Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1973 год Страница 3

— А вы, дядя Коля, разве продавец?

— Я — геолог, — скромно ответил тот, — геолог все должен уметь...

Вода стремительным мутным потоком неслась мимо лагеря, уносила подмытые деревья. Василий Николаевич с тревогой поглядывал на то место, где находился под водой их вездеход. Его могло замыть илом, галькой, завалить потонувшими деревьями. В Туве на его глазах горная река поглотила трактор, у которого заглох двигатель посреди брода; трактор погружался в рокочущую гальку, как в трясину...

Первым услышал шум мотора студент. Он выскочил из палатки и закричал:

— Вертолет!!

Звук, казалось, терялся где-то за соседним хребтом. Василий Николаевич выстрелил несколько красных ракет. Но звук становился тише и замер совсем.

«Для вертолета слишком рано, самолет пролетел стороной», — решил Василий Николаевич.

Звук мотора возник снова, теперь можно было отчетливо определить, что он перемещался где-то по горельнику на противоположной стороне реки. Вне всяких сомнений, это был вездеход. Дали еще несколько ракет, но звук проходил мимо. Ребята засуетились, стали спускать на воду лодку, ведь вездеход шел где-то рядом, на расстоянии трех километров, не больше. Василий Николаевич остановил ребят. Дядя Коля спокойно подворачивал портянки, надевал сапоги.

— Уйдут!! — беспокоились ребята.

— Вездеход по мари все равно не догонишь, — спокойно сказал Василий Николаевич.

— Совсем рядом прошли!

— Это триста пятый, — сказал Василий Николаевич, обращаясь к дяде Коле, — думал, давно прошли, тоже, видно, где-то задержались. Водителя я знаю, толковый мужик.

Ребята с нетерпением смотрели на Василия Николаевича и дядю Колю. Но те совсем не волновались, хотя видно было, что обрадовались.

— На ночь они все равно остановятся! — сказал студент.

Дядя Коля и студент переправились через реку и пошли в том направлении, в котором слышали шум мотора. С собой у них было немного продуктов и несколько ракет. Довольно скоро они наткнулись на колеи, продавленные гусеницами в мшистых кочках. В сумраке осенней полярной ночи пришли к лагерю из двух палаток. Рядом стоял покрытый росой вездеход, такой же, как их, только брезент над кузовом был посветлее и в заплатах.

Утром вездеход с залатанным тентом стоял на берегу напротив лагеря Василия Николаевича. Две надувные резиновые лодки переправляли пассажиров.

Водитель прибывшего вездехода — высокий человек в смехотворно маленьком комбинезоне, рукава по локоть, короткие брючины выпущены поверх голенищ сапог, — весело орал, блестя золотыми зубами, обнимал Василия Николаевича огромными ручищами в татуировках, называл «старым чертом». Начальник отряда был молодой парень с очень строгим лицом.

— Неужели сами вытащим? — спросил Алешка у своего коллеги водителя.

— Вездеход-то?.. С песнями пойдет!.. Как миленький!

На следующий день река начала сбавлять воду, словно признала игру проигранной.

Яму, приготовленную для основания ворота, расширили, загнали в нее вездеход лицом к реке, поставили «на дыбы», расчленили гусеницы, сбросили с ведущих звездочек, завели на них тросы. Алешка нырнул в кабину своего вездехода, поставил рычаг скоростей в нейтральное положение. Потом нырял еще несколько раз, зацепил буксир за передние крючья.

Стали потихоньку выбирать; когда концы натянулись втугую, в певучие струны, водитель жестом попросил «публику» отойти в сторону. Вездеход на берегу качнулся, подался вперед.

— Еще бревно под катки! — крикнул водитель. В тесной кабине он выглядел так же смешно, как в своем комбинезоне, колени длинных ног были возле подбородка.

Ребята во главе с молодым начальником отряда подтащили бревно, подсунули его под катки машины.

Снова заныл двигатель, снова качнулся вездеход в сторону реки. Водитель вылез.

— Ничего, ничего, пойдет... как миленький пойдет, — бормотал он, вытирая пот с лица.

Подсунули еще два бревна под катки. Опять начали медленно выбирать. По воде пошли круги, показалась крыша кабины, обвешанная корягами. Подтянули еще. Алешкин вездеход начал вылезать на берег. Теперь нужно было освободить ему место. Несколько раз сочленяли гусеницы у вездехода на берегу, отъезжали назад, освобождали звездочки, подсовывали бревна под катки, тянули, отъезжали до тех пор, пока машина вся не оказалась на сухой земле. На вездеход было страшно смотреть: на капоте, на брезенте кузова, внутри — везде был толстый слой ила.

— Неужели заведется? — спрашивал Алешка.

— Заведется... как миленький заведется! — отвечал ему длинный водитель.

Алешка и его спаситель за два дня привели двигатель в порядок: промыли его водой, бензинном, сменили масло, просушили электрооборудование.

