Томаш - Александр Шатилов Страница 3

Наконец в зал вошёл старший барон Жиль де Веги. Он утомился после свих забав во дворе замка, и теперь ему хотелось позабавиться со своими пленницами. Он быстро снял латы и остался в одном исподнем. Затем Жиль внимательно осмотрел всех пленниц и подошел к Рите, которая хоть и была убита пережитым потрясением, оставалась самой красивой из всех присутствовавших в зале женщин.

— Дядюшка Жиль не обидит тебя, если ты будешь с ним ласкова, — сказал барон, обхватывая бёдра Риты.

В ответ раздался звон пощёчины. Рассвирепевший барон сделал шаг назад, а затем на несчастную девушку обрушился шквал сокрушительных ударов рыцаря. Когда Рита перестала двигаться, Жиль одним рывком содрал с неё платье и надругался так жестоко, как только мог, не обращая внимания ни на кого в зале. Да и никто из слуг или стражи не удивился поведению барона. Томаш не мог поднять головы, злоба и отчаяние переполнили его юную душу, но хуже этого было сознание своего совершенного бессилия.

После того как бездыханное тело Риты упало на каменные плиты пола, Жиль повалился на перину и приказал подать себе вина и мяса. Остальных невольников было велено увести в темницу, где уже давно сидели, гния живьём, десятки пленных. В сыром и душном погребе многие из них сходили с ума от вечной темноты и страха. Братья де Веги частенько лично устраивали пытки: отрезали уши, носы, языки, загоняли раскалённые иглы под ногти, выжигали глаза, разрывали пленников пополам, снимали с них живьём кожу, варили в масле, бросали в огонь. Они были ненасытны и каждый раз выдумывали всё новые и всё более изощрённые истязания. Жестокость их не знала границ, а боль, причиняемая людям, доставляла им удовольствие. Как они смеялись, глядя на вопящего человека, у которого из обрубка руки или ноги ручьём текла кровь. Если бы черти из преисподней увидели земные деяния баронов, то им бы стало жарко.

Когда захлопнулась обитая железом дверь в темницу, вновь прибывшие пленники поняли, что ждёт их куда более страшная смерть, чем тех, кто уже оказался на небесах. Невозможно описать отчаяние, которое охватило их. В кромешной темноте Томаш с трудом смог найти малютку Клауса, своего друга Стефана и Генриетту. Больше никого из знакомых он так и не обнаружил. Он пытался успокоить друзей и брата, хотя и сам не мог прийти в себя. Генриетта всё время плакала, не обращая на него внимания, Стефан тёр глаза и всё время ругался, а маленький Клаус сидел и раскачивался на месте, повторяя только одно слово «брысь». Томаш сел на ледяной каменный пол, и сознание начало его оставлять. Стоны и тихий плач полутора сотен пленников уже не пугали его и не воспринимались им. Мальчик слишком устал и ослабел, чтобы обращать на это внимание. Постепенно он почти задремал, или ему так показалось, но только Стефан пробудил его от наплывшего забытья.

— Я ничего не вижу, Томаш… — сказал он тихим голосом, мёртвой хваткой вцепившись в плечо друга.

— Здесь просто темно…

— Нет, я не вижу, Томаш, я правда ничего не вижу… Но я слышу… Я слышу, Генриетта плачет…

— Здесь многие плачут… И она тоже плачет… — с горечью заметил Томаш.

— Но я не вижу!.. — захрипел Стефан, цепляясь за разорванный ворот его рубахи.

— Здесь темно, — повторил Томаш, отмахнувшись от друга.

Он на четвереньках пополз в сторону Генриетты, чтобы ещё раз постараться хоть сколько-нибудь успокоить её. Нащупав её руку, он попытался обнять её за плечи, но девочка отшатнулась от него, заливаясь слезами.

— Томаш, я не вижу, — повторял всё Стефан, царапая окровавленными ногтями стену.

Прошло довольно много времени. Все в подземелье спали или лежали тихо, стараясь не стонать. Томаш, однако, не мог сомкнуть глаз, не смотря на то, что последние силы он истратил, убаюкивая Клауса. Сон отлетел от него благодаря беспокойству Стефана и больше не возвращался. Мысли тоже покинули Томаша. Постепенно тьма перед его глазами начала приобретать форму, по подземелью поплыли разноцветные круги, замелькали радужные зайчики, голова закружилась, появилось чувство, что сидишь не на полу, а на потолке, и редкие всхлипывания и сопение раздаются откуда-то снизу. Из дальнего угла темницы выплыла яркая белая точка. Она всё приближалась и приближалась к Томашу, пока не оказалась перед его носом в виде шара размером с небольшой горшок. Мальчик долго молча вглядывался в это видение, не шевелясь и не меняя выражение лица. Затем он услышал голос, который, как это ни было странно, исходил из шара. «Иди за мной, — сказал шар, — я выведу тебя и твоих друзей». Томаш послушно пополз за шаром, наткнувшись то на Генриетту, то на Стефана с Клаусом. Он разбудил их всех и дал знак следовать за ним. Шар, мерцая, плыл по воздуху немного впереди, слева, всхлипывая, ползла Генриетта, сзади держался Стефан, а рядом с ним фыркал «брысь» маленький Клаус.

Через некоторое время они упёрлись в дубовую дверь подземелья. «Ждите здесь», — сказал шар и исчез. Что-то щёлкнуло снаружи, затем раздался вопль ужаса, который мог бы перебудить всех узников, но почему-то никто не шевельнулся, возможно, все уже давно привыкли к крикам. Через минуту появился шар. «Толкайте дверь», — приказал он. Дверь открылась, и все четверо вышли из темницы. В слабом свете догоравшего факела Томаш увидел сидящего стражника. Его глаза были широко открыты, из перерезанного горла хлестала кровь. «Кто это его так?» — подумал про себя Томаш. «Это он сам себя», — услышал он голос шара, звучавший с иронией, и тут же по коридору прокатился звонкий смех, от которого все четверо вздрогнули. Но они продолжали следовать за таинственным светящимся шаром, не произнося ни слова, пока перед ними не возникла другая массивная дверь, над которой шар завис и стал бледнеть. Томаш услышал голос: «Ступайте вверх, по обходной галерее пройдите до третьей башни, спуститесь в подвал и выйдите через погреб по тайному ходу». «А ты?» — тихо спросил Томаш. «Мне нельзя дальше», — сказал шар и совсем растворился в воздухе.

— Вы слышали, куда нам надо идти? — спросил с надеждой Томаш у своих спутников.

— Я ничего не вижу… Наверно я и ничего не слышу уже… — проговорил Стефан.

— Брысь! Брысь! — зашипел в темноте малютка Клаус.