Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1974 год Страница 7

— Ну, пошли, а то останемся, — берет меня за руку Итамар. Потом спрашивает: — Ну а где убийца-то?

Люди молчат, словно удивляясь бестактности вопроса, потом кто-то нехотя кивает в сторону обступившей поселок сельвы:

— Где-то там.

Едва мы отчалили от Бревеса, как динамики внутренней трансляции пригласили на обед. В довольно просторном салоне, как называет это помещение стюард Франсиско, собирается за длинными столами вторая смена первого класса: пассажиры без детей. Чета Фернандо и Пауло. Жоао Алмейда и я с Итамаром закреплены за центральным столом. В молчании поглощается «рис-фасоль» — традиционное блюдо, украшающее наше меню два раза в день. Франсиско, все в той же выцветшей куртке, в которой он полчаса назад чистил туалеты наших кают, подает десерт: компот из сухофруктов. Прихлебывая мутный напиток, сеньор Алмейда кивает в сторону окна, за которым все так- же размеренно тянется назад зеленая сельва:

— Это все еще продолжается моя земля.

— Каррамба! — восклицает, кокетливо грассируя, сеньор Фернандо.

С каждым часом он проникается все большим уважением к своему собеседнику. И даже в разговорах с женой он уже не называет его, как вчера, «этот Алмейда», а говорит просто «Алмейда».

После обеда мои соседи залезают в каюты и отдыхают, переваривая пищу. Итамар делает еще одну попытку разыскать Соню. Кажется, это ему удается: он не показывается на нашей палубе до самого ужина.

О змее боидуне и прочих диковинных вещах

Четыре вечерних часа разношерстный мирок «Лауро Содре» живет бурной жизнью. Из бара первого класса изгоняется «третьеклассница» Надя — чернобровая ливанка, выдающая себя за цыганку и гадающая за три крузейро по руке. По каютам первого класса проносится тревожный слух о том, что в Бревесе к нам сели три известных на всю Амазонку вора. Дона Луиза и дона Флора всплескивают руками и устремляются к оставленным в каютах чемоданам. Ко мне робко стучит Жозе Катарино.

— Не хочет ли сеньор купить серьги?

Я благодарю и отрицательно качаю головой.

— Очень хорошие серьги, сеньор!

— Нет, нет, спасибо.

— И очень дешево. Почти задаром. Пусть сеньор сам назовет цену. Я, понимаете, купил билет только до Манауса...

— Это опять ты? — кричит стюард Франсиско, спускающийся из радиорубки. — А ну, марш отсюда!

Втянув голову в плечи, Жозе покорно уходит.

Стуча каблучками по трапу, спешит «доктора» Соня: в третьем классе кто-то чем-то отравился. Итамар приветствует ее хорошо поставленным театральным вздохом, а когда она, чуть улыбнувшись в ответ, проходит мимо, окидывает ее горящим взглядом с ног до головы и разводит руками, словно говоря: «Потрясающе! Никогда ничего подобного не видел!»

Вонь и чад встречают Соню еще на трапе. Чтобы пробраться к больной, гамак которой находится у самой кормы, рядом с умывальником по правому борту, она вынуждена шагать по ногам, переступать через миски с остатками ужина, пролезать под низко натянутыми гамаками.

Вытянув по полу черные худые ноги, женщины расчесывают детишкам головы, ищут блох в грязных, свалявшихся волосах. Старая негритянка качает ребенка, который мог бы быть ее внуком. Вцепившись грязными ручонками в пустую коричневую грудь, мальчишка тщетно пытается высосать несколько капель молока. Соня находит больную женщину, которая стонет в гамаке, держась за живот. Дает ей какие-то таблетки и спешит прочь. Быстрее, чтобы не задохнуться в этой вони!

Долгий путь сближает людей. До поздней ночи не стихают в третьем классе тихие голоса бывалых людей, рассказывающих новичкам любопытные истории об окружающем судно мире, в котором фантастическая явь сплетается с почти достоверной фантастикой. Об амазонских дельфинах, похищающих по ночам красивых девушек, и муравьях — эцитонах, уничтожающих на своем пути все живое во время своих страшных переселений. О громадной змее — боидуне, способной проглотить лодку с рыбаком, и рысях, неслышно крадущихся по ветвям деревьев.

По берегам реки раскинулся самый большой и самый слабо изученный лес нашей планеты, в котором ботаники пока что насчитали около четырех тысяч видов деревьев. Кстати, во всей Европе количество древесных пород не превышает двухсот.

В тихих заводях и заплесневелых протоках этой реки, заселенных гигантскими черепахами и вечно голодными крокодилами, плавает самый удивительный и самый большой цветок на земле — знаменитая Виктория-Регия, проходящая за четверо суток своей ослепительно прекрасной жизни быструю смену окраски: от снежно-белой до малиново-красной.

