Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02 Страница 52

Все, коридор в квартиру Квинты открыт. Данная операция занимает у меня не более шестидесяти секунд. И все это время, выводя и формируя канал, я слышу усиливающийся зловещий скрежет, который накатывается отовсюду: похрупывание, похрустывание, треск скалываемого кирпича, посапывание какое-то, почмокивание, глухое позвякивание металла.

Гусеницы с тупым упорством прогрызаются внутрь.

Дом подрагивает, даже цапля на картине шевелится, как будто вот-вот взлетит.

Впрочем, это уже не имеет значения.

Главное, что открыт коридор.

— Ну, я пошла, — сразу же говорит Квинта. Она тесно и жарко прижимается ко мне со спины. — Не оборачивайся, пожалуйста, не смотри — плохая примета… И вот что я тебе еще хотела сказать… У нас все хорошо… Запомни только одно: у нас все хорошо…

Я тем не менее оборачиваюсь и успеваю поймать ее за руку.

— Ну, в чем дело? Что происходит? Кто ты там, на Земле?… Ты — семидесятилетняя негритянка, которая моет в магазинах полы? У тебя астма, ты куришь марихуану, а в интернет ты выходишь с доморощенного компьютера, который где-то нашла?… Или ты, быть может, лежишь, парализованная, в больничной палате: медицина бессильна, наш мир для тебя — единственный способ жить?… У тебя проказа? У тебя нет рук или ног?… Ты обрюзгшая домохозяйка, тупая, с жирной спиной, мать троих взрослых детей?…

Квинта освобождает руку.

— Меня просто нет на Земле, — говорит она. — Прими это как факт. Меня просто нет, и все…

Она шагает к себе.

Туманная пелена коридора начинает смыкаться.

Я еще вижу, как Квинта склоняется над своей консолью. Как она быстро вздыхает и кладет пальцы на клавиатуру. А потом что-то рушится у меня за спиной, звуки скрежета и похрустывания лавиной врываются в комнату.

Вздрагивает в агонии весь дом.

Цапля на картине трепещет и вдруг взмахивает волшебными крыльями…

Сосед справа, наверное, уже минут двадцать бубнит по сотовому телефону. Сначала он долго и муторно жаловался на то, что опаздывает, встали насмерть, затор, буду, по-видимому, не ранее десяти, а теперь так же муторно, с угнетающими подробностями объясняет, как надо правильно оформить какие-то документы: в графе такой-то обязательно должно стоять то-то и то-то, а в разделе о сроках поставок — пункт насчет пролонгации из-за непредвиденных обстоятельств.

— Сразу же не включим это, потом сгорим… Ну, делай, делай, Мирон!.. В десять мне это понадобится!..

Временами он раздражается и повышает голос. Ему явно мешают две женщины, сидящие впереди. Одна из них уверенным начальственным тоном вещает: «Скажешь, что с утра меня нет, поехала в банк… Что?… Когда вернусь, тогда и вернусь!.. Да, вот так! Это никого не касается!..» А вторая, выглядящая гораздо моложе, прикрывает трубку рукой и чуть ли не плачет: «Он мне уже позавчера говорил, что это — в последний раз… Ну, так получается… Ну, что я могу сделать?… Честное слово, вышла за полчаса…»

За спиной у меня тоже что-то непрерывно гундят, а из кабины водителя, из приемника доносятся уверенные интонации диктора:

— Специалисты считают это крупнейшим сбоем операционных систем за последние несколько лет… Тысячи пассажиров, среди которых много отпускников, застряли в ожидании вылета… Сейчас службы аэропорта пытаются вручную наладить учет…

Парень на переднем сиденье в конце концов не выдерживает. Он привстает и, старясь никого не задеть, поворачивается к водителю:

— Я здесь сойду?

— Минуточку, — отвечает шофер.

Берется за руль. Маршрутка дергается и вслед за передней машиной переползает метров на тридцать. Затем опять останавливается среди транспортной тесноты.

Так мы движемся уже полчаса.

— Теперь пожалуйста…

Взвизгивает тяжелая дверь.

В душный салон врывается хлюпанье то ли снега, то ли дождя.

Чего там больше — не разобрать.

Я, в свою очередь, тоже приподнимаюсь и поворачиваюсь к соседу. Он продолжает бубнить, ни на что не обращая внимания.

Физиономия у него потная.

Трубку он уже чуть ли не сгрыз.

Дверь с визгом захлопывается.

— Пожалуйста… Пропустите меня, — говорю я сквозь зубы.

На улице действительно снег с дождем. Впрочем, эта предзимняя промозглая круговерть продолжается уже несколько дней. Воздух черен, как будто им дышит смерть, и из холода, из ничего вываливается пузырчатая мокрота.

