Русалья неделя - Елена Воздвиженская Страница 33

И видит Игнат, что не шар это вовсе, а колесница, да непростая – не лошади вовсе в ту колесницу запряжены, а чёрные вОроны, и не по земле она едет, а по воздуху летит. Правит той колесницей высокий да тёмный. От страха позабыл Игнат всё, что знал, что люди старые сказывали, ему бы молитву быстрей читать, а он застыл, как столб.

Поравнялась колесница с его санями, приостановилась на миг, и тут поднял высокий глаза на Игната. Не человек то был. Сверкнули в провалах глазниц красные огоньки, ощерились длинные острые зубы, и захохотал возница. А после взмахнул кнутом и вОроны помчали прочь, а вслед всё неслось лошадиное ржание да топот копыт.

Так бы и замёрз, поди, Игнат на той лесной дороге, да лошадка его сама тронула с места, и потихоньку дошла до родной деревни, тут и оставалось уж недалёко. Только Игнат с той поры сам не свой стал. Дурной какой-то. Как месяц новый на небе зачинался, так выходил он из избы и шёл в ту сторону, где с колесницей тадысь повстречался, зима ли лето, дождь ли снег, всё одно. Тянуло его туда.

Домашние его и связывали в такие дни, и караулили, всё равно уходил, путы снимал, а на караулящих морок находил неведомой, так что лишь с первыми петухами они в себя приходили, и ничего не помнили. А в одну ночь ушёл Игнат и не вернулся. С той поры видели иногда люди, как ходит по холмам и в лесу одинокая тень, на Игната похожая. Пытались поначалу подойти к нему, в деревню вернуть, да только таяла тень, лишь только к ней приближались и исчезала.

Так то вот, не приведи Бог с чёртовой колесницей повстречаться. Оно может и лучше, что люди-то нынче такие, слушают и не слышат, смотрят и не видят…

Манечка и болотница

– Вот всегда так, – думала Манечка, сидя у окна, и положив головку на руки, – Ничего эти взрослые не объясняют, только ругаются сразу. Ну подумаешь, спросила я, кому бабушка в чулан блюдце с молоком понесла, зачем сразу ругаться-то? А бабуля тоже рукой отмахнулась, иди, мол, не до тебя.

– А вот и правда уйду, уйду, – сказала Манечка рыжему Ваське, гревшему бочок под солнечными лучами на распахнутом настежь окне.

Манечка ловко спрыгнула с лавки и, взяв свою маленькую корзиночку, положила в неё пастилку яблочную да кусок хлеба.

– Пойдёшь со мной, Васятка? – позвала она кота, но тот лишь лениво дёрнул ухом, даже не соизволив открыть глаза.

– Ну и ладно, одна пойду, – надула губы Манечка и вышла из избы.

На дворе было тихо. Взрослые ушли работать в поле, а старенькая бабушка возилась в хлеву. Постояв малость на крылечке, Манечка сбежала со ступенек и отворила калитку, за которой была пыльная дорога. Если пойти по дороге налево, то будет дом бабы Нюшы, а дальше луг, а за лугом лес.

– В лес пойду, – решила Манечка, – Буду там жить, вот пущай после плачут по мне.

И Манечка побежала, поднимая пыль, по сухой, укатанной телегами дороге, в сторону леса.

***

Лес стоял весёлый и зелёный, наполненный трелями птиц и шёпотом листвы, ветерок ласково обдувал Манечку, звал поиграть. Девочка ступила под сень деревьев. Берёзки и липы обступили её хороводом со всех сторон. Алые ягодки замерцали в сочной густой траве:

– Съешь нас, Манечка!

Дятел на высокой сосне выстукивал мерно:

– Сюда, сюда, иди сюда!

А сорока, невесть откуда тут взявшаяся, добавляла:

– У нас ве-е-есело!

Манечка побежала по тропке, петляющей меж рябинок и стройных берёз, всё дальше и дальше в лес…

***

– Да куда же она запропастилась? Вот беда, скоро родители с поля вернутся, а её нет! Батюшки мои, что же делать-то? – старенькая бабушка взволнованно обыскивала каждый закуток во дворе, ища Манечку, а после вышла за ворота, сокрушаясь и охая.

