Перекресток, или тридцать лет спустя - Антон Константинович Вершовский Страница 6

Травм и болезней в отрядах хватало, и пару раз Артема спасала только неплохая реакция и знание основных физических законов. Один раз на восьмиметровой высоте по приставной лестнице, на которой стоял Артем, скользнула падающая балка крыши, и лестница отскочила от столба и стала вертикально, как в замедленном кино. Спас третий закон Ньютона – Артем изо всей силы швырнул топор назад, в заросли бурьяна. Лестница подумала немного, и прислонилась обратно к столбу. Спускался с нее Артем минут сорок – ноги наотрез отказывались держать, потом четверть часа лежал, глядя в высокое небо, потом послал подальше явившегося откуда ни возьмись бригадира, потом еще полчаса искал топор среди крапивы. Был еще случай на узкоколейке, когда состав с лесом, пережидавший в паре сотен метров от бригады ремонтные работы, тронулся, и одно бревно на платформе от толчка развернулось и встало поперек, набирая скорость вместе с составом и грозя снести стоящих рядом с путями студентов... Бежать было некуда, но оно упало, не доехав до них метров пяти. Много чего было.

Все эти подвиги и лишения нужны были для того, чтобы при минимальной удаче через два месяца привезти домой столько денег, сколько средний инженер зарабатывал за целый год, но главное – чтобы осенью прийти на факультет в застиранной, пестрящей эмблемами и значками и местами залитой мазутом стройотрядовской куртке. И странно, но через неделю после возвращения домой к мягкой постели, чистому белью и вообще расслабленному городскому существованию начинало снова тянуть туда, к комарам, бревнам и бетону…

-5 -

1982 год проводами «серого кардинала Политбюро» Суслова открыл «пятилетку похорон». Как называется прекрасная, торжественная и печальная музыка, которую в особых случаях играли по радио – Артем тогда же узнал от музыкально образованного однокурсника Леньки. Как-то раз Ленька с особым воодушевлением сказал – «все, опять адажио Альбинони передавали... верное дело – еще один копыта откинул, можно занимать очередь за газетой с некрологом!», и напел для убедительности – «та тада тада тааа да, та тада тада тааа да»... Потом, правда, оказалось, что Альбинони этого адажио вовсе не писал, а написал его не так давно другой итальянец – склонный к мистификациям Джадзотто.

Но похороны похоронами, а жрать все-таки надо. И Артем выгнан из дома за картошкой с директивой с пустыми руками не возвращаться. У него с собой пустая вместительная сумка и рубля три денег. До ближайшего гастронома с овощным отделом идти минут десять. Но уже на полпути становится ясно, что он идет не зря – из дверей овощного отдела торчит метров на двадцать очередь, состоящая из боевых горластых теток и зачморенных мужичков. Встает в хвост и целый час старается не слушать, о чем говорят кругом. Оплачивает в кассе шесть кило картошки, встает в очередь к картофельному прилавку - она покороче, и впереди – все те же до боли знакомые спины. Вонь стоит невыносимая – пахнет плесенью и гнилью, и еще чем-то давно перебродившим. За прилавком – детина в грязно-белом переднике. Он берет протянутый чек, изучает его, шевеля губами, потом с размаху накалывает его на длинный железный гвоздь. Начинается ответственный процесс взвешивания продукта. Где-то за прилавком с лязганием оживает транспортер, слышится шуршание и почему-то хлюпание. Детина долго уравновешивает качающиеся гирьки, затем, удовлетворенный результатом, рявкает – «сумку подставили, ну, быстро! – и дергает за рычаг. Это самый ответственный момент – кто не успел, тот опоздал. Из наклонного жестяного желоба, торчащего из стенки прилавка, с тем же хлюпающим звуком вырывается черно-бурая масса и падает в сумку. Разбираться с ее составляющими придется уже дома, но заранее известно, что примерно на треть она состоит из земли, на треть - из картофельной гнили, и на треть – из подгнившей и помороженной картошки, узловатой, усыпанной глазками и бугорками, и нещадно порезанной ножами картофелеуборочного комбайна.

Это все еще ерунда – на овощебазах та же картофельная масса выглядит гораздо хуже. Там ее в сырых холодных бетонных боксах сортируют научные сотрудники и студенты, после чего гниль выкидывается, а картошка, признанная хорошей (но по-прежнему не вымытая и не высушенная) отправляется гнить в те же насквозь отсыревшие бункеры. За год этот процесс повторяется несколько раз, в результате чего выкидывается примерно девять десятых урожая. А дни, проведенные среднестатистическим научным сотрудником на овощебазе, складываются в недели, недели - в месяцы. К пенсии обычно набегают годы во славу советской науки.

Физфак: ежегодный День Физика празднуется не один день, а пять – со среды по воскресенье, на него приезжают команды из всех физических ВУЗов страны – из Москвы, из Сибири, с Кавказа, из Прибалтики. Во время кульминации – «Кубка вызова», на котором команда студентов состязается в остроумии с командой профессоров – огромный конференц-зал набит до отказа, и снаружи его штурмуют сотни безбилетников. Стены увешаны огромными плакатами (помнится, на одном была изображена примерно семиметровая Статуя Свободы, по которой ползали студенты в стройотрядовских куртках, скалывающие с нее зеленую патину, – в результате чего уже обнажилась одна розовая грудь с темным соском). Действо начинается с исполнения всем залом гимна физфака на мотив «Дубинушки». На словах «а декан наш мудрец, задолбал всех вконец, для него что студент, что скотина; но и сам он того, – ходит слух про него, что и сам он большая дубина!» – на сцену выходит декан и присоединяется к хору. Такова традиция, нравится это ему или нет. Деканы приходят и уходят, а традиции остаются.

Лето после пятого курса – военные сборы в артиллерийском полку в Ленобласти. Ничего унылее, тоскливее и безнадежнее, а главное – голоднее этого месяца в жизни Артема не было. Особенно впечатлил его воскресный обед: по воскресеньям на второе полагалось мясо. Выглядело оно так: на блюдце лежали десять (по числу сидящих за столом) кубиков желтого, многократно вываренного, жесткого, как резина, жира. И ни у кого даже мысли не возникало попробовать такой кубик разгрызть. Нет, мясо в полк поступало согласно нормативам, но его сжирали старшины и прапоры – такая совершенно особая категория личного состава. Офицеры объедать солдат считали, в общем, недостойным, но благодаря хозяйничающим на всех складах и кухнях прапорщикам до солдат нормальная еда просто не доходила. Как эти дистрофики таскали автоматы - для меня загадка. На территории полка была солдатская лавка,