ. Об этом, в частности, рассказал известный специалист по истории СССР Стивен Коэн в недавнем интервью американскому изданию The Nation. По его мнению, ситуация значительно ухудшилась даже в сравнении с временами холодной войны. Коэн подчёркивает, что изменилась и культура дискуссии: его, отстаивающего право России быть услышанной, обвиняют в том, что он «продался Кремлю».

Аналогичная ситуация и с другим известным русистом, но уже из Британии, – Ричардом Саквой. Достаточно почитать интернет-комментарии к его недавней книге «Украина на передовой: Кризис в пограничной зоне» (Frontline Ukraine: Crisis in the Borderlands, 2015), чтобы убедиться – его тоже представляют «кремлёвским пропагандистом».

Важный момент в книге Саквы – размышления о парадоксальности сосуществования на Майдане либерально-демократических и ультранационалистических сил. Именно этот фактор, по мнению учёного, не только обусловил крайнюю противоречивость «революции достоинства», но и привёл к трагедии на Востоке. Размышляя над диалектикой майданных трансформаций – от демократического собрания мирных граждан до военизированного националистического шабаша, – Саква цитирует британского специалиста по России Стефана Шенфельда, также шокированного тем, что подавляющее большинство либеральных активистов Майдана восприняло ультрарадикалов как товарищей по борьбе. Почему же майданные либералы не видели проблемы в таком союзничестве?

Саква оставляет этот вопрос без анализа, просто констатирует, что националисты подмяли под себя мирную революцию. А Шенфельд идёт дальше: нивелирует разницу между либеральными и радикальными участниками Майдана. По его мнению, если предположить, что Майдан – явление демократическое, то единение радикалов с либералами выглядит абсурдно. Если же отбросить это предположение и посмотреть на Майдан просто как на националистическую мобилизацию, всё становится на свои места: и либералы, и радикалы выступали за моноязыковую и культурно однообразную Украину, были едины в неприятии жителей русскоговорящих юго-восточных областей – «совков, оставшихся в прошлом».

Действительно, для активистов Майдана Антимайдан был и остаётся проявлением «отсталого совка», мешающего Украине «двигаться в Европу». Однако ультранационалистов и либералов объединяет нечто гораздо большее, чем ситуативная площадная солидарность. Это их готовность делить сограждан на «европейцев» и «совков» по принципу – поддерживают они «прогресс» или противятся ему.

Кстати, именно этот фактор объединяет радетелей за «цивилизационные преобразования» и из нашей истории. Вспомним перестройку и её прогрессивно-либеральный дискурс. Нежелание «совков» устремиться в евроатлантический цивилизационный рай представлялось как невежество и моральная деградация, как примитивное нежелание работать. Вспомним бесконечные сравнения «тупых», «завистливых» советских «лентяев» с упорно работающими, а потому зажиточными трудягами США. Вспомним знаменитые опусы Новодворской о «рабской» России, корни тоталитаризма которой не в административно-командной системе, а в людях, толпе, народе. Ничего человеческого в «рыхлом теле» советского населения прогрессивные перестроечные мыслители не усматривали. Помнится, яблочник Митрохин даже призывал «вспрыскивать» в это «рыхлое тело» идеологические инъекции для получения нужного цивилизационного эффекта (его бессмертный «Трактат о толпе»).

«Россия – страна крепостных людей. Тут нет европейской ментальности»; «У нас два народа в стране: советский народ и европейский народ»; «Они [сторонники Путина] оказались слабее нас в своём желании знать правду, в своей способности противостоять злу, в своей силе чувства собственного достоинства. Мы должны быть терпеливы и упрямы. Терпеливы и упрямы». Это уже из современных концепций, звучащих на «Эхе Москвы».

Чем перестроечно-либеральный дискурс отличается от либерально-майданного или либерально-­эховского сегодня? В главном – ничем. И там и там – конструирование «недоразвитых» сограждан, желание их «модернизировать», «просвещать» (где внушением, где инъекциями, а где и миномётным огнём АТО). И там и там «демократия» видится не как способ политической организации общества, а как божество, в жертву которому можно принести даже своих сограждан.

Разумеется, конструкции «прогрессивных интеллектуалов» времён перестройки, Майдана и современной России не могут быть абсолютно идентичны – разные люди, обстоятельства, цели. Общее у них – вера в прогресс по западному образцу, поклонение его атрибутам, отсутствие критического осмысления западной модели современности, и – главное – фанатичные преследования еретиков, отрицающих их либеральную веру.

Со времён европейского Просвещения понятие «прогресс» принято окрашивать в радужные тона: оно привычно ассоциируется с освобождением от тирании (в том числе и тирании веры в богов) и, говоря языком Гегеля, с освобождением человеческого духа. Однако, важно отметить, что понятия «прогресс» и «цивилизация» получили свой универсальный статус именно в те времена, когда Европа начала колонизацию, безжалостно подавляя все существовавшие до них «варварские» формы социальной организации человеческих сообществ. «Цивилизация» стала брендом христианской Европы и мерилом, с помощью которого определялась степень «годности» для жизни других homo-существ.

Кстати, идеология расового неравенства, распространявшаяся по свету с европейским колониализмом, была освящена теми самыми философами, превозносящими идеи либеральной справедливости и равенства для всех. Так, полагая, что рабство несовместимо с человеческим достоинством, и Кант, и Гегель считали его нормальным явлением для неевропейского населения земли. Гегелевская философия истории, рассортировавшая людей на «народы с историей» и без неё, стала важным философским оправданием колонизаторскому нашествию европейцев на «не-исторический» мир. Приписывая ему «варварский» статус, европейские учёные и интеллектуалы сконструировали идею «модернизации отсталых народов» – то есть разрушения их привычного жизненного уклада, уничтожения их веры и – если это необходимо для прогресса – уничтожения их самих.

Глубинный тоталитаризм прогрессивной идеологии Просвещения впервые был изобличён Максом Хоркхаймером и Теодором Адорно в их «Диалектике просвещения» ещё в 50-е годы прошлого века. Позже эта тема развивалась исследователями постколониализма и теоретиками так называемой радикальной демократии. Последние считают: современная демократия должна отличаться от прежних моделей отказом от «тирании большинства», то есть демократического тоталитаризма. Настоящая, «радикальная» демократия, по их представлениям, наступает, когда в управлении государством участвуют даже те маргинальные группы, которым доступ в клуб «большинства» при любых других обстоятельствах заказан.

Разумеется, идеи радикальной демократии принимаются далеко не всеми, но на сегодняшний день в западном политическом процессе они являются той нормативной планкой, с которой – хочешь ты того или нет – приходится считаться. Планка эта – новый горизонт демократического воображения – сформировалась в 80-е годы как реакция на появление новых социальных движений, не вписывающихся в рамки прежних «больших» теорий. И опять-таки этот новый горизонт радикальной демократической мысли появился как переосмысление глубинного тоталитаризма больших теорий (марксизм или либерализм – не суть важно), выросших из идеологии прогресса, освящённой Просвещением.