Мостовая здесь огорожена чугунной решеткой. Мне приходится долго петлять среди хаоса приткнутых друг к другу машин. А когда я все-таки, достигнув прохода, выбираюсь на тротуар, то меня подхватывает поток людей, движущийся к метро. Он такой плотный, что стискивает со всех сторон. Нельзя ни ускорить шаги, ни замедлить их, ни свернуть. Будто продавливается вдоль домов прелая, загустевшая каша, и невозможно представить, что где-то есть мир, в котором царят простор и свобода.

Мне более ничего не известно об этом мире. Когда месяца через три после нашего с Квинтой поспешного бегства оттуда, уже слегка успокоившись и поняв, что по обратному трафику меня действительно не найти, я попытался осторожно, как простой пользователь, «потрогать» знакомый адрес, то система поиска ответила мне, что такая страница не обнаружена. А лезть дальше и глубже, тем самым засвечивая себя, я не рискнул. Я ведь не киногерой, я уязвимый, сомневающийся человек. И потому я не знаю, что с этим миром сейчас. Его сожрали железные гусеницы или он все-таки устоял? В нем утвердились гусанос или, покинутый гражданами, он распался в информационную пыль? Чем, например, является нынешний сбой в электронных системах аэропорта? Это случайность или удар, нанесенный с загадочных виртуальных высот? Или вот — две недели назад вдруг отключились электростанции на западном побережье Америки. Осталось на сутки без электричества множество городов. Или вот — среди белого дня развалилась платежная сеть одной из международных банковских групп. В сотнях фирм были заблокированы расчеты. Опять случайность? Опять технический сбой? Или, быть может, уже бушует война, о которой мы не догадываемся? Плывут сквозь виртуальную пустоту армады дестройеров, гаснут сайты, дымятся и распадаются громадные базы данных, рушатся линии обороны, фрагментируются и исчезают галактики коммуникационных систем. Все это — там, за сумрачной пеленой дождя. До нас докатывается только неопределенное эхо.

Правда, лично я думаю, что рано или поздно это эхо материализуется на Земле. Призрачная волна виртуала накроет нас с головой. Вынырнуть, спастись от нее уже не удастся. И тогда замрут самолеты, более не рискующие взлетать, вслепую поползут поезда, не знающие, что их ждет на ближайшей станции, погибнут на улицах в чудовищных пробках автомобили, а экраны, заслоняющие собой мир, покажут бессмысленную серую пустоту.

Реальность так же хрупка и ненадежна, как виртуал.

Она тоже может рассыпаться при первом же неосторожном движении.

Я не могу точно сказать, когда наступит этот момент. Я лишь чувствую, что с каждым днем, с каждым мгновением он становится все ближе и ближе. И потому я не очень волнуюсь из-за опоздания на работу. Что меня ждет в стеклянной кабинке, средь копошения офисного муравейника? Что там может меня по-настоящему взволновать? Обваливается фондовый рынок? Да пусть обваливается! Инфляция растет на глазах? Да хрен с ней, пусть растет! Идет игра на «голубых фишках», которые то падают на пару часов, то снова взлетают? Да бог с ним, пусть кто-то, кому это нужно, снимает с паники свои спекулятивные миллионы! Какое мне до этого дело? Зачем мне переживать из-за таких пустяков? Единственное, что меня сейчас действительно раздражает — это поток покемонов, влачащийся как будто из одного ада в другой. Мокрые, обтянутые куртками и плащами, квелые, невыспавшиеся, заранее недовольные наступающим днем, вздрагивающие, как суслики, от дождя и снега, хмурые, покорные жизни, бессильные что-либо изменить. А когда, уже перед самым входом в метро, в свете фиолетовых фонарей, делающих нас всех похожими на вурдалаков, я вижу на ступеньках страшноватое месиво, продавливающееся сквозь дверь, то горло у меня сводит судорога неприязни. Нет-нет, ни за что!.. Я прикрываю глаза и особым образом напрягаюсь. Тут же все вокруг выцветает, представая в расплывчатых серо-черных тонах. Я как будто спускаюсь в загробное царство — словно тень, начинаю проскальзывать мимо таких же бесплотных блеклых теней. Никто меня не задерживает, ничто не препятствует, я только угадываю брошенные вдогонку удивленные взгляды. Покемоны не понимают, как это я ухитряюсь протискиваться вперед и при этом никого не толкать. Я, кстати, и сам этого толком не понимаю. Я лишь повторяю тот фокус, который когда-то показала мне Квинта. Видимо, мир иной оставил во мне свой след. Часть способностей, которые я там обрел, сохраняется и на Земле.