Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 2007 год Страница 8

Миттельшпиль

Итак, пунктами, где решался теперь исход борьбы, стали Плевна и важнейший балканский перевал, Шипкинский.

Геройски отбив возле Шипки упорный натиск превосходящих сил (при этом прекрасно проявили себя болгарские ополченцы), русские части перешли здесь к позиционной обороне, затянувшейся до 27 декабря. Крайне неудобная позиция, тяжелейшие условия, рано ударившие в горах морозы — все это привело к очень большим жертвам (около 10 тысяч человек), причем в основном не от пуль, а от обморожений и болезней. Один из офицеров свидетельствовал: «…сгибание рук почти невозможно, ходьба весьма затруднительна, свалившийся с ног человек без посторонней помощи подняться не в состоянии, в 3—4 минуты его заносит снегом…»

Но все же еще самым тяжелым эпизодом войны явился третий безуспешный штурм Плевны. Он был предпринят 27—30 августа, специально к именинам императора и вопреки мнению тех, кто считал, что необходим не штурм, а правильная осада. Лишь отряду Скобелева ценой невероятного упорства удалось частично преуспеть и продвинуться, но поддержки он так и не получил. В результате — вновь огромное число погибших: 13 тысяч русских и еще три тысячи румын, влившихся накануне в действующую армию.

В Ставке настроения стали близки к паническим. Командующий великий князь Николай Николаевич даже предложил ретироваться в Румынию, чтобы переждать зиму, но Александр, поддержанный Милютиным, проявил тут твердость и велел приступить наконец к планомерной осаде Плевны, для чего даже вызвал из России лучшего отечественного фортификатора генерала Тотлебена. Разумеется, конечный исход войны сомнения у императора не вызывал. Силы и средства противников слишком неравны. Победа неизбежна. Иное дело, что давалась она ценой несоразмерно большей, чем ожидалось. Увы, отчасти это было закономерно. Как ни взывал военный министр к необходимости «внушить начальникам войск бережливость на русскую кровь: если рассчитывать только на одно беспредельное самоотвержение и храбрость русского солдата, то в короткое время будет истреблена вся русская армия», — солдаты гибли тысячами. А в обществе, как ни странно, были и такие настроения: «Погибают и сотни, и тысячи смертью героев, и новые сотни и тысячи даст русский народ — героями не оскудела земля русская», — патетически восклицала либеральная газета «Голос», сообщая о потерях на Шипке.

Как бы там ни было, 28 ноября, истощив все запасы, Осман-паша предпринял отчаянную попытку прорваться, но не преуспел и сдался вместе со всей своей армией, увеличившейся к тому времени до 40 тысяч человек. А еще до падения Плевны на военном совете было решено не откладывать общее наступление до весны. Решение это означало, что горные перевалы будут преодолеваться зимой, в лютый мороз.

Первым через западные отроги двинулся неутомимый Гурко, разбивший противника у Софии, а затем у Филиппополя (Пловдива). Самое упорное сопротивление русские части встретили в центре, у той же Шипки и Шейново, где лишь ценой тяжелейшего броска и опять-таки потерь в самом конце декабря был окружен и взят в плен Вессель-паша с 25-тысячным корпусом (особо отличился тот же Скобелев). Дальнейшее наступление развивалось стремительно, и уже 8 января наши войска вошли в Адрианополь (Эдирне, на территории современной европейской Турции). Казалось бы — все! Османская империя рушится?!

В шаге от Святой Софии

В конце января, после заключения временного перемирия, вездесущий князь Мещерский оказался в Стамбуле и обнаружил: многие здесь убеждены, что русские войска вот-вот вступят в столицу Османской империи. По его словам, по этому поводу в городе даже началось сооружение каких-то «трибун для публики». Однако всего через пару дней выяснилось, что великий князь Николай Николаевич получил приказ остановить войска в Сан-Стефано (местечке всего в 10 километрах от Константинополя). «Разумеется, ответа на вопрос: отчего? — я тогда получить не мог, но замечательно, что и до сего времени мне не удалось на этот вопрос получить ясный ответ…» — замечал Мещерский в воспоминаниях. Князь, конечно, лукавил. Он отлично знал: главной причиной остановки армии были бурные протесты Великобритании и угроза новой войны — на этот раз с самой могущественной европейской державой, к которой к тому же вполне могла присоединиться Австрия. Просто, по мнению князя, которое разделяли в то время многие и в России, и в Дунайской армии, заняв столицу и обретя контроль над проливами, петербургское правительство получило бы столь сильный аргумент против всей Европы, что рискнуть стоило. Однако в «верхах» возобладала иная точка зрения.

