Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1974 год Страница 31

Застигнутые в лодке смертоносной свинцовой струей гребцы погибли, и Волга взяла их на дно, к остальным жертвам с баржи?..

Пулеметчик на берегу приостановил огонь и вглядывался в смутную даль, гордясь отличной своей работой. И вдруг он услышал пронзительный женский крик, прозвеневший в сумерках, доселе наполненных только звуками боя и привычными шумами реки. Крик долетел со стороны баржи. Пулеметчик повел стволом налево, нащупал темную массу баржи и дал по ней короткую очередь: тах-тах-тах!

Может быть, ему требовалось сменить ленту или остудить воду в кожухе, только очередь по барже не повторилась. Да и сделалось там по-прежнему тихо. Кричавшую, видно, уняли свои...

...Угодив под пулеметную струю, Сашка нырнул. Он еще не успел совсем забраться в лодку, выпал из нее мгновенно, а под водою сразу метнулся в сторону.

Но очередью его задело. Только пуля потеряла в воде силу и вошла Сашке в правое плечо уже ослабленной. Все же удар был тяжел, тупая боль сразу ошеломила Сашку. Правая рука онемела и сделалась чужой. Сгоряча он уходил под водой от новых пуль, загребая одной левой, и старался как можно дольше не выныривать на поверхность — это было единственное, что остаток сознания велел ему.

Пловцу ненадолго хватило дыхания, и он поднялся наверх, когда веер пуль еще добивал лодку. Сашка видел и тонущую лодку, и лежавшее на дне ее тело Бугрова. Когда лодка с трупом черпнула всем бортом, Сашку немного отнесло от места крушения, куда упорно продолжал бить пулеметчик. Долетел до Сашки и женский крик над водой, но сознание работало так смутно, что он не узнал голоса и даже не подумал об Антонине...

Вокруг него сделалось тихо. Пулеметчик внезапно перенес огонь. Александр Овчинников и не ведал, что это Тоня отвлекла от него огонь на себя...

Без поддержки не поплывешь с онемевшим плечом. Где полено? Пловец увидел его чуть впереди, добрался до него, приладил между сучьями раненую руку, а левой стал выгребать прочь от опасного правобережья.

Прояснились мысли. Значит, Бугров, верный товарищ, погиб, и он, Сашка, с незажившим бедром и новой пулей в плече, очутился в одиночестве посреди Волги. На нем — ответственность за Тоню и всех людей на барже, понадеявшихся на него.

Справа — Стрелка Которосли. Ярко пылает красивое здание со многими колоннами. В воздухе сгущается запах жженой бумаги. Вот что-то вроде хлопьев черного снега оседает на воду близ Сашкиной головы. Он сообразил, что пылающее здание — это Демидовский лицей с драгоценной библиотекой и редкими рукописями, перевезенными из Питера, а черный снег — пепел от сгоревших книг. Сашка подумал, что его собственная смерть значила бы мало в сравнении с гибелью таких сокровищ.

Пловец не сразу заметил, как поравнялся с песчаным Нижним островом. Заросший ивняком, похожий на отмель, остров темнел слева, однако Сашка обращал все внимание на правый берег, где не стихал огневой бой. Течением пловца несло к отлогой песчаной косе острова, но мысли Сашкины мутились и гасли.

Полено прошуршало по песку. Сознание смутно запечатлело на миг темный рыбачий шалашик повыше отмели. У самой воды что-то темное... Небольшая человеческая фигурка... Чайник в руках... Подошел воды зачерпнуть из Волги?..

Явь или бред? Мальчишка-то знакомый, яшемский, Макаркой зовут, попадьи тамошней племянник. Откуда он здесь, в Ярославле?..

Сашка очнулся в шалаше. Тупая боль давила тело, а нога и плечо были словно накачаны этой болью. Давешнее видение яшемца Макарки оказалось не бредовым — вот он, живой, вихрастый, в ситцевой рубашке, несет весла к большой лодке. Придерживает лодку женщина — не Макаркина мать ли? Двое незнакомых мужчин неумело ладили Сашке перевязку и пытались о чем-то расспросить спасенного. Но он ничего-ничего не мог припомнить.

Продолжение следует

Красная птичья потеха

Мы приехали в Бернгардовку под вечер. Было серо, слякотно и пустынно. Под ногами хлюпали желтые от опавшей листвы лужи. В такую погоду только неотложные дела могли выгнать человека из дому. Валентин шел быстро. Возле одного из домов остановился, сказал:

— Вот здесь и снимаю комнату. В город его не повезешь: в тепле держать не годится...

