Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1974 год Страница 8

Незадолго до рассвета я выползаю из своего убежища. Небо чуть посветлело, и можно хоть немного ориентироваться. Но едва я успел прикинуть направление, как все погрузилось в густой туман. Нудно забарабанил дождь. С огромным трудом я добираюсь до горного перевала. Здесь идет сильный снег. Спускаюсь в следующую долину. Главное — не покатиться кубарем и не переломать кости. Рюкзак норовит предательски столкнуть с кручи. Немного погодя вижу двух индейцев, которые поднимаются по тропинке, параллельной моей. Рискуя сорваться вниз, спешу к ним и спрашиваю, где Ламеллин. Индейцы с удивлением разглядывают меня, а потом молча машут вперед вдоль долины. Ура! Значит, я все-таки держался верного направления!»

...Через четыре дня на каменистом берегу Мараньона я соорудил себе плот из трех пустых бочек из-под бензина. На сей раз меня выручил миссионер: подарил «плавсредства» и дал лошадей для их перевозки. Столь необычный вариант дальнейшего путешествия был избран мною, так как, по слухам, в двух днях пути река становится судоходной, хотя здесь она шумно вырывалась из каньона бурыми валами с гривой пены землистого цвета. Правда, у меня копошились сомнения: как может быть судоходным подобное «чудовище»? Неужели сведения индейцев опять окажутся ошибочными? Волнуясь, я кончаю строить плот на глазах у изумленных индейцев, которые пригнали лошадей с бочками. Остается разрешить одну проблему: обеспечить мое будущее судно рулевым управлением. Выход напрашивается сам собой: я беру толстую ветвь и вытесываю из нее подобие весла. Теперь можно отправляться в путь, хотя бы с некоторой надеждой, что моя затея завершится благополучно...

К сожалению, своенравная природа далеко не всегда милостива к тем, кто осмеливается бросить ей вызов. Течение с силой подхватывает мой плот и начинает бросать его из стороны в сторону, словно на гигантских качелях. В последний раз бросаю взгляд на удаляющиеся фигуры индейцев, и вот я уже втянут в смертельно опасную игру. Меня подкидывают огромные волны, стараясь сбросить с ненадежной опоры. Я выпрямляюсь, но тут же в плот с яростью бьет следующая волна. Пока держусь. И все же благоразумие диктует пристать к берегу: мое судно слишком ненадежно. Задача, увы, невозможная, так как плот все время крутят водовороты. Я сижу, судорожно вцепившись в веревки, обдаваемый ледяными волнами. Нас двое: плот и я. Только бы не подвести друг друга. Мы несемся вниз по реке с головокружительной скоростью. Стремительное течение, мчащее нас, тащит за собой солидные валуны. Кажется, что воздух вокруг превратился в противную грязную пену. Смирившись, я жду неминуемого крушения. И все же оно происходит внезапно, как выстрел. Я опрокидываюсь на спину и падаю с плота головой вниз, успев подумать, как, наверно, нелепо выглядят мои взлетевшие вверх ноги. Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем я всплываю. Волны слепят меня, я захлебываюсь. Плот мчится в двух метрах от меня. Вдруг я с ужасом обнаруживаю, что не могу плыть: ноги запутались в одиннадцатиметровом страховочном шнуре, которым я привязался к плоту. Теперь не поддаваться панике. Пытаюсь выпутаться, глотая воду и пуская пузыри. Освобождаю левую ногу. Хоть как-то можно держаться на поверхности. Остается правая нога, все еще захлестнутая шнуром. Ножа под рукой нет, я беспомощен. Стоит шнуру зацепиться за скалу или за ветку, и для меня это будет конец.

Что ж, мне и раньше доводилось висеть на волоске от смерти. Правда, сейчас вместо него проклятый капроновый шнур. Острые камни больно рассекают кожу, избитое тело отказывается повиноваться.

«Нет, я не сдамся! Ни за что!» — мысленно повторяю я себе, продолжая отчаянный поединок...

Ура! Мне наконец-то удалось освободить ноги! Сделав отчаянный рывок, забираюсь на перевернутый плот. Проходит несколько секунд, и, словно издеваясь, поток вновь подбрасывает меня в воздух и швыряет в волны. Опять нужно догонять плот, который старается унести бешеное течение. Наконец мое упорство вознаграждено. Теснина остается позади, у берегов местами появляются каменистые отмели. «Золотая змея» извивается в глубокой долине: крутые повороты с такой быстротой следуют один за другим, что трудно уследить за несущимся мимо пейзажем. В конце концов я решаю отказаться от славы покорителя Мараньона: ногти на руках сорваны, правая лодыжка распухла. Бреду вдоль берега и тащу по воде перевернутый плот. Когда силы окончательно покидают меня, останавливаюсь на ночлег у небольшой заводи.