…Наступила пора дипломатических игр. В британской прессе началась настоящая антирусская истерия. После некоторых колебаний флот ее величества королевы Виктории вошел в Дарданеллы, превратившись в зримый и весомый аргумент в давлении на Россию. Между тем 19 февраля представители России и Турции подписали предварительный мирный договор, известный как Сан-Стефанский. Условия его казались необычайно выгодными. Сербия, Черногория и Румыния получали полную независимость и территориальные приращения, образовывалось огромное Болгарское княжество (формально вассальное). Россия получала утраченную после Крымской войны Южную Бессарабию и некоторые территории в Закавказье. Этот договор был с восторгом встречен в России и с крайним возмущением — в европейских столицах. Впрочем, уже тогда возникла версия, что туркам удалось провести русских дипломатов: соглашаясь на значительные территориальные уступки, они-де ожидали и даже провоцировали резкую реакцию Запада, закономерно посчитавшего, что Россия пытается сделать из обширной Болгарии своего сателлита и с его помощью безраздельно хозяйничать на Балканах.

Финал: Сан-Стефанский триумф, Берлинский позор

Опираясь на прецеденты — Парижский мир 1856 года и Лондонскую конвенцию 1871-го, державы потребовали рассмотрения и утверждения (читай — пересмотра) двустороннего договора на общеевропейском конгрессе. Он открылся в Берлине 1 июня 1878 года. Под давлением Великобритании (которую представлял премьер-министр и лидер партии тори, последовательный противник России Бенджамин Дизраэли) и Австро-Венгрии, при одобрении Франции и полном самоустранении Германии (в Петербурге напрасно рассчитывали на поддержку Бисмарка) России пришлось уступить по многим пунктам. Болгария была разделена на две части, причем более обширная и богатая, южная ее часть, названная Восточной Румелией, ставилась в вассальную зависимость от Турции. Существенно урезались территории Сербии и Черногории, Австро-Венгрия получала право оккупировать Боснию и Герцеговину, а Англия — Кипр. «Берлинский трактат, — писал министр иностранных дел 80-летний князь Горчаков императору, — есть самая черная страница в моей служебной карьере». — «И в моей — тоже», — признал Александр II.

Подписание Берлинского трактата 1 июля 1878 года

Между тем сложившаяся ситуация едва ли оставляла России выбор и какие-либо ресурсы противодействовать давлению держав. В полной мере сказывались последствия затяжной войны. По признанию Милютина, «военные силы так расстроены войной, так разбросаны, что никакого вероятия успеха» в новой войне не предвидится. Да и финансовое положение страны стало просто критическим. Война, стоившая России более одного миллиарда рублей — суммы, равной двум ее годовым бюджетам, привела к инфляции и падению курса рубля.

Но главное все же в ином. Неудовлетворенность русского общества результатами войны имела, по справедливому наблюдению Мещерского, «роковое значение в истории русской внутренней государственной жизни». «Состояние какого-то всеобщего глухого недовольства и недомогания» сыграло немалую роль в обострении того внутриполитического кризиса, который привел к разгулу народовольческого террора, убийству 1 марта 1881 года Александра II и смене политического курса при новом самодержце. Нельзя также не признать, что если Россия стремилась утвердить на Балканах свое влияние, то достичь этой цели соразмерно понесенным жертвам ей не удалось, причем отнюдь не из-за итогов Берлинского конгресса. На деле, кстати, Турция так и не смогла установить контроль над Восточной Румелией, и уже в 1885 году две части Болгарии фактически объединились. Однако тогда же испортились ее отношения с Россией, и дело дошло даже до разрыва дипломатических отношений, восстановленных только в 1896 году. Выяснилось также, что правительства Сербии и Румынии склонны ориентироваться не на Восток, а на Запад. Пророссийская ориентация опять возобладала здесь только в начале XX века, и с Освободительной войной эта смена курса уже не была связана. Взаимоотношения молодых балканских государств также оказались далеко не идиллическими, и сербо-болгарская война 1885 года стала лишь грозным предвестником конфликтов, приведших уже в начале XX века к резкому обострению противоречий между Сербией, Болгарией, Румынией и Грецией. Кроме того, Сербия так и не смирилась с аннексией Боснии и Герцеговины австрийцами. В результате Балканы превратились в настоящий «пороховой погреб Европы», в очередной, но, увы, далеко не в последний раз взорвавшийся в 1914 году.