Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1974 год Страница 8

Между прочим, швейцарцев вообще принято считать скучными и неприветливыми людьми. Один француз сказал мне, что он с большим удовольствием прожил бы год с зулусами на необитаемом острове, чем месяц в компании швейцарцев. Замкнутость, скопидомство швейцарцев стали легендарными в глазах европейцев.

В 1873 году Элизе Реклю писал в «Новой географии», что швейцарцы беззастенчиво грабят туристов. «Все продается, вплоть до глотка веды, до знака рукой, указывающего дорогу». А вот одна из черновых записей Гёте для «Путешествия 1797 года в Швейцарию»:

«Шафхвузен. 17 сентября, вечер.

Приличная комната в харчевне «Корона». Гравюра на меди из тоскливой эпохи Людовика XVI. Углубить... Отметить тупой бычий взгляд швейцарцев, особенно цюрихских».

До чего живучи традиции и легенды! Я лично не нахожу большой разницы между тупым швейцарским и тупым французским мещанином. Или между умным швейцарским и французским журналистом. Мне больше попадались швейцарцы, далеко не тупые, не занудливые и без бычьего взгляда. Посидите со швейцарцами на тесных и шумных трибунах футбольного стадиона или в непрезентабельных и дешевых кафе, и вы увидите, что это совсем не те «сухари» с поджатыми губами, которых вы встретите в приемной банка или в холле дорогой фешенебельной гостиницы.

...Маленький зал кафе в пригороде Женевы. Даже скорее не зал, а уютная комната, Несколько столиков, накрытых бордовыми скатертями, толстые деревянные балки над головой. Стены увешаны медными сковородами, кастрюлями, котелками. Тут же гирлянды лука, чеснока, сухой кукурузы. И непременные дипломы под стеклом: за победу в соревнованиях стрелков местной коммуны. Устроившись в углу, мы с товарищем обсуждали мировые проблемы. Изредка неслышно подходит хозяин в белом переднике — он же и повар, — осведомляется не требуется ли нам чего.

И вдруг гремит аккордеон, раздается нестройный гомон голосов: в кафе ввалилась веселая компания. Хозяин, извинившись, объяснил нам: празднуется победа велогонщика из местной коммуны. Веселая компания сдвинула столики, заказала белого вина, и пошли песни-пляски. На нас ноль внимания. До тех пор, пока мы не зааплодировали аккордеонисту, исполнившему старинную швейцарскую песенку. Тут же нас пригласили к общему столу и вскоре уже хлопали по плечу. Узнав, что мы из Советского Союза, здоровенный детина с пышными усами поднялся с места: «Вив ля Рюси!» — «Да здравствует Россия!» Все выпили за Россию. Потом дружно разучивали «Подмосковные вечера».

Улучив минутную паузу, усатый поинтересовался, правда ли, что на советских заводах в цехах стоят солдаты с винтовками и следят, чтобы рабочие не ленились выполнять пятилетний план. И пояснил, что это ему рассказал приятель Арман, а тот, в свою очередь, узнал об этом от зятя Клотильды, кузен которого ездил в Советский Союз.

Мы ответили, что сведения Армана несколько устарели и что теперь в советских цехах расположились артиллеристы с пушками. Детина хохотнул:

— Вот и я говорил Арману, что все это вранье. И тут же потребовал, чтобы мы называли его попросту Жак-Пьерром и непременно на «ты».

В свою очередь, мы спросили, правда ли, что швейцарцы не любят приглашать гостей к себе домой. Жак-Пьерр дернул себя за ус.

— Может быть, это и так, но только не в нашей коммуне — и, сделав широкий жест рукой, торжественно добавил: — После нашего праздника приглашаю вас ко мне...

Возражать было бесполезно.

Отпустил он нас от себя только поздно ночью и все требовал, чтобы мы непременно приехали к нему еще.

Подобных встреч со швейцарцами было немало. Я с теплотой вспоминаю о них, и в памяти они неразрывны с образом самой Швейцарии, страны, где у меня осталось немало друзей.

Нет спору, национальная история наложила свой отпечаток на характер швейцарцев. Кантональная обособленность и горы сделали их замкнутыми, крайняя бедность природными ресурсами — бережливыми и экономными, туристский промысел — прямо-таки помешанными на аккуратности и чистоте.

Швейцарцу чуточку, быть может, не хватает широты натуры, но ему не занимать таких качеств, как добросовестность и скрупулезность в труде. Каковые не менее важны в жизни, чем широкая душа.