— Вася, джаз! — крикнул длинный водитель Василию Николаевичу.

— Будет тебе джаз после окончания сезона, — ответил тот.

— Словно и не было ничего с бродягой, — дядя Коля похлопал по железному борту.

Алешка был чрезвычайно серьезен. Он деловито протирал инструмент, небрежно кидал его по своим местам в ящики. Садился за рычаги, поворачивался на одной гусенице, на другой.

Отряды собрались, расселись по машинам, отсалютовали друг другу на прощанье из ружей и ракетниц. Взревели двигатели, вездеходы сорвались с места, пошли каждый своим курсом.

Василий Николаевич прокладывал на карте маршрут. На обнажениях задерживались, брали образцы пород, составляли описания, на геологических картах появлялись новые значки.

Алешка вел машину по ориентирам, которые ему показывали, страшно удивлялся, когда вездеход с точностью до ста метров выходил к какому-нибудь обрыву или слиянию рек. На широких болотах шли быстро, разбрасывая по сторонам кочки. В лесу ползли медленно, лавировали между деревьями, сползали с обрывов на заторможенных гусеницах, не останавливаясь и не сбавляя газа, одним духом брали крутые подъемы. Вездеход прошел путь, прочерченный геологом на карте; след, оставленный его гусеницами, долго будет виден с самолета. Об этом сказал Алешке Василий Николаевич.

Андрей Фролов

XX век: конец и начало Аэлиты

Разные судьбы сложились у двух величайших гипотез, выдвинутых человечеством четыре столетия тому назад. Первая принадлежит Николаю Копернику, который в своем сочинении «Об обращениях небесных сфер» (1543 г.) впервые поместил Землю не в «центре мироздания». Системе Коперника посчастливилось пребывать гипотезой всего три столетия: она была доказана в 1846 году, когда Галле открыл планету Нептун, существование и расположение которой было предсказано Леверье на основании теории Коперника. В наше время полетов космических кораблей и станции система Коперника ощутима, можно сказать, физически, «на ощупь». Другую гипотезу, намеченную еще греческими философами Анаксагором и Митродором, сформулировал Джордано Бруно в книге «О бесконечности, вселенной и мирах» (1584 г.). Эта гипотеза была прямым развитием учения Коперника: Земля не только не «центр мироздания», она также и не единственное место обитания живых существ, — жизнь распространена повсюду во вселенной. Как и учение Коперника, гипотеза Бруно приобрела множество страстных приверженцев среди представителей прогрессивной части человечества. И, однако...

Великое «закрытие»

Однако гипотеза Бруно до сих пор не имеет ни малейшего фактического доказательства. Более того, нынешней космической эре присущи не только великие открытия, но и великие «закрытия»: данные космонавтики свидетельствуют, что в пределах солнечной системы развитой, тем более разумной жизни нет на других планетах. Нет на Марсе никакой Аэлиты, с этим прекрасным символом иной, близкой Земле жизни приходится проститься.

Да, ломка слишком оптимистичных воззрений насчет распространенности жизни и разума за пределами нашей планеты, пожалуй, не менее кардинальна, чем сами открытия космической эры. О том, как далеко заходили наши убеждения насчет обилия живых форм на соседних небесных телах, можно судить по высказыванию английского астронома Уильяма Гершеля о Луне, сделанному в 1780 году: «Наш спутник обеспечен светом и теплом, имеет почву, возможно, даже более благоприятную для жизни, чем земная. Поэтому никто не может отрицать, что нет ничего слишком невероятного, более того, несомненно, что на Луне жизнь должна существовать в той или иной форме... Что касается меня, то, если бы мне пришлось выбирать, жить ли на Земле или на Луне, я, не колеблясь ни одной минуты, выбрал бы Луну».

Спустя столетие были внесены существенные коррективы. «В солнечной системе, — замечал Фридрих Энгельс в работе «Диалектика природы», — имеются, быть может, самое большее только три планеты, на которых, при теперешних условиях, возможно существование жизни и мыслящих существ». Спустя еще одно столетие мы узнали, что таких планет всего одна — наша Земля. Космическая практика буквально наступает на пятки воззрениям о присутствии жизни на ближайших небесных телах. Известно, что участники первых лунных экспедиций подвергались по возвращении многодневному карантину, чтобы не занести на Землю «лунные микробы». Таковых не оказалось. Теперь стерилизация космических аппаратов и другие меры предосторожности принимаются с единственной целью — не занести на другие небесные тела, в частности на Луну, земные микроорганизмы, хотя бы для того, чтобы потом ошибочно не принять их за внеземные. Гипотеза И. С. Шкловского о пустотелом строении и, следовательно, искусственном происхождении марсианских спутников Фобоса и Деймоса держалась вплоть до получения их фотоснимков, где они предстали в виде несимметричных каменных глыб, покрытых «оспинами» мелких кратеров.