Рюкзак, привязанный к плоту, пробыл в воде целых два часа, и, несмотря на целлофановые мешки, все в нем промокло. Предвечернее солнце почти не грело, но я все .же разложил на камнях сушиться одежду, фотоаппараты, пленку, документы и деньги. Небольшой запас продуктов безнадежно испорчен. Не успел я разбить лагерь, как надвигается гроза. Спешно натягиваю навес из пленки, а потом гоняюсь за одеждой, которую пытается похитить у меня ветер. Всю ночь льет дождь. В небесной канцелярии явно задались целью превратить меня в земноводное. Однако я не сдаюсь. Бросив чуть не погубивший меня плот, на следующее утро отправляюсь дальше пешком.

...И все-таки самое страшное ждало меня впереди. Узкая береговая отмель, по которой я шел, уперлась в отвесные скалы. Нужно переправляться на другой берег, но для этого я должен переплыть реку. Я раздеваюсь и делю вещи на две части: сразу мне с ними не выплыть. Увы, я не учел силу течения. Оно подхватывает меня, как соломинку, и несет со скоростью курьерского поезда. С ужасом вижу, что неудержимо мчусь к водовороту, но дна под ногами все еще нет. Захлебываясь, из последних сил борюсь с течением. Кажется, что сердце вот-вот разорвется. Каменистая отмель на противоположном берегу уже на две трети позади, остается каких-нибудь двести метров, где еще можно выбраться из водяной ловушки. Наконец под ногами твердое дно. Обессиленный, дрожа от холода, я буквально рухнул на берег, даже не сняв рюкзак.

Скалы, где я входил в воду, кажутся невероятно далеко, и одна мысль, что предстоит вернуться туда, нагоняет уныние.

К счастью, второй заплыв без груза дался мне немного легче. Теперь нужно пересечь Мараньон в третий раз. Рюкзак кажется еще тяжелее, но сейчас главное — не думать об этом. Вхожу в воду, стараясь удержаться на ногах. Боль в одеревеневших мышцах почти парализует меня. Но я продолжаю плыть. Отмель постепенно приближается, а дна все еще нет. Собираю последние силы и делаю рывок вперед. Увы, проклятое течение никак не хочет выпустить меня из своих цепких объятий. Руки и ноги не слушаются, рюкзак тянет вниз. Чувствую, что тону. Лихорадочно пытаюсь освободиться от рюкзака. Пусть я потеряю все, но только не жизнь. И тут происходит чудо. Передо мной небольшое дерево, склонившееся над рекой. Отчаянно подпрыгиваю и хватаюсь за ствол. Ура, я спасен! Смеясь и плача, с рюкзаком за спиной, совершенно голый, я карабкаюсь по почти отвесной скалистой стене, высокой, как башня.

На следующий день я вышел к селению индейцев...

Позднее меня спрашивали: неужели желание помериться силами с природой оправдывает риск подобного путешествия? Может быть, у меня были какие-то дополнительные «меркантильные» соображения? Не буду кривить душой: были. Я хотел ближе познакомиться с теми, кто населяет затерянный мир.

Вся жизнь индейца в Кордильерах состоит из одной только работы, тяжелой, изнурительной работы. На крошечных полях, словно полки, приткнувшихся к склонам гор, он сеет пшеницу, лучше которой я никогда не видел, и маис, из которого, между прочим, варят чичу, по вкусу напоминающую пиво, выращивает сладкий картофель. Причем сельскохозяйственная техника, имеющаяся в его распоряжении, ограничивается примитивным плугом из двух заостренных деревянных палок. Еду обычно готовят в обожженных горшках, а тарелками служат выдолбленные тыквы. Магазинов в маленьких деревнях, как правило, нет, но разноцветные флажки на домах указывают, что вы можете там купить: красный означает чичу, зеленый — коку, белый — хлеб или поджаренный маис.

В первый раз, когда река Мараньон выбросила нас с Аллегри на камни, вымокшие и усталые, мы карабкались по скалистому склону, пока не наткнулись на одинокий дом. В нем оказались две женщины, две сестры с пятью детьми. Должно быть, у нас был такой несчастный вид, что они, ни о чем не спрашивая, сразу же разожгли очаг и стали варить нам горячую похлебку. При этом они горестно качали головами и восклицали: «Если бы вас видели ваши мамы, они бы заплакали!» Потом пришел муж одной из сестер, и вся семья оказалась в сборе. Хижина с соломенной крышей, в которой нас приютили, была типична для этих мест и состояла из одной длинной комнаты без окон, с низким потолком. В углу между двумя камнями тлели угли: этот очаг служил и для приготовления нехитрой еды, и для отопления. Камни побольше и пни заменяли стулья, стола не было, ели прямо на земле. Трапеза была скудной и невкусной, камни жесткими, но все это искупалось теплотой и сердечным гостеприимством хозяев. Глаза детей, которые неотрывно смотрели на нас, сияли счастьем. Нам предоставили лучшую кровать в доме: она была сделана из утрамбованной земли и напоминала катафалк, накрытый коровьей шкурой вместо матраса и одеялом из конского волоса. Всю свою одежду индейцы свернули в узел и положили нам под головы.