А когда выключают свет, беседы начинают стихать, и люди медленно расползаются по своим гамакам. Во мраке слышны тяжкие вздохи, торопливый шепот молитвы, стоны измученной Лурдес и дружные «аплодисменты»: заскорузлыми ладонями пассажиры лупят себя по ногам, по рукам, по лбу, по потным животам и морщинистым шеям, давя карапана — ненасытных, пьянеющих от человеческой крови москитов. Дружно храпят восемь нищих батраков из Терезины, подавшихся в поисках счастья и доли на строительство «Трансамазонки» — дороги, которую прокладывают южнее Амазонки через всю эту сельву с востока на запад. Скорчилась в драном гамаке Матильда, обнимая руками троих самых младших из своего выводка. Матильде снится оставшаяся далеко-далеко позади хижина из пальмовой соломы, ржавый кофейник, где дырочку возле носика приходилось залеплять глиной, и муж с вечно голодными глазами.

— И это все еще идет моя земля, — говорит Алмейда, лениво вытянув подбородок в черноту ночи, где на невидимом берегу медленно плывет назад огонек.

— Вот это да! — восхищается сеньор Фернандо, облокотившийся рядом с ним на палубные перила.

— Но когда же, наконец, кончится ваша земля? — изумляюсь и я.

— Часам к четырем утра.

Мы молчим несколько минут. Потом я спрашиваю:

— Ну а от берега в сельву далеко простирается ваша земля?

— Не знаю, — отвечает Алмейда, затягиваясь осветившей его морщинистое лицо сигаретой.

— То есть как это «не знаю»? — задохнулся от волнения сеньор Фернандо.

— А очень просто. Когда я делал заявку на эти земли, а было это лет тридцать назад, никто тут не интересовался глубиной твоей фазенды от берега реки в сельву. Земля делилась только по берегу: столько-то миль. А туда, в сельву, сколько освоишь, все твое. Никого это не интересовало. Да и сейчас, пожалуй, не интересует.

— Вот это да!.. — восклицает вконец подавленный этими масштабами сеньор Фернандо.

Мы снова молчим, вглядываясь в черноту ночи. Каждый думает о своем. Сеньор Фернандо — в который уже раз за сегодняшний день — подсчитывает, сколько голов скота ему надо будет приобрести для начала, ежели он, вдохновленный примером Алмейды, рискнет купить фазенду где-нибудь по соседству с имениями Алмейды.

Я соображаю, за какую цену придется мне снимать номер в отеле в Манаусе, когда туда придет «Лауро Содре», с учетом фантастической стоимости билета на самолет до Рио-де-Жанейро.

А сеньор Алмейда, вероятно, обдумывает предстоящие торжественные тосты и остроумные экспромты, которые ему надлежит произнести в пункте его назначения — Алмейрине, где он должен сходить завтра утром. Алмейда направляется туда, чтобы поблагодарить избирателей, «оказавших мне честь и доверие на прошедших выборах в законодательную ассамблею штата».

Окончание следует

Игорь Фесуненко

Ребята из млынской долины

Мой друг и коллега Алеш — натура увлекающаяся и непоседливая. В свои тридцать лет он успел объехать чуть ли не половину Советского Союза, побывать в Австралии и Штатах, исколесить Западную Европу. К тому же в душе Алеш романтик. Я до сих пор помню его восторженный гимн самому обыкновенному хмелю, пропетый им в сорокаградусную бакинскую жару:

— Пусть в наших реках нет золотоносного песка, а в недрах — «черного золота», нефти, — говорил он, вытирая градом катившийся пот, — зато у нас есть «зеленое золото» — хмель. Просто кое-кто еще не понимает, насколько он необходим человечеству. Вот, скажем, мы, чехи. Чем бы мы запивали наше национальное блюдо — свинину с кнедликами и капустой, — если бы наши предки не сообразили, что из хмеля можно варить божественный напиток — пиво? Впрочем, судя по тому, что за границей наш хмель покупают нарасхват, там тоже есть умные люди. Возьми такой пример. Ты сам видел, как красива наша Чехословакия, сколько у нас архитектурных и художественных памятников. И все равно многие иностранцы на вопрос, что им больше всего понравилось в Чехословакии, отвечают: пиво. Правда, и наши, когда возвращаются из-за границы и их спрашивают, что им там не понравилось, отвечают: пиво. А все дело в хмеле. Не зря же, когда наступает пора убирать его, и студенты, и рабочие, и школьники — вся молодежь на две-три недели переселяется в хмельники. Поэтому и «дочесну» — ежегодный праздник уборки хмеля в городе Жатец — называют молодежным.