Братство бумажного самолётика - Екатерина Витальевна Белецкая Страница 40

– Как же это всё надоело, – жаловалась дома Берта. – Как же я хочу джинсы. Хотя бы джинсы, уж молчу про кюлоты, которые на Окисте таскаю.

– Бертик, давай это будут просто широкие штаны? – просил Ит. – Когда ты произносишь слово «кюлоты», у меня каждый раз икота начинается. Это просто широкие короткие штаны, которые до колен.

– Да ну тебя, – сердилась Берта. – Сидишь себе в халате, а я таскай эти юбки, и зимой, и летом.

– Знаешь, я бы тоже хотел вместо халата нормальную хирургичку, – вздыхал в ответ Ит. – Санкт-Реновскую. Хоть гражданскую, хоть боевую. Потому что, не поверишь, халат меня тоже изрядно задолбал.

– Почему не поверю? Поверю. Но все-таки халат лучше, чем юбка…

…В этом году педагогам форму выдали новую, причём зимнюю – в прошлом году выдавали летнюю. Тут же пошли в женской части коллектива разговоры и обсуждения – в чём отмачивать и отстирывать, чтобы стала не такая колючая (форму привезли шерстяную), чем извести запах, и в какой воде стирать, чтобы не села. Берта свою новую форму повесила в шкаф, и сказала, что пока в старой походит, а Ит успешно довел до ума штаны, протирав их в кипятке, да еще и с уксусом – штаны перестали вонять, колоться, и сели на два размера, но последнему обстоятельству Ит был только рад, ведь форму ему выдали на три размера большую, чем требовалось.

Самым удивительным было то, что братья Фламма во всей этой предучебной суматохе выкраивали всё-таки время для чтения, и продолжали ходить на вышку. Ит, который до того мало обращал внимание на подобные их прогулки, стал следить внимательнее, и оказался прав: пару раз ему приходилось спешно перепрятывать книги, потому что вышку теперь посещали не только братья, другие детдомовцы тоже нет-нет, да проявляли к ней интерес, а еще приехавшие с каникул городские почему-то зачастили на аэродром. Правда, залезать на вышку они не пытались, но вот разводить костры неподалеку, и сидеть чуть не до утра – это пожалуйста. Старшие, понял Ит, когда решил проверить эти группы, это народ из училищ, тоже ждут начала учебного года, наслаждаются последними деньками лета, и потому буянят. Начнется учеба, этих тоже поубавится.

Он оказался прав. Действительно, после первого сентября количество компаний стало сокращаться, а когда пошли первые затяжные дожди, и вовсе сошло на нет. Ит и Берта получили, наконец, возможность хотя бы немного выдохнуть – Иту не так просто было метаться между аэродромом, своим кабинетом, и бесконечными комиссиями и проверками.

– Они дочитали? – спросила Берта примерно в первой трети сентября.

– Судя по всему, да, – ответил Ит. – И вышли на второй круг. Что-то гений не спешит выполнять своё обещание, не находишь?

– Нахожу, – кивнула Берта. – Вероятно, он понял, что придумал нечто невыполнимое. Хотя, может, позже?

– Посмотрим, – пожал плечами Ит в ответ. – Знаешь, нам же лучше, если он сидит там, у себя, а не шляется тут с этим своим коньяком.

– Согласна. Уж лучше без него, чем с ним.

…Ит обратил внимание, что поведение братьев, пусть и потихоньку, но стало меняться. Например, не так давно к нему подошел Пол, и смущенно спросил, не поделится ли с ним, Полом, Итгар Вааганович парой сигарет. Итгар Вааганович в ответ поинтересовался, сами ли братья намерены их курить, и Пол ответил, что нет, не сами, снова «крыса», и Комар требует «Герцеговину», а еще требует пятьдесят копеек, деньги взять негде, понятное дело, но если принести хотя бы сигареты, побьют не так сильно. Ит похвалил – молодец, Фламма, что сам пришел и сказал, а не полез в кабинет тырить – отложил себе из пачки четыре сигареты, и отдал пачку Полу, потом порылся в карманах, выудил оттуда тридцать две копейки, и тоже отдал – больше мелочи у него не было.

– Скажешь, что это всё, – объяснил он. – Обнес, мол, доков кабинет, больше ничего не нашел. Не было. Ага?

– Ага, – кивнул Пол. – Спасибо, Итгар Вааганович.

– Можно просто док, – усмехнулся Ит.

Позже он сидел в кабинете, рассеянно смотрел на дождевые струи за окном, и думал – ведь в них это сильно, и это уже просыпается. Честность, например, порой до болезненности, правдивость, принципиальность. А всего-то надо было чуть больше двух десятков подростковых книг, в которых они сумели разглядеть то, что им до того не удавалось разглядеть в себе. Всего-то… что же будет дальше? Что еще они почувствуют и увидят? И что видел он сам, когда ему было столько же лет, сколько братьям? Честность – да, безусловно. Там, где он вырос, иного и представить себе было нельзя. Но это не показатель. Скрипач, даже не в разуме, всё равно был честным – на каком-то глубинном, с трудом осознаваемом им самим уровне. Это что-то изнутри, думалось Иту, что-то своё, принципиальное, неразрушимое ничем. Лин и Пятый – в той Москве. Вот тоже пример, кстати. Больные, голодные, но воровать? Никогда. На вокзал ходили, разгружать вагоны. В магазинах овощи из машин подносили, тоже за плату. С истощением, с туберкулёзом, едва на ногах стояли – и вот так. А сейчас братья, заведомо находящиеся в невыносимых условия, не имеющие других примеров, кроме того же постоянного воровства, немного почитали – и тут же в них проявилось то, что никакая Масловка не сумела до конца подавить.

«Ведь они были бы как я, наверное, – думал он. – Пусть тоже несвободные, но – как я, или как рыжий, или как Лин с Пятым. И у них есть шанс тоже стать такими, то есть я не прав, шанса пока что нет, но если дать им этот шанс – они станут. То, что сейчас есть, это привнесенное, не их собственное, это последствия как раз попытки загнать их в угол, но стоило в углу появиться пусть и крошечной, но лазейке, они тут же в неё ринулись, очертя голову. А ещё аэродром. Ох, недаром они выбрали из всех мест в округе Масловки именно аэродром, с этим чёртовым самолётом,