Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1972 год Страница 3

В сущности, фабрика по приготовлению воды. И эта фабрика расширяется, реконструируется, готовясь увеличить свою пропускную способность. Все течет — это о воде. Все меняется — это, должно быть, о сооружениях на ее трудном пути...

Дальше, дальше на север. Миновали Насосную — поселок, разросшийся вокруг старой линдлеевской станции. Плывет, уплывает прикаспийская степь, поросшая жесткой верблюжьей колючкой, полынью, кустами тамариска. Приморье, открытое всем ветрам, пропахшее рыбой и нефтью. Справа от дороги то возникает, приближаясь, то вновь исчезает из виду синяя полоса моря. Некоторое время едем вдоль бетонного ложа Самур-Апшеронского канала (так теперь называется Самур-Дивичинский).

Далеко уже отъехали мы от Баку, а сооружениям, подающим ему воду, не видно конца. У себя в квартире мы открываем кран и пускаем воду, не задумываясь о том, как сложен и многотруден ее путь...

Впереди возникают очертания горы. С каждым километром все четче вырисовываются на бледно-голубом небе зубцы венчающей ее каменной короны. Это и есть Бешбармак, который с семейством окрестных холмов столь неудачно встал на пути нового водопровода. Бешбармак означает «пять пальцев». Скалистая вершина и верно похожа на пятерню, дерзко воткнутую в небо. А может, на петушиный гребень? Это уж кто как сравнит. Склоны Бешбармака присыпаны снегом.

И вот мы в теле горы. Тоннель неглубок и неожиданно просторен: три с половиной метра в диаметре. Идем по дощатому настилу вдоль рельсов, вдоль толстой трубы гидросистемы. Идем к забою, откуда доносится стрекот отбойных молотков. Перед нами горнопроходческий щит — сложнейший громоздкий механизм со своим энергоблоком, блокоукладчиком, с могучими гидродомкратами, которым под силу держать на весу добрую половину железнодорожного состава.

Сейчас проходчики разрабатывают отбойными молотками породу. Сыплются на перегружатель синеватые обломки аргиллита. Возьмешь такой обломок в руку — и чувствуешь застоявшийся холод веков... Выработанная порода проплывает под щитом и перегружается в вагонетки. Машинист электровоза поведет поезд к шахте. Машинист подъемника включит лебедку, и с протяжным стоном поползет вверх груженая клеть. Там, наверху, порода пойдет в «опрокид», и декабрьское солнышко примется прогревать ей, вываленной на склон горы, промерзшие бока.

Проходчики выбираются из забоя. Вот он, Абдулхан Фейзулаев. Вот где мы встретились...

— Не жалеешь, что сменил специальность, Абдулхан?

— Почему?.. Нет, — отвечает он, вздернув черные полоски бровей. — Здесь вода пойдет. У людей много воды будет.

— Он, когда к нам пришел, — вступает в разговор туляк-проходчик Дмитрий Королев, — побаивался горы. Глаза испуганные были. А сейчас рубает породу за милую душу. Прорубим здесь тоннель — поедем на новую стройку, а?

— Видно будет, — отвечает Абдулхан. — Сперва воду пустить надо.

— Точно. Места у вас ничего. Море, солнца много. Надо, чтоб и с водой было хорошо.

— Разве только в воде дело? — говорит подошедший к нам Аббасали Махмудов. — Про работу не забудь. Когда работа рядом с домом — очень хорошо.

Аббасали — умелый штукатур. Только много ли заработаешь в деревне? Не каждый ведь день люди строят себе дома. И Аббасали покидал село надолго. Работал в Баку, работал в Казахстане. И вдруг большая стройка сама пришла в деревню: неподалеку от села Зорат, у подножия Бешбармака, стали пробивать тоннель. Само собой, Аббасали пошел на стройку, идти-то недалеко, и вот же удача — как раз понадобилась там его специальность. Правда, называется здесь она иначе: не штукатур, а изолировщик.

Тоннель кладут из блоков, а стыки между ними надо залить раствором и надежно зачеканить: кому нужен дырявый тоннель? Ни одна капля воды не должна просочиться сквозь стыки. Вот этим и занимается теперь Аббасали Махмудов на пару с другим изолировщиком Аскером Абдурагимовым. Сами они готовят быстро схватывающий раствор, не слишком густой, но и не такой, чтобы стекал с мастерка. Раствор связывает стыки намертво, а чеканка делает их и вовсе незаметными: гладкая полукруглая стена во всю длину тоннеля.

Работает Аббасали весело. А почему бы и нет? Дом — рядом. Недавно квартиру трехкомнатную дали. Семья у Аббасали большая — пять человек. И не надо ехать издалека, чтобы ее увидеть. Придешь после смены домой — жена подает тебе обед, а дети карабкаются на колени. Все как у людей.