А вот что касается пресловутого швейцарского скопидомства, то могу точно сказать, что парижанин-буржуа молится не менее истово на французский франк, чем женевец — на швейцарский. Ведь эталон мещанского счастья повсюду один — им служит любой денежный знак.

На меня лично большое впечатление произвел такой случай. В 60-е годы одним из образчиков счастья для французских женщин служила Нина Диор, которая была когда-то манекенщицей, а потом дважды удачно выходила замуж: сначала за «стального» барона фон Тиссена, а затем за одного из самых богатых людей мира Садруддина Ага-Хана. Жила она в Париже. Внешности была прелестной и имела, как утверждают, самый шикарный гардероб в мире. Что еще нужно для дамского счастья?

И вдруг в 1965 году Нина Диор покончила жизнь самоубийством. Приняла смертельную дозу снотворного. Видимых причин самоубийства не обнаружили. Говорят, что она очень томилась последнее время и что ей все наскучило.

Жаль, конечно, молодую женщину, но в ее истории нет ничего потрясающего. Подобные случаи стали скорее банальными. Поразило меня другое. Шесть лет спустя после смерти Нины Диор родственники объявили, что продадут весь ее гардероб с аукциона. Я видел этот аукцион по телевидению, эти искаженные страстью лица пожилых и молодых женщин. Шел настоящий бой. За каждую шубу, за каждое платье. За пуфики и пудреницы. За кружевные комбинации и трусики. Ношеные чулки Нины Диор покупали за деньги, на которые можно было бы приобрести десятки новых модных вещей. Бой шел не за вещи. Покупали символы. Приобщались к эталону счастья. Пусть по кусочкам. Беспрерывно стучал молоток. Кто больше? Лихорадочно блестели глаза у ведущего аукцион. А он-то уж видал виды. Родственники Нины Диор выручили на этом аукционе 70 миллионов старых франков.

Я рассказал эту «французскую» историю вовсе не для того, чтобы спасти честь швейцарцев. Просто она лишний раз укрепила меня в убеждении, что «потребительское счастье» — категория не национальная, а социальная. Что целиком справедливо и по отношению к «швейцарской скуке», которая не больше чем разновидность скуки американской или французской. Думаю, что это и имел в виду упомянутый Люк Шессе, который предпослал своему альбому о скучной Швейцарии эпиграф: «Мы не хотим общества, где рядом с гарантией не умереть от голода существует риск умереть от скуки».

...В канун рождественских праздников улицы Женевы напоминают муравейник, а магазины — гудящие ульи. Скупаются подарки. Различные модные пустячки — «гаджеты». У тех, кто побогаче, и «гаджеты» богаче. Дарят, например, месячные абонементы в салон красоты или автомобили. Писали, что кто-то даже получил в подарок настоящий саркофаг с мумией.

Служащие Армии спасения в черных плащах и форменных черных шапочках зябко поеживаются на перекрестках рядом с металлическими треножниками, к которым подвешены черные котелки. Играют на гармонике и скрипке. Просят прохожих пожертвовать гроши на подарки нищим, обитателям ночлежек. Кое-кто бросает в котелок монетку. Другие пробегают мимо, спешат — некогда.

Вечером в городе вспыхивают огни иллюминации. На площади Плен-Пале вертятся карусели, зазывалы приглашают в многочисленные тиры, где выстрел стоит франк и при удаче за 15—20 выстрелов можно выиграть приз стоимостью в 5—6 франков. Гудят сирены, стучат костями скелеты в комнатах ужасов. Прямо под открытым небом на жаровнях потрескивают каштаны. Рядом пекутся блины. Публика смеется и гуляет.

Но именно в эти праздничные рождественские дни наиболее броско проявляется феномен пустоты и скуки. Когда человеку не по себе и он чувствует одиночество и в то же время знает, что необходимо веселиться, скука становится особенно невыносимой.

«...Вечер рождества. Я один в своей комнате. Я просил о помощи, но никто не явился. Я по-прежнему одинок, и силы мои на исходе. Отчаяние».

Это фраза из письма неизвестного молодого человека, помещенного в новогоднем номере лозаннского иллюстрированного журнала. Люди ищут моральной поддержки, пишут, звонят.

Я беседовал с одним из служащих женевского отделения «Протянутой руки» — службы моральной помощи по телефону. Он назвал мне свое имя — Эрик, но тут же предупредил, что это псевдоним и что все его коллеги выступают под псевдонимами. Так положено

— В чем состоит работа? В том, чтобы отвечать на звонки отчаявшихся людей, потенциальных самоубийц и попытаться спаси их от рокового шага. Больше, однако, приходится слушать, чем говорить. Люди хотят излить душу

— И многие к вам обращаются?