Лунная пыль - Петр Семилетов Страница 6

А у себя во дворе пошел прямо в бомбоубежище, где жил Димон. Тот сидел за столом. С потолка на проводе свисала голая лампочка. Светила желтым, тускнела до оранжевого, снова вспыхивала. Димон жирно патлат и курчав, бородат, весь в коже, на запястьях клепанные напульсники, руки в перчатках без пальцев, а на пальцах здоровенные перстни с черепанами. Настоящий металлюга.

— Ну как делы? — спросил Намахов, и ударил ладонью в пятерню Димона.

— Манёхо-манёхо, — высоковато, чуток в нос ответил тот.

— Что слушаешь?

Димон вскочил, забил кулаками по столу:

— А! Кинчева давай! Давай Костю!

— Твой кумир приехал. Бесплатный концерт, только сегодня.

— Где?

Намахов назвал адрес последнего автосалона. Но уточнил:

— Если там не будет, зайти в соседний корпус.

— Пасиб!

История со Святым Макаром действительно закончилась тем, что он ушел в монастырь, а квартиру отписал Димону. Тот вселился и стал слушать музыку, а Намаховы стучали по батареям и кричали из окон:

— Сделай еще громче!

Как-то Димон сбежал вниз и стал колотить Намаховым в дверь. Открыла Аня. И закрыла. А потом открыл Сергей.

— Вы сбиваете меня с ритма! — возмутился Димон.

— Чем?

— Стучите по батареям! Мешает!

— Мы будем вести себя тише! — пообещала из комнаты Аня.

— Га-га-га! — в коридор выбежал Миша, бия по сковородке ополонником. Миша прыгал и корчил рожи. Димон обхватил голову руками:

— Вы сведете меня с ума!

И бросился вверх по лестнице. Сергей полз следом и высовывал язык, Аня шла и выделывала приемы каратэ, а Миша всё скакал да звенел.

На другой день, в выходной, когда Намаховы притаились дома под кроватями, кто-то с утра шуровал в парадном. Гудел лифт, по лестницам топали, отпирались двери, слышались голоса. К вечеру к Намаховым позвонили. Пришла учительница, Мария Тимофеевна. Седая, в спортивном костюме. Протянула Сергею бумагу. Тот принял, взглянул на фамилии и подписи.

— От имени интеллигенции нашего подъезда, — сказала Мария Тимофеевна, — Мне поручено передать вам эту коллективную просьбу. Мой бывший ученик, Дмитрий Малышев, был в школе на хорошем счету. Грамотный, усидчивый, он оставил в наших сердцах то теплое чувство, которое с годами не угасает, но разгорается всё больше и больше. Дима очень любит слушать музыку, он тонкий ее ценитель. Не каждому дано уловить…

— Короче! — Сергей выдвинув челюсть подался вперед. Учительница продолжала спокойно:

— Ваша семья — не просто возмутители спокойствия и нарушители тишины. Вы мешаете человеку питаться духовной пищей. Музыка, так же, как литература — это хлеб для ума и чувств. Из-за вас Димочка духовно голодает!

Она топнула ногой.

— Гони ее в шею! — крикнул из недр квартиры Миша. Аня принялась спускать унитаз и сдавленно звать на помощь.

— Видите, — сказал Сергей, — у меня там жену в сортир затягивает! Спешу!

И закрыл дверь. Мария Тимофеевна достала перочинный ножик и взрезала обивку. Одна линия, другая. Наружу полез поролон. Потом, из тюбика она выдавила на замок довольно клея, а в замочную скважину засунула спичку. И обломила ее.

А Намаховы изучали подписанную бумагу. Надо всеми фамилиями потешались, покуда Сергей не подчеркнул ногтем Изварина Витольда Тихоновича:

— А вот это уже весомо!

