Канарский грипп, или Вспомнить всё! - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 5

Возможно, все свидетельства остались у его бывшей жены. Такая версия вполне соответствовала реалиям жизни, и Брянов немного повеселел. Он с усмешкой подумал, что порой и вчерашний день бывает трудно вспомнить. Да что день — целые годы куда-то проваливаются между новогодними телепрограммами.

Можно, конечно, заглянуть в дипломы и аттестаты, разыскать фотографии, позвонить родным и близким.

А что, если у тебя нет ни дипломов, ни фотографий? Ни родных, ни близких… Тогда утешай себя старой, банальной подсказкой: мол, «мыслю — следовательно, существую». Не факт — ни то, ни другое!

Да, бывшей своей жене Наталье он мог задать прямой, предельно идиотский вопрос… раз уж она считала и его нормальные, толковые вопросы идиотскими. Теперь он задаст такой вопрос, имея полное право не обижаться на нее за ответ.

Брянов зашел в ванную, плеснул холодной воды в лицо, свирепо утерся, подошел к телефону… и замер в сомнении.

«Сегодня будем считать, что я сумасшедший», — постановил он, оделся, вышел на улицу и, оглядываясь, попетлял по пустым дворам. «Есть что вспомнить», — усмехнулся он, выбрав таксофон. Когда он набрал последние цифры номера —…36, — то вдруг отчетливо вспомнил не только белый особняк и гору, но и тоненькую фигурку в светлом платье и шляпке у его дверей…

— Здорово, Сан Саныч! — едва узнал он голос собственного сына, с трудом вернувшись в реальность. — Ты почему не в школе?

— Дела, бать, — без недовольства ответил сын.

— Ладно. У меня к тебе вопрос.

— Ну…

— Матушка твоя далеко?

— Угадал, бать. Далеко.

— В Анталии.

«Анталии еще только не хватало!» — тяжко вздохнул Брянов.

— Давно? Одна?

— Через неделю вернется. С дядь-Геной (дядь-Гена был с некоторых пор вторым мужем Натальи).

— Понятно, — почти упал духом Брянов. — Тогда, может, ты сам сможешь мне ответить… Вопросик, знаешь, на засыпку. Ты только не подумай, что у меня крыша поехала.

— Ну, бать, обижаешь. Что я, сын шизофреника, что ли?..

«Уже тепло», — поморщился Брянов.

— Ясно. Ты не помнишь, в каком году мы с матушкой отдыхали на Канарских островах?

— Ну, бать, ты даешь! — В Сан Саныче явно проснулись разнообразные эмоции. — Если ты там был с матушкой, то — до нашей эры. Меня тогда еще не было. Мне оттуда ничего не досталось.

Сын стал совсем взрослым.

— Ладно, — растерянно пробормотал Брянов. — Как у тебя с деньгами?

— Пока «ноу проблем».

Приятно было услышать такой ответ, но — не очень. По-деловому распрощавшись с сыном, Брянов повесил трубку и уперся лбом в холодный аппарат. Если бы он укатил на Канары тайно… с любовницей, например, то этому факту полагалось стать самым острым воспоминанием в его жизни. Кроме главной сцены в постели, запечатлелись бы в памяти все мелочи: цена авиабилетов, цифры на двери гостиничного номера, штамп в загранпаспорте. Допустим, не было никаких любовниц и никаких тайн. Тогда хотя бы загранпаспорт… куда он-то делся?

Поспрашивать сослуживцев’ приятелей… осторожно, намеками… Брянов подумал: «Крыша поехала, как пить дать!» — и постучал головой по аппарату. Потом он опомнился и отошел от таксофона в сторону. Надо было срочно отвлечься. Он достал из кармана куртки свой ежедневник и заглянул в предпоследнюю неделю сентября. Никаких важных дел не намечалось. Можно было съездить в институт или завернуть на фирму, где он подрабатывал переводами зарубежной документации по всяким химическим производствам.

«Вот так бы записать всю жизнь в ежедневник… для себя… тогда можно было бы легко проверить», — подумал он. И тут он похолодел, осознав, что до разгадки всех загадок почти рукой подать, что с памятью у него и вправду стало совсем неладно и потому придется глотать мнемозинол. Пачками!

Ответ на все вопросы был! Уж если он забыл такое, то и в самом деле «ноу проблем» — просто надо глотать мнемозинол! Пачками!

Фрагмент 3. НЕ МЕНЕЕ 2500 КМ К ЮГУ ОТ МОСКВЫ

Глухой хлопок раздался справа, у двери, и пуля пробила голову человеку в белом халате, сидевшему напротив Инги. Он качнулся к столу, на который только что облокотился, и, вдруг покрывшись алыми крапинами, безвольно сполз на пол.

Инга судорожно повернулась к двери и увидела, что комната полна черных людей в черных масках и с оружием в руках. Ее подхватили за руки и легко, в один миг, вынесли из комнаты в узкий серый коридор.

Там, по этому узкому коридору, освещенному матовыми плафонами, ее повлекли куда-то — не грубо, но решительно, — едва позволяя касаться ногами пола. Двое черных были впереди, столько же — сзади и по бокам.

Она едва успевала переступать через тела убитых охранников.

Тот, кто держал ее крепкой рукой слева, коротко бросал по ходу негромкие фразы на чужом языке… Английском. Она понимала слова: «Налево!», «Осторожней!», «Первый поворот направо! Прикрой!», «Разбей детектор!».

Стремительно, один за другим, проносились над головой плафоны. Никаких окон в этом лабиринте не было.

И вот появилась лестница. Железные ступени в пупырышках. Лестница круто уходила вверх, в потолочный проем. Но только первый из черных схватился за поручни, как сверху раздались выстрелы. На ступенях дважды, с резким звоном, сверкнули искры. Черный отскочил, дав в проем короткую очередь. Его ответ оказался более действенным. Донесся вскрик, и тень, накрывшая проем, сразу обернулась падающим вниз, на лестницу, охранником в хаки.

Отбросив прокатившееся по ступеням тело, черные вновь кинулись было на штурм лестницы, но наверху загремели шаги.

Левый выругался, и черные ринулись куда-то в сторону, в полумрак, где вроде огромных светляков мутно горели на стенах округлые лампы.

В этом сне бесконечно долго таскали Ингу по глухому лабиринту, пока внезапно не появилась массивная богато инкрустированная дверь. Один из черных осторожно приоткрыл ее и подался вперед, просовывая перед собой ствол автомата. Спустя пару мгновений, уже за дверью, парчовый занавес качнулся в сторону и Инга очутилась в роскошной гостиной, какие она видела раньше только в самых дорогих отелях… Ковры, резная мебель, зеркала в багетах, огромные китайские вазы, напольные подсвечники, камин, мерцающее облако люстры. Неяркий, как будто утренний, свет лился в окна, полузавешенные парчой.

Ингу повлекли по бесконечно широким коврам, но прямо посреди гостиной роскошное безмолвие разорвалось. Выстрелы раздались едва не со всех сторон. Посыпались оконные стекла, парча затрепетала.