Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1973 год Страница 5

Он подошел к чатхану, как слепой: споткнулся и не стал выправлять падающего тела, как сделал бы обычно, а тут же сел, уже держа на коленях свой странный инструмент. В его руке оказались пожелтевшие от времени кости овцы, и он быстро подложил их под струны. И замер. Горло его вдруг начало вздуваться, жилы напряглись, заходили... Видно было, что он уже поет, но, странно, звуков не было.

Не было их еще долго. Певец вбирал в себя воздух, словно не собираясь его выпускать, тяжелые желваки катались по шее. Кадык нырнул вниз, под ворот, поднялся — и мы услышали голос...

Это было самое странное пение, какое мне доводилось слышать. Певец не раскрывал рта, вернее, почти не раскрывал, но звук все усиливался, креп, гитарный звон чатхана — сначала легкий, почти неслышный, как и голос, — вдруг обрел очертания мелодии, и уже чувствовалось, как этой мелодии хорошо быть рядом с голосом, как они согласны друг с другом и как им трудно, наверное, и плохо было жить в отдельности... И потом, узнав слова песни, нельзя было избавиться от этого же ощущения.

«Вот большая гора, — пел певец. — Там собираются капли из туч, что сошлись над горой. Там, в нашей тайге, капли рождают ручей. А ручей бежит к нам, и получается река... И мы пьем из нее. И наш скот живет, потому что пьет из этой реки. И звери в тайге. И мы все... Течет река, и мы все — тоже капли из туч».

Ю. Лексин, В. Орлов (фото), наши специальные корреспонденты

XX век: у порога незримых миров

Будучи качественно различными формами отражения действительности, чувственное и логическое познания находятся в неразрывном единстве. Это одно из основных положений ленинской теории познания. Но как же сохраняется такое единство в век атомной физики и космических полетов; в век, когда данные от природы человеку чувства уже не могут непосредственно воспринять реальность открывшихся его разуму новых миров? Эта важная философская проблема охватывает множество аспектов. Об одной из них — о роли искусства в процессе познания человеком XX века новых для него областей действительности мы начинаем разговор на страницах журнала.

Вначале были фигуры бизонов и скульптуры женщин. Нарисованные земляными красками красные и черные бизоны, мамонты, носороги, антилопы на стенах пещер и скальных навесов и маленькие скульптурки из камня и мамонтовой кости. (Говоря точнее, и бизоны и скульптуры женщин — это еще не начало. К тем десяткам тысячелетий, что отделяют время появления этих произведений искусства первобытного человека от наших дней, надо прибавить не поддающиеся строгому подсчету сотни тысячелетий развития человека, пока рука его обретала уверенность мастера, а глаз — художественную зоркость.)

До сих пор идут споры о том, что именно хотел выразить первобытный художник своими произведениями, какие мысли, надежды и чувства вели его руку, но неоспоримо одно — первобытное искусство было важнейшим для человека средством освоения мира. Монументальный реализм древнекаменного века сменился искусством неолита, основой которого стал изощренный орнамент — стихия сложных «спиралевидных» и «вихревых» композиций. Но искусство и тогда оставалось средством познания мира — только на новом этапе более углубленного его осмысления.

Тысячелетиями совершенствовался арсенал искусства. И — если продолжить сравнение — все орудия, что накопились в нем, были подчинены одной глобальной задаче, которая всегда стояла перед человеком, — овладеть миром с помощью чувств и разума.

Этот мир был сомасштабен человеку. Тем органам чувств, которые даны ему от природы. За пределами возможностей, отпущенных ему природой, человек ничего не видел, ничего не слышал. И поэтому проблемы, которые решались искусством, были ограничены видимым, осязаемым миром даже тогда, когда человек задумывался над законами мироздания и создавал мифологические и религиозные концепции.

...Но вот открыто строение атома, и началось изучение жизни клетки, осваиваются глубины океана и космос — перед человеком XX века предстали совершенно неведомые ранее миры. Не просто неведомые, но и качественно новые для его психологии, его органов чувств. Причем число этих вновь открываемых миров множится буквально на глазах. (В журнале «Вокруг света» уже писалось: «Исследования, проводившиеся во многих странах, доказали, что разные группы живых существ видят окружающий мир не так, как его видят другие. У каждой возникает перед глазами свой «зрительный мир», не схожий с другими; в разных глазах запечатлеваются субъективно разные картины объективного мира» (1 В. Скурлатов, Миры чужих глаз («Вокруг света», 1969, № 3).). Даже привычный и, казалось бы, неизменный для глаз человека мир, оказывается, дробится на неведомое пока число неведомых миров.)