***

Солнце как-то резко село за горизонт, Манечка даже не заметила, как это произошло. Вот только что, казалось, было светло и шумно в лесу, и вдруг разом смолкло всё. Кругом стояли тёмные разлапистые ели, запахло сыростью и стоялой водой, зашуршало в потёмках что-то, из-за ели глянули на Манечку большие круглые глаза, моргнули жёлтыми огнями. Девочка испуганно съёжилась в комочек, не зная, куда бежать, попятилась, и вдруг ноги её угодили во что-то мокрое, чвакнуло, булькнуло и Манечка поняла, что она на болоте…

***

– Ох, не доглядела я, – плакалась старушка перед родителями, – Егоза такая, убежала без спросу. Всё я виновата, старая.

– Не реви, мама, нет твоей вины. Сейчас людей подымем, искать пойдём к реке и в лес.

***

Выскочила Манечка из мокрого на какую-то кочку, чуть было не засосало её болото. А кочка вдруг как закряхтит, как зашевелится, стала она вдруг разворачивать горбатую спину, и возникла перед испуганной Манечкой старушонка. Тут луна как раз на небо выкатилась, круглобокая, яркая, над самым лесом повисла. Манечка и разглядела старушонку ту – невысоконькая, в зелёном платьице, тиной да травой увешанная, нос крючком, глаза синеньким светятся, а в седых космах – клюква да морошка растёт.

– Ты чего тут бродишь? – сердито наскочила старушонка на девочку.

– Я из дома ушла, – промолвила Манечка.

– А ты знаешь, что бывает с теми, кто без маменьки с тятенькой в лесу ходит? – засмеялась старуха.

Покачала Манечка головой, от страха и слова вымолвить не может.

– А знаешь ли кто я? И в какую ночь ты тут оказалась?

– Не знаю, бабушка.

Улыбнулась старушонка:

– Болотница я, а коль назвала меня бабушкой, так не трону я тебя, так и быть, хотя по уму должна бы я тебя в болото затащить, да утопить.

– Ой, не надо, бабушка, топить, я домой хочу! – заплакала Манечка.

– Да не реви, провожу я тебя домой. Только прежде того дело надо сделать. В прошлом годе Лятавец окаянный вперёд всех успел кочедыжник схватить. А мне он очень нужон. Так что поспеши, заполучу кочедыжник, тогда и тебя провожу к деревне.

И Болотница заспешила по моховому ковру. Манечка, еле поспевая, перепрыгивая через кочки, побежала за старушонкой.

– Слушай меня внимательно и запоминай, – на ходу поучала Манечку Болотница, – Поможешь мне, а я помогу тебе. Как придём мы к тому месту, спрячу я тебя под подол платья, ты махонькая, никто тебя и не заметит. Вот тебе веточка полынная, держи её крепко и не выпускай, она тебя защитит от остальных. Много нынче нечисти соберётся. Станут они прыгать и скакать, грозу вызывать. Как та гроза разразится, так на кочедыжнике цветок-то и распустится огненным цветом. Тут-то ты и выбегай, и срывай его поскорее, да не бойся, не жжётся тот огонь.

– Что за кочедыжник-то, бабушка?

– Дак папоротник по вашему. Ты, значится, не зевай, как цветок сорвёшь, беги со всех ног. Я за тобой следом побегу. Сделаю вид, что поймать хочу. Ты не бойся, это я для виду. А вот остальные, те взаправду тебя ловить начнут. Только ты не оглядывайся, на уговоры их не откликайся, тогда они не смогут тебе ничего сделать. Всё ли поняла?

– Поняла, бабушка.

– Не боишься?

– Маненько.

– Ничего, мы их всех обдурим, – захихикала старушонка.

В самой глуши леса, на круглой поляне, вокруг пышного раскидистого куста собралось множество безобразных тварей, каких тут только не было. И крылатых, и рогатых, и пучеглазых, и колченогих, и лысых, и мохнатых. Всё было видно Манечке из-под платья Болотницы, а вот её никто не видел. Подобрались они к самому кусту, листья на нём резные, завитые. Нечисть так и вьётся вьюном, так и кружит вокруг. А Манечка тихохонько сидит да поглядывает.

И вот засверкала гроза, всполыхнулось небо маревом, озарилось молниями, и на кусту бутон вдруг возник. Замолкла нечисть, каждый лапы тянет, выжидает, чтобы первому цветок заветный