Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1962 год Страница 3

После полетов Гагарина и Титова космос стал словно ближе, и сведения о нем все больше интересуют людей.

И кто знает, может быть, среди прилетающих к нам сигналов есть и вести, посланные разумными существами из других миров. Может быть, чуткие «уши» радиотелескопов уже давно принимают их, только мы не научились пока эти вести распознавать?

Это уже не предположения писателей-фантастов, а трезвая точка зрения ученых. Проблема расшифровки сигналов с других планет, возможно уже принимаемых нашими радиотелескопами, становится предметом делового обсуждения научных конференций.

И кто знает, не повторится ли уже очень скоро сенсация, сопровождавшая зарождение молодой радиоастрономии? Только сообщения в газетах уже будут вполне достоверны, их подпишут крупнейшие астрономы мира:

«Установлена прямая радиосвязь с разумными обитателями одной из планет созвездия Змееносца. Координаты планеты уточняются...»

Г. Голубев, наш спец. корр. / Фото А. Птицына

Ночные воздушные, реки

Долгий перелет закончен. Под крылом самолета — огни аэродрома, все остальное погружено в ночную тьму. Погода спокойная, почти безветренная, и самолет плавно снижается. До земли всего 500 метров... Вдруг резкий порыв ветра подхватывает машину и быстро несет ее вперед. Пилот сбавляет газ, чтобы снизить посадочную скорость. Но когда самолету остается до земли каких-нибудь 100—200 метров, ветер неожиданно замирает, и только моментальное включение моторов на полную мощность спасает машину от падения...

Такие случаи отмечались раз за разом, пока не стало очевидно, что это не странный каприз погоды, а какая-то закономерность. Но какая?..

Лет девять-десять назад метеорологи случайно «засекли» над равнинами Небраски (США) виновника многих авиационных катастроф. В ночь, когда на поверхности земли стояла безветренная погода, на высоте всего около 300 метров была обнаружена узкая, четко очерченная полоса быстро двигающегося воздуха. Новое явление назвали ночным струйным течением на малых высотах. Его взяли под надзор.

Теперь о таком струйном течении известно немало. Жизнь его обычно бывает недолгой: ветер поднимается вечером, к полуночи разыгрывается не на шутку, а на утренней заре снова замирает. В полночь в самой «сердцевине» струи — на высоте от 250 до 700 метров — ветер дует со скоростью 80, а то и 130 километров в час. Немного выше — на высоте один километр — воздух в это время движется слабее, а у земли — совсем тихо.

Замечено, что этот ветер обычно возникает над равнинами. Чаще всего он дует на небольших пространствах, однако были случаи, когда фиксировались большие струйные течения до полутора тысяч километров в длину и до семисот километров в ширину.

Людям все это в новинку, а вот некоторые виды перелетных птиц, видимо, издавна дружат с ночными струйными течениями. Устремляясь вслед за весной на север, птицы летят ночью на малых высотах и, пользуясь попутными воздушными реками, быстро преодолевают большие расстояния.

Людям тоже не мешает получше познакомиться с этим явлением. Например, иной раз лесной пожар распространяется с колоссальной скоростью. Оказывается, горящие ветки поднимаются теплым воздухом метров на сто, здесь их подхватывает струйное течение и мчит в другую часть леса, где они падают и вызывают новые пожары.

А как важно учитывать струйные течения при сбрасывании грузов или парашютистов. Ведь вихрь может унести парашют очень далеко от места предполагаемого приземления. И, наконец, запуская ракету, тоже нужно подумать о струйном течении. Известно, что даже самая мощная ракета поднимается первые сотни метров медленно, и воздушная река может изменить ее направление.

Для изучения мало исследованного явления метеорологи разных стран придумывают все новые средства. Сбрасывают с вертолета дымовые шашки, чтобы следить за тем, куда ветер понесет дым; запускают одновременно целые дюжины шаров-радиозондов с огнями, движение которых фотографируется ночью. Для изучения этого таинственного ветра стали использовать и телевизионные башни, устанавливая на них метеорологические приборы.

Так собираются все новые и новые сведения о поведении огромного воздушного океана, на дне которого мы живем.

Б. Силкин

Онелио Хорхе Кардосо. Угольщики

Все мы знали, что у Фиденсио лихорадка. Иначе и не могло быть. Рано или поздно, а так должно было случиться. Нелегкое это дело — пробираться по топким болотам, да еще со связкой бревен на горбу! Навьючишься, как мул, наляжешь лбом на лямку, руками тянешь вниз конец веревки, которой увязана кладь, — и бредешь... Такое никому не проходит даром. А тут еще налетают москиты, и страшная лихорадка валит человека с ног.