Некоторые из них, хотя мы давно научились пользоваться их «услугами», человек пока не в состоянии не только ощущать своими органами чувств, но даже вообразить их себе, ибо наше воображение ограничено традиционными представлениями и образами.

Из привычного, по сути дела, уже обжитого за долгие и долгие тысячелетия, осязаемого, зримого мира вдруг открылись двери в неисчислимые анфилады новых, невиданных ранее залов. Очертания одних человек угадывает, в других он уже чувствует себя привычно, существование третьих предвидит. А искусство, то самое искусство, без которого было бы немыслимо освоение «старого» мира, остановилось у порога этих дверей. И человек путешествует по тем залам, куда уже открыт ему доступ, без своего привычного посоха, которым он ощупывал дорогу, приведшую из века каменного в век атомный...

Могут возразить — a искусство научной фантастики? Разве не вторгается оно в эти вновь обретенные сферы бытия человека, разве не пытается присущими традиционному искусству способами решить эти проблемы? Да, пытается. Но...

Арсенал прежних средств искусства остается пригодным, он не умирает (и вряд ли умрет когда-нибудь), но он «привык» выражать образы мира видимых вещей и событий.

Искусство всегда было обращено к человеку,, к его сегодняшним психическим стереотипам. Не исключение и современное фантастическое искусство — ведь свои образы иных миров оно строит, исходя из видимых форм и стереотипов земной фантазии.

И вряд ли этих стереотипов нам достаточно для того, чтобы эмоционально воспринять жизнь клетки, атома, электромагнитных волн или разумных обитателей иных галактик.

Значит, в привычных своих формах искусство не может помочь обществу решить одну из основных проблем, вставших перед людьми: освоить и завоевать новые миры?

Эта проблема в той или иной формулировке, с той или иной степенью остроты ставится сейчас в науке и литературе. И возникает ряд вопросов. Первый из них: а вообще, насколько необходимо чувственное, эмоциональное познание этих миров?

Пока это вопрос во многом лишь теоретический. Завтра же он встанет практически. А кое-где решать практически его приходится и сегодня. Одна из самых значительных, новых для человечества областей — космос; перспективы дальних полетов в межзвездном пространстве, столкновения человека с жизнью других планет ставят не только научно-познавательные, но и эмоционально-психологические проблемы. (Скажем, хотя бы проблемы подавленности, растерянности перед величием, грандиозностью иной природы.)

Такие же эмоционально-психологические проблемы возникнут, когда станут возможны контакты землян с инопланетными цивилизациями, где все, начиная от окружающей среды и ее восприятия, природы чувств и эмоциональных оценок до системы мышления и общих законов жизни, может оказаться принципиально иным.

Может быть, в первый момент такая постановка вопроса покажется несколько, мягко говоря, преждевременной. Но ведь на Бюраканском международном симпозиуме проблемы общения с другими мыслящими мирами, совсем не похожими на наш земной, ни у кого не вызывали улыбки (1 «Жизнь и разум иных миров» («Вокруг света», 1972, № 1).). Напротив, порой звучали тревожные ноты, и ученые спрашивали себя с пониманием всей глубины и ответственности перед человечеством: насколько готовы мы, земляне, к этому общению? В этом плане интересны итоги некоторых, пока первых, чисто физиологических опытов, ведущихся в области космической медицины. В экспериментах, воссоздававших условия долгого полета, у испытателей появились определенные эмоциональные сдвиги — апатия, скованность позы и мимики, раздражительность, нарушение сна. Для опыта были разработаны две музыкальные программы: одна — по заявкам экипажа (ее можно было слушать когда захочешь) и другая — из незнакомых произведений, неожиданных по форме и содержанию (причем она все время варьировалась; ее можно было слушать только во время отдыха). Вывод от их воздействия был сделан крайне любопытный для нашей темы: необычная музыка будоражит, никого не оставляя равнодушным, она разряжает будничность и монотонность обстановки. Это хорошее средство для того, чтобы в подобных условиях вызвать эмоциональный взрыв. И еще больше: в условиях эксперимента у некоторых людей неожиданно появилась склонность к рисованию, лепке, другие начали писать стихи, петь...