Изварин был диссидентом-шестидесятником. Политический. Штаны и рубаху носил навыворот в знак протеста, еще тогда. Я, говорит, поступаю не как предписано Системой, а как велит совесть. На микропленках переправил на Запад сочиненные лично анекдоты в пяти томах, настолько острые, что их не решались печатать даже там. Только подносили к глазам, глядели на свет через увеличительное стекло.

— Слишком остро, — говорили эмигранты.

— Слишкомм остроо, — качали головами иноземные издатели.

Его не выпускали. Он ходил в КГБ и стучал на выдуманных друзей. В своем воображении Витольд Тихонович создал антигосударственный заговор, развил и почти осуществил его. Изварина бросили в психиатрическую больницу.

— Карательная психиатрия! — и много лет спустя с этим обличающим воплем Изварин тряс решетку на окне в парадном. Соседям пояснял:

— Иногда вспоминаю.

Глава 6

Сергей гордился своим знакомством с писателем Мякиным, Тихоном Ивановичем. Сергей прежде жил в частном доме на Монтажнике, а там тихая улочка и отделение почты. Однажды в округе появился умный с виду человек, новый почтальон. Одет он был как-то старорежимно — бежевый плащ, брюки, не хватало только шляпы с ложбинкой сверху. Глядел через очки, постоянно их снимал и протирал носовым платком.

Потом оказалось — это настоящий писатель Мякин, устроился на такую работу, чтобы собирать материал для нового романа. Занесет пенсию какому-нибудь старожилу, и спросит:

— Можно у вас попить чего-нибудь? А то в горле пересохло.

И ему предлагают кто чаек, а кто компот. Сидит Мякин, сёрбает, да по сторонкам поглядывает.

— А это кто у вас? — зыркает на черно-белую фотографию в рамке, где барышня с овальным лицом.

— А что? — может человек насторожиться.

— Да очень приятное лицо.

— Это моя мама.

Зашел Мякин и к Намахову, с заказным письмом. Тот встретил гостя радушно, пригласил в кухню, что ютилась в деревянной пристройке. Стол, обитый клеенкой, несколько продавленных стульев, газовая колонка.

— Могу дать родниковой воды, — поболтал Сергей какой-то жидкостью в графине.

— Не откажусь.

Намахов с прищуром поглядел в сосуд на свет из окна, заключил — сейчас новую наберу — и исчез. Вскоре вернулся.

— У вас родник во дворе? — спросил Мякин.

— Нет, — ответил хозяин. И вдруг на что-то решился. Замолчал, напряженно глянул наверх и в угол, потом выпалил:

— Нго! Меня зовут Нго! Я настоящий дикарь из джунглей!

Вскочил на стол и стал подпрыгивать на корточках, оглядываясь и вытягивая губы:

— У! У! Меня зовут — Нго!

— Вы наверное дитя природы… Вроде Маугли… — предположил Мякин.

— Я был потерян в Конго моими родителями-археологами, они раскапывали там затерянный город Зумби. Зууумби! — Сергей забил себя кулаками в грудь.

— И что дальше?

— Десять лет я странствовал в тропическом лесу, учился языку птиц и зверей. Потом меня приютило гостеприимное племя карликов-каннибалов. Они и дали мне второе имя. Нго! Нго!

— А первое имя какое?

— Сергей. Юрьевич Намахов.

— Это не Юрий Алексеевич Намахов ваш отец, что открыл в Крыму Бухтынскую пещеру со скелетом… кого же…

— Именно он. Но в то жаркое африканское время я забыл родного отца. Нго! Нго!

Разговорились. В окно кухоньки, выходящей в сад, скреблись почти голые ветки осенней яблони. Зяблое небо хотело расплакаться дождем, да медлило. Сергей предложил:

— Хотите забаву?

— Какую?

— Делай как я!

Встал на четвереньки и похохатывая выскочил так во двор. Мякин последовал примеру. Вместе они проникли через лаз в заборе на соседний участок, в заросли