Камигава: Рассказы - Jay Moldenhauer-Salazar Страница 61

Чешуя громко рассмеялся. – Стало быть, ты предлагаешь, чтобы каждый из нас провел по 50 лет, спасая одну смертную душу? Это вовсе не эффективно. И это вознесение, о котором ты твердишь, напоминает не более чем милую ловушку. Ты мог бы с тем же успехом убить смертного, пока тот стоял на коленях у алтаря, и покончить на этом. Не говоря уже о том, что я слышал, как этот ками был заточен каким-то каннуси в его гохэй, которым теперь смахивают пыль с карт. Вот тебе и вознесение!

- Кто говорит, что смертным вообще нужно наше вмешательство? – спросил Шип голосом, подобным грибному дождю, капающему на мох.

- А, так ты предлагаешь правду! – Сказал Чешуя, лениво почесывая язву на шее. – Удачи в убеждении Величайшего.

Шип вздохнул. – Как может идти война между двумя частями единого целого? Как и мы, смертные являются частью ритма природы. По своему, они не менее важны, чем ками.

Почему бы тебе не рассказать нам, чем ты был занят последние 1 000 лет, Шип, и мы оценим правомерность твоего аргумента, - предложил Трубка. Шип кивнул и начал говорить.

- С последней нашей встречи я был многими вещами, и во всех своих ролях, я был свидетелем того, как смертные работали в соответствии с законами природы. Какое-то время я был буйволом, вспахивавшим поля, обрабатываемые монахами. Я видел, как они удобряли почву перегноем, и меняли посевы, чтобы земля не отравлялась одними и теми же растениями. Они проводили фестивали посевов и урожаев, и соблюдали ритуалы служения ками риса и ками свежей воды. Затем, чуть позже, я стал рощей бамбука, за которой аккуратно присматривали орочи. Каждую весну они приходили на сбор моих зеленых побегов, которые они мариновали и, затем, питались все лето и осень, а зимой удобряли мои корни своими отходами, питая свежие побеги весной, и таким образом, поддерживали цикл.

Перед тем, как прийти сюда, я был ручьем, текущим мимо рисовых полей, обрабатываемый кицунэ. Они выстроили на мне шлюзы и ворота, и жгли ладан, кадили, считая прошедшие часы, чтобы знать, когда им следовало перенаправить  мои потоки от поля одной семьи, к другой, чтобы все могли в равной степени, без излишеств воспользоваться благами природы. И они пели песни, ожидая раскрытия ворот шлюза. Я даже теперь все еще слышу их голоса, полные жизни, и все же с налетом грусти – признания смертности, словно семя, растущее летом, но все же, знающее, что придет пора жатвы. И, тем не менее, они продолжали жить и умирать, возвращая свои тела земле. Война Великого – ошибка, ибо он нарушает равновесие, которое с таким трудом удерживают смертные и ками. Как же мы, ками, можем желать его уничтожения? Как, те, кому служат, будут жить без служащих им?

В комнате повисла тишина. Из-за окна послышалось мерное капанье тумана, скопившегося на листьях.

Наконец, Чешуя нарушил молчание словами, - Расскажи мне, о зеленеющий, ты когда-нибудь видел высокие равнины, замаранные сражениями самураев? Это опустошение, когда ни на земле, ни на небе ничего не шевелится. Или, как насчет диких мотыльков, которых они поработили, превратив во вьючных животных? Какое равновесие достигается здесь, какие циклы сохраняются? Даже твои драгоценные кицунэ выкашивают огромные борозды полей сусуки для своих деревень. Эти смертные тоже часть ритма природы? Они возвращают хоть десятую часть того, что берут?

- Говори, что хочешь, инфернальный собрат, - тихо ответил Шип, голосом, подобным трепету крыльев мотылька, - Я видел добро в смертных, и говорю, что есть иной путь.

- Дерзкие слова, - прошипел Чешуя, - но я видел тебя со склоненной головой, исполняя приказ Великого. Сколько раз ты позволял своим дарующим жизнь водам подниматься в потопах, а своим быстро растущим шипам покрывать фермы? По-своему, ты забрал больше жизней смертных, чем любой из нас еще до начала войны, и ты…

- Довольно! – Рявкнул Трубка. Воздух вокруг него словно вспыхнул жаром, и послышался тонкий запах серы. – Вы говорите о спасении смертных, помощи смертным, убийстве смертных; Почему бы не позволить им решать самим? Если они не могут существовать в гармонии с ками сейчас, возможно, они найдут способ уладить этот конфликт? Они явно более находчивы, чем каждый из вас догадывается.

- Ага! – Сказал Чешуя. – Чувствую, нас ждет история. Расскажи нам, дорогой Трубка, на чем ты основываешь это свое утверждение о находчивости смертных?

- Я ничего не утверждаю, - сказал Трубка, - как не желаю участвовать в этих дебатах, ни на стороне ками, ни смертных. Я лишь инструмент, лупа – как молот, который вбирает силу руки кузница и фокусирует ее на точке удара, или меч, берущий навык самурая и сосредотачивающий его на своем тонком лезвии.

- Сам выбор твоих метафор обнажает твое пристрастие к смертным, но, прошу, продолжай, - произнес Чешуя.

Трубка, казалось, его не услышал. Он пару мгновений помолчал, осматривая игровое поле, пока не нашел фигурку, которую искал, человек, верхом на странном животном, похожим на смесь буйвола и горного козла. Положив палец на нэцке, но не сдвигая его, он начал говорить.

- Я провел большую часть времени с нашей последней встречи в своей истинной форме, ибо лишь высоко в горах, где огонь сумерек пылает вместе с облаками, я чувствую себя как дома. И все же я спускался раз или два, и в один из этих спусков, я решил, что мне уместно стать мечом. Я был не обычным мечом, но произведением искусства, созданным из металла, фальцованного тысячи раз рукой истинного мастера. Моя рукоять была обернута кожей дракона, и увенчана чистейшим рубином, закаленным заклинаниями, давно утраченными для знания смертных. В мое время, многие обладали мной, но лишь один из них смог, вместе со мной, обрести величие.

- Я был выронен в сугроб высоко в горах Сокензан, после кровавой битвы между двумя соперничающими отрядами разбойников, когда скаут из другого племени нашел меня. Сначала, он решил принести меня, как великий дар, своему вождю, но когда натолкнулся в ущелье на бродячую свору óни, у меня появилась идея получше. Поторопившись назад, в лагерь, он показал меня своему вождю, и рассказал об огромных запасах подобного оружия, которые он обнаружил неподалеку.