Журнал Поляна - Поляна, 2013 № 03 (5), август Страница 32

— Ах ты, жулик! Пока то не съешь, больше не получишь!

Черныш еще долго танцевал в трех метрах от Гарта, но убедившись, что подачек больше не будет, скрылся.

И еще Гарт прикормил лемминга. Несколько этих бесхвостых красноватых мышей то и дело шмыгали по своим дорожкам у самых ног, затем один лемминг осмелел, подобрался поближе, схватил лапками рыбку и стал ее поедать, быстро-быстро шевеля усатой мордашкой. Это было очень забавно.

— Малыш, ты же вегетарианец, нельзя тебе рыбу!

Малыш бросил рыбку и юркнул под мох, но спустя мгновение появился снова и стал это лакомство доедать. Наверное, соль нужна всем живым существам и тундровые мыши тут не исключение.

Гарт осторожно убрал оставшуюся рыбу и положил на мох кусочек шоколада. И шоколад пришелся ко двору. И он был съеден с завидной скоростью. Тогда Гарт положил махонький кусочек на ладонь. Малыш без страха взобрался на ладонь и кусочек съел.

— Хватит, а то живот заболит!

Малыш покрутился, покрутился на горячей от жара ладони, свернулся калачиком и закрыл глаза: «Поели, теперь можно и поспать!»

Сашка держал его так, пока не устала рука, а потом осторожно стряхнул на мох возле лемминговой дорожки. Малыш понял и побежал домой.

Сашка же не мог ничего есть, хотя и понимал, что надо. На второй (или третий) день закончились топливо. Он поднялся и побрел за дровами. И понял, насколько ослаб: стоило наклониться, и в голове раздавался звон, а перед глазами разливалась темень. Это его очень испугало, и он через силу съел кусочек черствой лепешки, и запил водой. Эх, как нужен сейчас горячий, свежий олений бульон!

Штаны опять стали спадать. Веревочку все туже подтягивал. Кашель и жар как прописались в охотнике, но последняя таблетка, как последний патрон — на крайний случай.

Что следовало делать, Гарт знал. Но о том, чтобы идти в тундру, ползти, скрадывать оленей, и думать не хотелось. Его мир ужался до двадцати шагов в одну сторону: от костра к берегу, и до ста шагов в другую сторону: от костра к ручью.

— Александрос, ты где? — крикнул Гарт в отчаянии. Но не услышал ответа, хотя чувствовал его присутствие ангела рядом.

«Вот! Защитничек! Как болтать-рассусоливать, так пожалуйста, а как помочь — не дозовешься! Еще день-два и задушит меня бронхит».

Гарт разозлился, обул свои птичьи чуни и сказал себе так: «Пока можешь ходить, — ходи. И сейчас же ты, чудо в перьях, пойдешь и проверишь оружие. А потом — на охоту! Пусть суждено твоим косточкам остаться на этом острове, но не скажет о тебе твой сын, что отец его умер раньше смерти».

Охотник воткнул в песок обломок доски-дюймовки, отсчитал двадцать шагов и выстрелил в нее стрелой с «бронебойным» наконечником. Промахнулся. Но со второго раза, стреляя с колена, попал. Стрела не пробила доску, но расколола ее. Годится.

20. На охоте

Утром Гарт выпил последнюю таблетку аспирина, выбрал себе крепкую палку-посох и с тремя стрелами у пояса вышел в направлении триангуляционной вышки. Южный ветер стих, грядет перемена, надо осмотреться.

Оленей он увидел сразу километрах в двух от него. Они двигались от моря вглубь острова по направлению к проливу между островом и материком. Олени всегда идут против ветра, а он поменялся на северо-восточный, или по-местному, на хиус. После южака хиус обязательно наносит туман. И он уже надвигался. Темно-серое облако широким языком пересекало пролив. Выйди Гарт на полчаса позже — не увидел бы оленей. Но увидел, и глаза враз стали зоркими, а ноги — крепкими. Вот и шанс! Может, последний. Гарт отбросил посох и стал скрадывать табунок так, чтобы быть под прямым углом к ветру. Когда накатил туман, он был уже в двухстах метрах от стада и не боялся упустить его из виду. Еще через час он подобрался на сто шагов и стал осторожнее. Кашлял Сашка теперь, зарывшись лицом в мох, и это было тяжело до удушья. Будь у него карабин, уже можно было стрелять без опасения промахнуться, но предстояло подползти на двадцать шагов. А лучше — на десять.

Олень — жвачное животное и не может все время пастись. Треть своего времени он проводит, пережевывая проглоченное ранее, совсем как корова или овца. Для этого важного дела олени ложатся. Правда, редко всем стадом. Обычно одна из старых важенок продолжает пастись и время от времени вскидывает голову, обозревая окрестности.

