Чужой портрет - Мария Зайцева Страница 66

Этот Вася, несмотря на откровенно пугающую внешность и просто огромные габариты, показался очень сдержанным, спокойным и каким-то правильным, что ли… Пожалуй, за его спиной Ланка в самом деле будет, словно за каменной стеной.

И мне не страшно ее отпускать теперь. И за Вальчика спокойно. Почему-то кажется, что все пройдет хорошо, и мой маленький племянник будет бегать без костылей уже очень скоро.

А, если так, то все было не зря, правда?

Каза я не видела эти два дня, и не скажу, что не мучило меня это. Мучило, и сильно. Его отсутствие еще больше разздоривало мое чувство вины, мою паранойю.

По сути, мне в палате заниматься толком нечем было, только придумывать различные варианты нашей будущей беседы. Страшиться и хотеть этого…

Наверно, после всего случившегося я все-таки слегка повредилась рассудком, а, учитывая, что и до этого была слишком мнительной и тревожной, то теперь эти чувства просто в абсолют возвелись.

Аня говорила, что Каз просто так меня не оставит, что я зря думаю, будто избавлюсь от него…

Я прикрываю глаза и опять, словно наяву, вижу ее.

Аня стоит ко мне спиной, смотрит в окно. Тонкая фигура, короткая стрижка, аккуратный затылок, угловатость и порывистость. Татуировка на шее — словно вызов этому миру.

Она вся — вызов этому миру.

И голос. Тихий, спокойный.

— Ты пойми… После всего, что случилось, ты уже не будешь одна. Или ты думаешь, что Каз вот так просто сольется?

— Я… — я не знаю, что сказать. Может, то, что очень сильно хочу, в глубине души, чтоб он не сливался? Хочу и боюсь этого страшно.

— Ты, видимо, не поняла, кто он, да? И не поняла, кто они все?

— Они все? — эхом отражаю ее слова.

— Они, — повторяет Аня, развернувшись и пристально рассматривая мое лицо, — Хазаров, Каз, Ар… Понимаешь, им сопротивляться бессмысленно, это бронебойные машины.

— У тебя, по моему, прекрасно получается, — вырывается у меня. У Ани меняется лицо, становясь сразу же жестким и закрытым, и я осекаюсь, иду на попятную, бормочу торопливо:

— Прости, прости пожалуйста…

— Не получается… — отворачивается она, — нихрена у меня, Марусь, не получается… Хотела бы, но…

— Он… — я как-то забываю о своих бедах, настолько сейчас, после моих неосторожных слов, в фигуре Ани просматривается напряжение, болезненное и ломкое, — он… заставляет?

Тут же в памяти воскресает случайно подсмотренная картинка их поцелуя в доме у Хазарова, насильного поцелуя, грубого. Если он заставляет ее, если она не может противостоять ему, то это… Черт… Что же делать?

— Что? — Аня поворачивается обратно, смотрит на меня с легким недоумением, а затем, осознав смысл моего вопроса, торопливо выдыхает, — да нет, ты чего? Нет, конечно же… Но он… Понимаешь, это сложно. Но честно тебе скажу… если бы была возможность не иметь с ним ничего общего… Я бы ею воспользовалась. Но у меня такого шанса нет. И у тебя тоже нет, Марусь, если я хоть что-то понимаю в людях. А Каза я за эти годы успела изучить. И таким, как в тот день, когда тебя ранили, я его вообще никогда не видела. А видела я его всяким… За эти несколько лет много чего было тут, понимаешь? И войны были, и передел сфер влияния, короче, наелась я до отвала… И насмотрелась. Каз, он… Понимаешь, он всегда бешеный был, но легкий. Потому его и боятся. Никогда не знаешь, что в следующий момент выкинет. Они разные совсем, эти братишки по детдому…

— Детдому?

— Ну да, — кивает Аня, — они втроем в одном детдоме жили, с тех пор еще дружат. Тебе Каз не говорил?

— Мы вообще не особенно много разговаривали… О нем.

— Ну да. Они не любят вспоминать. Каз в их тройке всегда был огнем. Легко вспыхивает, легко гаснет… Непредсказуемый. И поверхностный. Мне так казалось. До того момента, как увидела его с тобой на руках… Марусь, это было дико страшно. И не только мне, до сих пор приемное отделение в шоке, а от Каза шарахаются и по стенкам ползают.

— Я… Я не хотела этого… — начинаю бормотать я, но Аня повышает голос, перекрывая мои нелепые попытки в извинения.

— Да прекрати! Я это все к чему? Если он еще не забрал тебя отсюда к себе, значит, готовит плацдарм.

— Нет… Я так не думаю… Он…

— Он приходит? — перебивает меня она.

— Нет… — шепчу я, почему-то испытывая чувство стыда.

И неловкости.

Каким образом вообще наш разговор, начавшийся с моего самочувствия и планов по возобновленю уроков у Вани, перешел в эту плоскость?

— Может, он вообще уже про меня не вспоминает… — мне надо это сказать вслух. Чтоб легче было верить.

— Каз? — она усмехается устало, — да, Марусь… Тебя много открытий ждет… Ты, главное, расслабься, мой тебе совет. Будет легче.

— Нет… Не буду.

— Нет? Не хочешь его?

Я честно обдумываю ответ на этот вопрос. И так же честно отвечаю:

— Он не захочет.

— Да… — вздыхает Аня, — ты — совсем еще маленькая, Марусь…

— Нет, Аня.

— Ну, посмотрим…

— Не будем смотреть.

Я не помню, чем закончился тот наш разговор, наверно, мне пришли делать уколы, или капельницу ставить, и Аня убежала по своим делам.

А я осталась с новой пищей для размышлений.

Мечтать о том, что после всего случившегося Каз захочет меня вернуть, я не собиралась. Да и не видела я нас вместе, что уж говорить. Тем более, после всего случившегося. После моего обмана, оскорбления его, после того, как он заплатил мне за постель… Не важно, на что пошли эти деньги. Не важно, насколько благородными были мои цели. Изначально я себя неправильно повела.

Загнанная в угол, безумная наполовину, глупая, чего уж там… Совершила ошибку. И за нее теперь расплачусь сполна. Уже расплачиваюсь.

Я не ждала Каза, не думала, что он придет.

Тот странный сон, когда меня из омута вытаскивали его руки и его голос вел к солнечному