Повести про жизнь - Виктор Александрович Ганпанцура Страница 4

Не каждому удается сохранить трезвость ума, равновесие души, когда душу и мозг разъедают сомнения, и вместо продуманных, разумных действий, совершаются вздорные, грубые, гадкие поступки, которые порождают именно те горькие события, которых опасались.

Ревность — говорят скептически — явно выраженная глупость. Собственно, не так уж важно знать, что это чувство нередко влечет за собой чреватые последствия…

Прошло то время, когда Андрей Иванович впервые обнаружил тот факт, что из сильного, ловкого, статного с годами превращается в слабого, неподвижного, угловатого, как… (о, насмешка над человеком…) Ирина все более хорошеет, превращаясь в волевую обаятельною женщину. И не поэтому ли в характере Андрея Ивановича все очевидней стала проявляться раннее чуждая ему раздражительность. И особо резко она проявлялась в своих размерах, когда ему с Ириной приходилось бывать на вечерах, где з давних пор они были желанными гостями, и где Ирина всегда пользовалась всеобщим вниманием, но чего уже не скажешь об Андрее Ивановиче.

Ирина понимала состояние мужа, и в меру своих сил старалась помочь ему. Всей душой отдаваясь работе — детского врача — она проявляла все больше внимания к его производственным делам, предпочитая повысить у мужа интерес к ним, чем отвлечь от угнетающих его дум. Но в жизни существуют нелепые противоречия, чем внимательнее тактичнее Ирина к Андрею Ивановичу, тем сильнее в нем подозрительность к ней. И все чаще останавливается на мысли, что такое поведение жены, ничто иное как ловкий способ маскировки — скрывать свою неверность к нему. Подозрение растет с чудовищной силой. Воображение рисует одну картину красочнее другой. Кошмарные сновидения, в которых красавцы мужчины огромными табунами носятся в дикой пляске вокруг Ирины, одаряя ее страстными ласками, доводят Андрея Ивановича до мигрени. Потребность к водке увеличивается. Чувство собственного достоинства все заметнее покидает его. И вот набравший до чертиков, раздираемый слепой, обидой, — непонятно к кому и за что — он пошел в поликлинику.

В просторный кабинет главврача на пятиминутку сходились медработники поликлиники. В ожидании когда все придут, между собравшимися происходит на разные темы оживленный разговор.

На дверь то и дело отворявшуюся, не обращали внимания. Молодой врач, наклонившись к сидевшей возле окна, напротив дверей, Ирине, что-то негромко усмехаясь, говорил, кивая в противоположный угол комнаты, откуда в их сторону миловидная девушка, смущенно улыбаясь, угрожала кулачком.

«Стерва, любезничаешь! — резануло слух ругательство, и тот час наступила тишина. В дверях стоял с налитыми мутью, дико выкаченными из орбит глазами Андрей Иванович. Обвисшие губы кривились в угрожающей усмешке. А в широко открытых глазах Ирины застыло недоумение. Она по видимому, не осознала еще происходившего, так как, даже тогда, когда Андрей Иванович приблизившись, занес над ней кулак, оставалась в неподвижности.

«Не смейте, Вы!..»

Рука, стиснутая возле кисти рукой молодого врага, повисла в воздухе.

«Пусть суд поступает предусмотрительно законам советского народного правосудия.» — слова гражданки Ирины Иваницкой вернули подсудимого из воспоминаний к жизни.

Председательствующая своим ровным голосом объявила:

«Суд уходит на совещание.»

Равнодушно провожая уходивших, коллегию суда, взгляд подсудимого остановился на голове государственного обвинителя. В мозгу неотвязно крутилась какая-то мысль, но все никак не давалась. Взгляд машинально следовал за головой прокурора, и перед тем как тому скрыться в выходе из зала, подсудимый облегченно произнес:

«Ну, да… ведь у него тоже молодая жена.»

И чего-то на подобии усмешки изобразилось на его лице.

20.12.1970