Трансмутация [СИ] - Алла Белолипецкая Страница 28

Но вот камень, который всю эту пирамиду увенчал… Это было уж чересчур. Ну, не мог же, в самом деле, Ивар — её Ивар: всегда храбрый, всегда оптимистичный, всегда знающий, что нужно делать, — умереть вот так? С какой стати ему было умирать? Им было только по восемнадцать. И разве не для того дедушка прятал их от колберов целых девять лет, чтобы они могли прожить счастливую и долгую жизнь? А её дедушка был мудрее всех людей на свете! Почему же он тогда не предвидел, как всё закончится?

— Почему, дедушка? — Настасья даже не заметила, что говорит вслух. — Почему ты не придумал другой план? Почему полез в огонь? Почему позволил Ивару умереть?

Ей пришло в голову: никто даже не сможет её несостоявшегося жениха опознать. Никто не поймет, кто он, когда его тело найдут. Теперь, когда их дом сгорел, а приготовленные дедушкой биогенетические паспорта потеряны вместе с сумкой, ни у кого на свете не осталось их изображений: ни Ивара, ни самой Настасьи. Но — она ведь не уйдет отсюда, не оставит его одного, правда?

— Я не уйду, Ив? — Настасья с удивлением поняла, что задает вопрос.

Да мало того: она была уверена, что услышала ответ! Губы Ивара, конечно, не разжались, но в своей голове она ясно услышала его слова: «Тридцать минут. И пятнадцать из них уже прошли».

6

— Я не могу этого сделать, — жалобно произнесла Настасья. — Прости меня, Ив, но я просто не могу.

Он больше не отвечал ей. Да он, конечно, вообще не отвечал. И не стал бы он её заставлять делать такое! Он же видел, как это происходит: видел, что сталось с Кариной.

— Не стал бы, если б только было, из чего выбирать. — Настасья сказала это сама — как и сама напомнила себе про тридцать минут.

Какая-то её часть с самого начала знала, что она исполнит последнее желание Ивара. Но только — он не должен остаться неопознанным безликим. Настасья сунула руку в маленький кармашек для часов на своих джинсах и осторожно, двумя пальцами вытянула оттуда малюсенький предмет. Это был кусочек янтаря, который Ивар нашел на взморье в тот самый — последний счастливый — день. Она поднесла ладонь к самым глазам и всмотрелась в эту пустяковину, которую все последние девять лет носила с собой — какая бы одежда на ней ни была надета. Овальное тельце с маленькой головкой — божья коровка, сама собой слепившаяся из смолы много веков назад.

— Вот, Ив, — Настасья прямо поглядела в мертвое лицо своего несостоявшегося жениха, — это твоя карамелька. Ты отдал её мне — не пожадничал. А теперь я возвращаю её тебе. Сладких тебе снов, Ивар Озолс!

И она, рискуя снова свалиться, протянула руку и вытянула у Ивара из-под ветровки цепочку медальона Святого Христофора. И слегка заостренной головкой божьей коровки процарапала на обратной стороне медальона фамилию — Озолс. А потом, упрятав золотую вещицу обратно, Настасья чуть приоткрыла рот Ивара и положила ему под язык маленькую янтарную каплю — перепачкав пальцы в его крови.

«Десять минут!» — прокричал голос у неё в голове.

Но Настасья всё еще всматривалась в лицо Ивара — зная, что видит его в последний раз. А потом её вдруг осенило: может, и не в последний? Может быть, он вернется к ней именно так — таким диким, чудовищным, но вполне реальным образом?

— Ты вернешься, но это будешь уже не ты, — сказала Настасья. — И зачем тогда всё это?

Она подалась назад и уже изготовилась лезть по ограждению вниз, когда вспомнила слова дедушки: Китеж-град. И вспомнила про предмет у себя в кармане. А потом тяжело, медленно потянула из кармана кардигана зеркальную колбу.

— Прощай, Ив, — прошептала Настасья и вдавила кнопку на капсуле.

Острие, которое сразу же выскочило из зеркальной поверхности, показалось ей похожим уже не на жало насекомого. Она решила, что больше всего оно походит на шип какого-нибудь средневекового орудия пытки. Вроде тех, какими была утыкана внутренняя поверхность Железной Девы.

— Но теперь Железная Дева — это я. — Настасья издала то ли смешок, то ли всхлип — она сама не поняла. — Вот так-то, Ив.

7

Уже рассветало, и Настасья смогла, наконец, прочесть надпись, сделанную на злосчастной бочке: Ночью — маски, днем — шляпы. Берегись их! Что это могло означать — у девушки даже не было сил подумать. Припадая на левую ногу, она поковыляла к противоположной стороне моста. Ей нужно было попасть на другой берег Даугавы — где всё ещё работал госпиталь, и она могла бы получить хоть какую-то помощь. Ивара — её Ивара — больше не было. Мертвое тело осталось висеть на арматурном пруту под пешеходной дорожкой моста. Но оно так же мало походило на её красавца-друга, как истаявшая на солнце восковая фигура из музея мадам Тюссо — на свой оригинал. Настасья думала, что захочет еще проститься с ним, прежде чем уходить. Прикоснуться к нему в последний раз. Однако ноги сами понесли её прочь — как только она сунула под ветровку, в карман вязаной кофты, заполненную капсулу.

Один только раз девушка обернулась — как Орфей, пытавшийся вывести из царства мертвых Эвридику. И тут же пожалела об этом. По пешеходному мосту шли люди. Даже не шли — фланировали. Сперва Настасья не поняла, почему они идут так медленно, а потом до неё дошло: они аккуратно обходят провалы, сквозь которые безликие падали в Даугаву. Так что спешить им и вправду не пристало.

Лица всех идущих прикрывали уже знакомые Настасье черные маски. Все эти люди (только мужчины, ни одной женщины) являлись, конечно же, добрыми пастырями. И Настасья решила: они сами и проделали дыры в мосту, чтобы сподручнее было топить безликих. Прятать — в прямом смысле — концы в воду.

И теперь пастыри, конечно же, высматривали её. Девушка метнулась вправо — к самому основанию пешеходного настила, молясь, чтобы люди в палаческих масках не успели её разглядеть. Поначалу она никак не могла понять, почему они медлили так долго — не сразу пошли её разыскивать? А потом посмотрела вперед и увидела: у другого берега Даугавы, возле входа на противоположную часть пешеходной дорожки, дежурит другая группа мужчин с зачерненными лицами.

Медленно, почти ползком — и вовсе не из-за хромоты — Настасья стала продвигаться к противоположному берегу вдоль опор пешеходного моста. Она просто не знала, что