Искупление Дамира - Ана Сакру Страница 39

- Ну так…

- Что, к тебе несерьезно относится или человек так себе? – басит папа, переводя на нас внимание.

- Пап, вот у тебя сразу выводы такие, - тихо вспыхиваю я, - Вот именно поэтому!

- А какие такие выводы, дочь? – тут же хмурится отец. Он у меня вообще вспыльчивый, - Если человек хороший, так его и показать не стыдно. Да он и сам не прочь. Вот у меня какие выводы! А ты все прячешь- прячешь…Ничего про тебя не знаем, с кем ты там, что! Вот же был у тебя один нормальный парень.

Стучит кулаком по столу, и мама в успокаивающем жесте перехватывает его руку. А я вдруг остро вспоминаю, почему именно так теперь сюда ездить не люблю…

- Никита, - продолжает мой отец говорить то, что я слушала уже сотни раз. Слушала и молча, вся взрываясь и одновременно леденея внутри, - И сам приехал, познакомился, и родители его. И семья такая хорошая. Уважаемая. Сергей Ефимович вообще золотой мужик, я тебе скажу! Вот все ж хорошо было…

- Пап, - сиплю, отводя глаза и, от нечего делать, пододвигаю к себе несчастные рулетики.

- Нет – но отца уже не остановить – любимая песня идет как по нотам, - Тебе ж шлея какая-то под хвост попала. Питер ей подавай. Свободу! И что эта свобода твоя?! Сидишь там одна, без семьи. Ипотеку платишь за каморку несчастную. Здесь бы уже дом отстроили тебе давно, детишек был бы полный. А-а-ай…

Папа в сердцах машет на меня рукой, отворачиваясь.

- Вот с ипотекой мог бы дитю и помочь, - вставляет тетя Галя.

- Дите само решило – дите пусть само и разбирается, - бубнит отец, - Да и не же просит ничего. Шибко самостоятельная. Я ж что, думаешь, дочке не помогу? Дочь, вот чем мне помочь тебе, а? Все сделаю. Только мне б уже внуков…

- Пап, прекращай, - сиплю я, запивая горечь от его слов маминым компотом. Вроде и не сказал ничего такого, а тошно…

- Вот, Галка, видишь! И вот так всегда! – тычет в меня пальцем батя, - Вумная, что твою дивизию!

- Олежек, ну что ты сразу, раскраснелся весь, - воркует над папой мать, - Тебе нельзя, давление… Помидорок еще принести?

- Давай, Зинуль, помидорок,- в тон ей кивает папа, целуя в плечо.

- Дочь, ты поаккуратнее с отцом, у него давление, - мне уже строго, вставая со своего места.

- Да я-то что! – обиженно восклицаю. Вот у нас так всегда!

- Кстати, - подает голос сосед Валерий Александрович, - А вы слышали, что сегодня с Каретниковым - младшим произошло? Я тут Костю со следственного встретил у рынка…

- Нет, с каким именно? - хмурится батя, а я перестаю дышать, обращаясь вслух.

- Да с Никитой же как раз! Избил его не русский приезжий какой-то. Прямо в ресторане утром. Вроде у них там по бизнесу что-то общее. Видать, не поделили…

Над столом прокатывается дружный вздох.

- Да- а-а, - продолжает Валерий Александрович, довольный, что завладел всеобщим вниманием, - И сильно. Каретников в реанимации. Оклемается –нет, никто не знает.

- Что делается, - крестится тетя Галя.

Мама со скорбным видом водружает помидоры на стол.

- Да как-то…- сжимает кулаки батя, - Совсем охренели, басурмане эти. Вот так и вести с ними дела честному человеку. А они что?! А они ничего, с гор своих слезли только вчера…

Меня бросает в жар. Чувствую, как все лицо полыхает.

- Пап, ты не знаешь, что там было, - перебиваю его, комкая в клочья салфетку, - Не говори так.

- Ты его защищаешь что ли? – округляет глаза отец, - Ты на чьей стороне вообще, я не пойму, дочь! На стороне козла этого горного что ли, который честных людей посреди бела дня мочит? Это нормально что ли по-твоему, да?! Ответь! Ответь, говорю!!!

Стучит кулаком по столу. Вздрагиваю. Смотрю в раскрасневшееся родное лицо. Кусаю губы. Обычно в таких явных стычках с папой я всегда уступаю, сдаюсь, мягко ухожу. Всегда. Я привыкла. Да, он такой, но он хороший человек. Очень душевный, хоть и шумный, резкий, ну вот такой…Давит. И я привыкла подстраиваться с детства. Иногда и в ущерб себе. Иногда мне наверно не хватает во взрослой жизни адекватной реакции на чье-то давление. Я просто не умею…И потому вспыхиваю, где, может, и надо промолчать, и наоборот молчу, когда надо бы орать во все горло. Но я папой я всегда, глядя в глаза, молчу.

И сейчас тянет. Но…

Но я вдруг вспоминаю тот день в доме деда Дамира. Как на него тоже давили, считая, что просто имеют право по старшинству. И как он все равно пытался меня отстоять. Вот только недостаточно убедительно. Я услышала, мне не хватило и в итоге было очень – очень больно. Будто предал меня.

Сейчас Дам, конечно, не услышит этого разговора. Никогда не узнает о нем. Но я- то буду знать. Что предала…

- Пап, - судорожно набираю воздух, прежде чем продолжать, - Ты просто не знаешь ничего. Этот горный козел, как ты выразился, мой начальник, это я с ним в командировку приехала. И Каретникову он по роже дал не просто так, просто поверь.

За столом повисает такая гробовая тишина, что, мне кажется, что мой срывающийся голос слышно на всю улицу.

- Я не могу сейчас ничего сказать, но я в курсе, да. И я желаю…Правда, желаю Никите скорейшего выздоровления, но только потому, что не хочу, чтобы у Дамира были проблемы из-за этого не горного, а вполне себе реального козла. Вот так.

Я отбрасываю от себя порванную в клочья салфетку. Все молчат. Тишина. Шум моря, цикады, бьющаяся о уличные лампочки мошкара…

- Кто будет торт? – подскакивает моя мама.

- Ой, Зин, я - оживает тетя Галя, -