Зачеканивая стык, Аббасали напевает песню. И Аскер, занятый соседним стыком, подхватывает ее.

Солнце зашло за горы, будто прожектором высветив напоследок каменные зубцы Бешбармака. Затуманивается даль. На мачту высоковольтной линии садится рыжий степной ястреб.

Машина мчит нас обратно в Баку. Хочется закрыть глаза и молчать, перебирая в памяти лица людей, встреченных за последние дни... И представить себе, как порадуется Абдулхан, проходчик, когда увидит дело своих рук — новый мощный поток воды, устремившийся к городу по трубе, длинной, как прикаспийская степь, и прямой, как полет стрелы, сквозь тоннель, прорубленный в теле Бешбармака... И помечтать о временах будущих, когда будут найдены новые решения трудной проблемы чистой воды...

А пока что вламываются в породу отбойные молотки Абдулхана Фейзулаева и Дмитрия Королева. Пока что на Джейран-Батане готовят реагенты для очистки самурской воды Чингиз Сулейманов и Мария Смольникова, и дежурный инженер Валентина Короткова следит, как фильтруется вода, проходя сквозь кварцевый песок. И на Центральной насосной несут вахту мотористы Нора Балиева и Мария Банникова. И в своем прокуренном кабинете Гаджи Шахсуваров обсуждает с проектировщиками многосложные проблемы Третьего бакинского. И кричит в телефонную трубку управляющий стройтрестом Михаил Кабаков, требуя ускорить испытания опытных труб.

А мы, открывая кран и подставляя руки водяной струе, вовсе не думаем об этих людях и о многих, многих других, несущих постоянную вахту на пути воды...

Темная дорога и ветер. Но вот за поворотом разом вспыхнули и поплыли навстречу вечерние огни Баку.

Евгений Войскунский, наш спец. корр.

Баку, декабрь 1971 года

Идущие за стадами

От Дуная до Северного Китая, от берегов Атлантики до Индостанского полуострова на тысячи километров протянулась зона степей, полупустынь и пустынь. На протяжении тысячелетий здесь, в местах, удаленных от центров цивилизации, происходили события, которым в дальнейшем нередко суждено было изменить политическую и этническую карту Старого Света. Здесь цвели и гибли своеобразные культуры, начинались далекие переселения народов, зарождались грандиозные империи. В отличие от лесов и гор степь не разъединяла, а, наоборот, облегчала общение, способствовала торговле, контактам, распространению культурных достижений и навыков на самые большие расстояния. В немалой степени это зависело и от подвижного образа жизни, который вели ее обитатели. Внешний мир плохо знал, что происходит в далеких и неизведанных степях и пустынях. Интерес пробуждался лишь тогда, когда жадные до добычи степные варвары — всадники, будто сросшиеся со своими конями, оказывались на границах цивилизованных стран. И тогда рождались легенды о кентаврах — существах то мудрых и доброжелательных, то вероломных и коварных. В этих легендах как бы концентрировался сам образ кочевников, вся жизнь которых, нравы и обычаи, социальная организация и психология — все было приспособлено к вечному скитанию по земле...

В обыденной жизни мы часто называем кочевниками всех ведущих бродячий образ жизни. Наука требует более строгих и точных определений. Скажем, австралийские аборигены, добывающие себе пропитание за счет охоты и собирательства, ведут бродячий или полубродячий образ жизни. Но кочевниками их считать все же нельзя. Кочевник — тот, у кого основным занятием является разведение скота. И опять же этого мало. Работники современных крупных животноводческих ферм не кочевники, и даже пастухи тоже не кочевники. Их семьи живут оседло, да и работа у них носит сезонный характер.

Кочевники — это люди, добывающие себе пропитание за счет подвижного скотоводства и передвигающиеся вместе со скотом с пастбища на пастбище целыми семьями, родами, племенами, словом, всем народом или большой его частью.

По мере того как скот выедает траву на одном пастбище, они переходят на другое, и так круглый год или большую его часть, весной и летом на север или в горы, осенью и зимой на юг или на равнины, по неизменным маршрутам.

Там, где были подходящие условия, например, в евразийских степях, кочевники никогда не были только чистыми кочевниками — скорее их можно назвать полукочевниками: они наряду со скотоводством занимались немного и земледелием, имели постоянные зимники. (Но процесс этот был прерывистым и непостоянным. В Северном Причерноморье в конце скифской эпохи значительная часть кочевников уже осела на земле, но продвижение сарматов и особенно гуннов вновь сорвало их с места. Затем в VIII—X веках нашей эры на территории Хазарского каганата кочевники вновь начинают оседать, но в X веке, после вторжения печенегов, снова переходят к кочеванию. В XII веке начинают понемногу заниматься земледелием половцы, но монгольское нашествие прерывает этот процесс.)