Так случилось и с Фиденсио. Так случалось со всеми нами. Наглотавшись хины, мы снова взваливали на спину стволы и снова прорубали просеки в непроходимых зарослях красного мангле.

Другие справлялись с болезнью, опять становились на ноги.

Но Фиденсио уже был не тот. Он состарился, занимаясь выжигом угля. Его когда-то каштановые волосы поредели и стали совсем белыми.

— Мне лучше, — повторял без конца Фиденсио.

Но мы-то видели, как его трясло; даже доски, на которых он спал, скрипели.

Когда у Мартинеса не осталось больше ни одной таблетки хинина, он сказал, положив руку на плечо больному:

— Придется тебе топать отсюда... Желтые глаза Фиденсио сверкнули.

— Разве я жалуюсь? Мартинес попытался улыбнуться.

— Хорошо, старина, ты сам скажешь когда.

И они посмотрели друг другу в глаза. Сидя по другую сторону очага, я поглядывал на них сквозь стелющийся понизу дым.

Вдали прозвучал фотуто Андреса. Наступило время завтрака: замешанная на воде лепешка и ломтик поджаренного сала. Посредине — большая консервная банка с подсоленной водой. Быстро позавтракав, мы отправились в путь. Мы ступали по болоту, с трудом вытаскивая ноги из вязкой тины.

Фиденсио брел, шатаясь как пьяный. В то утро мы вышли с твердым намерением присмотреть яну (колючее карликовое дерево) для костра, который весь будет принадлежать только нам пятерым. И вдруг Фиденсио упал лицом вниз. Я бросился к нему. Мартинес тоже. Все лицо Фиденсио было в грязи. Мы обтерли ему бороду, промыли глаза. Он тяжело хрипел, но не жаловался. Когда мы перенесли его в хижину и приступ начал утихать, Мартинес твердо сказал:

— Завтра Антонио возьмет тебя с собой. Фиденсио не произнес ни слова, он повернулся на бок, сплюнул и посмотрел куда-то вдаль, поверх зарослей мангле. По правде сказать, Фиденсио ненавидел эту чащу, но у него было три внука, и их надо было кормить.

На носилках мы донесли Фиденсио до плота. Нужно было подняться вверх по каналу.

Я направлял плот шестом и время от времени пытался утешить Фиденсио.

— Мартинес сохранит за тобой твою долю.

— Но вместо меня возьмут другого.

— Ладно, пусть другой, но только на половинном заработке.

Фиденсио улыбнулся, и было странно видеть эту улыбку на его восковом лице. Лихорадка продолжала трясти его, словно погремушку. Пекло как в аду, и уже начали появляться москиты. Два часа я работал шестом, и пот, размывая сажу, струйками стекал по моей груди. Наконец мы вышли в море и, отыскав причал, пристали к берегу...

Около двух часов дня в море показалась «Амалия». «Амалия» принадлежала хозяину участка и была единственным средством сообщения с портом. Случись тебе привезти на берег тяжело раненного товарища сразу после отплытия «Амалии», — лучше уж пусти ему пулю в лоб, если ты настоящий друг.

Наконец «Амалия» причалила. Я отошел с лоцманом в сторону. Мне не хотелось говорить при Фиденсио.

— Со следующим рейсом привези какого-нибудь парня.

Он кивнул.

— Но, — добавил я, — надо найти такого, кто согласится на половину заработка.

— Ладно.

— Поищи повыносливее. Не привози неженок.

Я задумался: «Да, Фиденсио сплоховал! Фиденсио, который проработал на Кайо тридцать лет».

С грустными мыслями вернулся я на плот и, направив его в канал, снова взялся за шест.

Было начало июля, а это значило, что в ближайшие три месяца нам предстоит сущее мучение. Появится табано — мелкий слепень, который обычно жалит только уши. Он вылетает из зарослей, поднимается все выше, выше, подбирается к ушам и жалит их так, что они превращаются в багровые пузыри. Еще страшнее были кораси, которые заставляли нас натягивать двойную мешковину на походные кровати. Словно шпагу вонзают они в тело свое длинное жало. Бывает, двадцать, а то и сорок кораси сядут на плечо; тут их надо сразу прихлопнуть, а не то все плечо зальется кровью...