На этот раз табунок улегся жевать жвачку в долине небольшого ручья. Гарт выполз на крутой берег и оказался шагах в тридцати от переднего жевуна, крупного быка с мощными красивыми пантами на которых уже стала лопаться шкурка, высвобождая молодые, покрытые липкой черной кровью рога.

Для маскировки Сашка вырвал несколько кустиков тундровых злаков и поместил их перед своей головой. С корней посыпались комочки земли, он невольно стал их рассматривать и увидел, что в них кишит жизнь. Какие-то насекомые с блестящими крылышками и без них, крохотные личинки или куколки, пузатенькие жучки-червячки, тоненькие многоножки-сороконожки и разноцветные живые ниточки стали разбегаться-разбредаться в стороны и карабкаться вверх, к свету.

«Всегда занимали тебя тайны в мудрых книгах и научных журналах, и никогда не глянул ты себе под ноги. А тайна — вот она! Два месяца живет этот жучок-червячок, затем на десять месяцев замерзает до неотличимости от камня, а потом оттает, даст потомство, и замерзнет вновь, чтобы через положенное время возродиться. А ты — большое сильное существо, но стоит тебе замерзнуть — и ты умрешь. Почему такая никому не нужная крохотулька не боится мороза, чуть почувствует тепло — оживает, а „царя природы“ холод убивает навсегда? Почему Творец решил сделать так, а не иначе? Почему такое чудо проскочило мимо внимания биологов?»

Долго пролежал Сашка, размышляя о том, как дивно устроен мир, дышал в мох перед собой, и кашель (о, радость!) не тревожил его.

Когда олени опять пошли пастись, он «положил глаз» на того быка и с расстояния около десяти метров прицелился ему в лоб, чуть ниже основания рогов.

От бронхита помогает только «неиспуганная» оленья кровь, утверждал Полукарпыч. Животное должно умереть мгновенно, не успев осознать своей гибели.

Вдох. Медленный выдох.

Щелчок тетивы, свист, — удар!

Олень подпрыгнул и завалился набок.

Гарт подбежал и ножом перехватил ему горло.

Закон природы: один не умрет — другой не проживет!

Потоком хлынула кровь, и Сашка пил ее, горячую, горстями. Никогда до этого он не пил оленьей крови, а тут — как с ума сошел. Пил захлебываясь, и пил еще.

Черный ворон, я не твой!

Наконец, с последними ударами оленьего сердца прекратились и толчки крови из раны. Сашка привалился спиной к теплому оленьему брюху, раскинул руки-ноги в стороны и заснул, а может, сознание потерял.

Пролежал он так недолго. Пришел в себя от резкого крика ворона, вскочил и осмотрелся. Птица сидела на камне неподалеку неподвижно, как изваяние. «Оголодал земляк? Нетерпится? Погоди чуток, и тебе достанется». Сашка сделал надрезы на туше, чтобы снять шкуру. Но вдруг вспомнил, что давал себе обещание жить по велению разума, а не по хотению сердца, вернулся на берег ручья, принес арбалет и положил рядом. «Босой» — что акула. Молекулу чует.

Освежевав добычу, охотник вырезал хороший кусок мякоти из ляжки и бросил ворону, а тушу расчленил на части и разложил их на мху, чтобы мясо заветрилось. Закончив работу, съел кусок печени, заедая солеными комками свернувшейся крови из рассеченного оленьего сердца. Сырая оленья печень на вкус как свежевзбитое сливочное масло, ее много не съешь.

Туман по-прежнему то накатывал густой волной, то чуть расходился. Надо спешить. Начнется морось и погасит костры.

Гарт уложил часть мяса в рюкзак, а все остальное собрал в кучу и прикрыл шкурой от чаек. Но только взялся за лямки — каркнул ворон.

Сашка вскинул голову. На берегу напротив появился дракон. Четыре волчьих головы: крупная и три поменьше. Так не бывает! Где пятая?

Парень резко повернулся. Позади него стоял матерый и вбирал запахи. До него было шагов двадцать.

Окружили!

Охотника обложили!

Обошли по всем правилам!

Вот когда Гарт пожалел, что он не двуликий Янус и не может одновременно смотреть и вперед и назад. И в одной рубашке перед волками. Чтобы не испачкать куртку кровью, он снял ее и бросил рядом. На куртке капюшон. Накинуть — хоть какая-то защита, а так, если прыгнет сзади, сразу клыки в затылок.

Черная волна древней пещерной ярости накатила на человека. Тело вросло в землю, мышцы напряглись, нож стал продолжением руки, а зубов махом выросло штук сто, острых как шилья.

— Не отдам! — зарычал он. — Сами добывайте! — и повторил это заклинание несколько раз.

«Четырехголовый» замер: он внимательно слушал. Матерый сзади скалил зубы, казалось, он смеется.