Ястреб сидел в сарайчике, поставленном в глубине небольшого огорода. Валентин осторожно усадил птицу на руку, одетую в кожаную перчатку, и вынес на улицу. Ястреб веером распушил хвост, резко взмахнул крыльями и тут же беспомощно рухнул вниз, остановленный должиком — крепким кожаным ремешком. После двух-трех таких же неудачных попыток притих, тоскливо цвиркнул. Голова его повернулась к нам, холодно блеснул зрачок. Валентин не торопясь вложил в руку, на которой держал ястреба, полуощипанную тушку голубя. Переступив, ястреб встал на нее. Грозно сжались саблевидные черные когти.

— Чтобы не убежала, — прокомментировал Валентин. — Не решил, будет есть или нет, но отпускать уже не хочет. Я недавно его привез из вологодских краев. Еще и не занимался с ним толком...

Темное мясо голубя неудержимо притягивало к себе ястреба, но он все еще держал голову прямо, недвижимо: в нем боролись голод, страх, гордость, злоба. На какой-то момент его привлекли мелькнувшие в темнеющем небе свиристели. Он так и подался вслед за ними, потом вдруг резко склонил голову набок и коротким, стремительным движением вырвал клок мяса. Еще, еще...

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул Валентин. — Ястребы, они сговорчивые. Соколы, те, случается, умирают, так и не согласившись взять пищу у человека.

Валентин перекладывает голубиную тушку в правую руку, чуть-чуть отводит ее в сторону:

— Ну-ка попробуй перескочить. Смелее!

Ястреб медлит, ему страшно расстаться с перчаткой, которая вела себя дружелюбно. Голубь, однако, там, в другой руке, и ястреб не отрывает от него взгляда. Наконец лапы, прикрытые пестрыми перьями, шевельнулись — взмах крыльев, неловкий скачок, и ястреб снова рвет голубиную тушку.

— Поддается. Может, и получится из него охотник, — вслух размышляет Валентин. — Впрочем, все может статься...

Валентин несет птицу обратно в сарай:

— На день, а то и на два ему достаточно, — заключает он. — Потом опять приеду. И так всю зиму. Кстати сказать, Филипп, с которым я затравил зайца, похож на него...

О Филиппе и зайце я уже слышал и довольно четко представляю себе, как все было. Заяц неожиданно вымахнул из кустов, крупный, тяжеловатый на ходу, солидный. Валентин тогда же окрестил его «профессором». Вот только шубка не шла ему, мешала стать совсем важным — недолинявшая, куцая, раздерганная: белая шерсть вперемешку с рыжей, не успевшей выпасть.

Филипп, серый тетеревятник, был раза в три меньше косого. Самец. Таких называют челигами: у хищных птиц они обычно намного слабее и меньше самок. Спустить Филиппа — значило подвергнуть его риску. Здесь было о чем поразмышлять, но сработал охотничий азарт. Привычное движение руки, одетой в кожаную перчатку, — кольца опутенок, охватывающих лапы, скользнули по должику, и вот уже ястреб рвется к добыче...

Заяц сразу оценил опасность, понял, что не уйти, и, когда Филипп готов был вцепиться в лохматую шубу, стремительно перевернулся на спину, поднял лапы. Птица, спасаясь от острых когтей, взмыла вверх; косой успел проскочить по направлению к лесу еще несколько метров, прежде чем ястреб снова повис над ним.

Заячья спина ушла из-под птицы в последнюю секунду: чуть не по самым перьям скользнули заячьи лапы, хищник едва успел отвернуть в сторону. Так повторялось несколько раз. До леса оставалось совсем немного, но заяц, видно, не рассчитывал больше на свою ловкость и впрыгнул в первый попавшийся на пути куст. На его счастье, куст попался раскидистый, в нем было где затаиться. Ястреб сделал круг и сел тут же, на сухую вершинку.

Валентин застыл на месте. Что будет дальше? Ястреб не торопясь поджимает одну лапу. Точно так, когда спит. Значит, устроился надолго, не собирается улетать. Неужели решил пересидеть зайца, дождаться, когда тот отважится поскакать дальше?

Больше часа стыла тишина над поляной. Заяц поверил ей. Беспечно выскочил из куста, словно ему никогда и ничто не угрожало. Ястреб не потерял ни секунды. Косой дернулся, но было поздно: одна из хищных лап уже впилась в него. Заячий вскрик прорезал осенний воздух. Челиг натужно махал крыльями, тянул вверх непосильную ношу. Поднять, конечно, не поднял, но не дал зайцу снова перевернуться на спину. У зайца вся надежда теперь была на лес, он протащил на себе ястреба еще метра четыре, но тот чувствовал присутствие хозяина, оно подстегивало его, и птица яростно цеплялась за добычу. Обреченно дыша, заяц повалился на бок...