Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1962 год Страница 9

В довершение всех бед залив был мелок и, как нам показалось, пуст. Мы старательно прочесывали его, всюду искали кефаль, но только раки да бычки таращили глаза в наши объективы. В этот день мне и Ольге Хлудовой суждено было увидеть кефаль только на столе под навесом от солнца. А Женя, который куда-то уплыл во время съемок, сидел в тени этого навеса и ехидно на нас посматривал. Лаборантки мазали ему сожженную спину мазью: личное знакомство с кефалью требовало жертв...

На следующее утро мы по совету Жени изменили тактику: не гонялись за рыбой, и она сама пришла нам позировать. Лежа в воде у самого берега, мы замирали. Солнце немилосердно жарило наши спины. Теперь мы поняли, откуда берутся «подводные» ожоги.

Перед нами разыгрывалась такая картина: кефаль стайками и в одиночку подплывала к берегу, копошилась в песке, набирала его в рот вместе с обрывками водорослей и выплевывала фонтанчики мути в наши объективы. Рыба будто не замечала нас, но немедля удирала, если кто-нибудь делал неосторожное движение рукой. Вероятно, кефаль чутко реагировала на колебание воды, поэтому мы и не могли застигнуть ее врасплох, когда искали, плавая по заливу.

Набравшись опыта, мы расширили район киносъемок, передвигаясь на моторном катере вдоль берега. Нам помогал моторист катера Курбан Назаров. Жизнь на море многому научила его, и он безошибочно указывал места кормежки и отдыха кефали.

Теперь, по плану, нужно было заняться килькой.

Ночное погружение опасно. Главное — не потерять ориентировку: знать, где дно, а где поверхность воды. Привязываем к поясам веревки — страховые концы — и просим поярче осветить судно. Надежная работа аквалангов успокаивает, все глубже и глубже погружаемся в черную пустоту. Повисаем на глубине 20 метров. Судна уже не видно. Теперь ориентирами служат светящаяся внизу лампа да трос, уходящий вверх. Ждем, когда начнут поднимать сети. Светлая точка то затухает, то вспыхивает, постепенно увеличивается и превращается в клубок мелкой рыбешки, «которая кружится вокруг лампы. Мы снимаем этот фантастический танец кильки, похожий на кружение «мотыльков.

Ночной лов кильки — дело новое, прогрессивное и еще мало изученное. Теперь мы можем посоветовать рыбакам опускать лампу ниже в конусную сеть — тогда в нее заходит больше рыбы.

...После ночных погружений дневные кажутся приютной подводной прогулкой. Мы исследуем дно на глубине 20—30 метров, где будут поставлены сети на осетров. С удовлетворением выясняем, что дно такое, каким хотели его видеть, — мелкий песок, покрытый ракушечником. Потом беспрепятственно снимаем на кино- и фотопленку попавшихся в сети древних обитателей глубин, очень похожих силуэтами на акул.

Ихтиологи отбирают несколько экземпляров для исследований, а весь остальной улов сбрасывают в море: промысел осетров летом запрещен. Рыбины, словно в обмороке от счастья, долго раскачиваются на волнах.

Курс наш — на север. «Сырок» быстро бежит, подгоняемый сводкой погоды: радист принял радиограмму о надвигающемся шторме. Вечером в Баку ветер достигал 11—12 баллов, утром его ждут в наших краях.

Нам удалось перехитрить ветер — бросить якорь за каменистой грядой, у входа в Кара-Богазский залив. Ветер налетел плотной стеной и двое суток пытался сорвать судно с якоря. Огромные волны с ревом поднимали столбы пены и брызг, а над землей висела густая мгла, и тучи песка закрывали солнце. Было темно, как вечером. Песок носился в воздухе, долетая до сейнера, стоящего в двух километрах от берега.

С каким трогательным доверием относятся к человеку птицы и звери, когда попадают в беду! Два розовых скворца залетели к нам на спардек и притихли в углу. На якорную; цепь у лебедки уселся пустынный щеглок. Железные борта защищали его от ветра, и он разрешал себя трогать, закрывая при этом глаза.

Только на четвертые сутки мы отважились войти в Кара-Богазский залив на катере. В 1847 году по этому проливу, который туркмены называют «Черная пасть», лейтенант Жеребцов провел паровой корвет «Волга». А мы вынуждены были причалить к берегу, пройдя лишь половину пролива. С тех пор уровень моря понизился и обнажил поперечную каменистую гряду. Вода с ревом преодолевает двухметровый барьер: единственный в своем роде морской водопад! Пена огромными хлопьями плывет вниз по течению, создавая иллюзию ледохода. Ученые рассказывали, что большое количество рыбы гибнет в пересоленном Кара-Богазе. Течение перебрасывает ее через порог, водопад увлекает вниз, и обратно в море рыба вернуться уже не может. Берега пролива ниже порога действительно сплошь покрыты рыбьими скелетами.

Мы прошли берегом к тому месту, где серо-свинцовая вода Кара-Богаз-Гола поглощает в своей мути голубую воду Каспийского моря. Плоские берега, покрытые соленой грязью, тянутся бесконечно, теряясь в желтом мареве за горизонтом, — суровая, неповторимая по красоте картина...

За три недели мы прошли на «Сырке» более тысячи километров, отсняли под водой и над водой около двух километров кинопленки. Наш фильм не будет демонстрироваться в кинотеатрах. Но он поможет ученым заглянуть за голубой барьер. Мы запечатлели на кинопленке тайны подводного мира. И когда эти тайны будут разгаданы учеными, рыбаки смогут регулировать жизнь моря, брать уловы не наугад, а распоряжаясь в Каспии, как хозяин, который знает, где и сколько надо посеять и где и сколько «урожая» снять.

А. Рогов, наш спец. корр. / Фото автора

Песнь Новой Каховки

Подняв воротник полушубка, нахлобучив на лоб кепку, он шел навстречу ветру и пел. Порыжелые листья, шелестя по асфальту, проносились мимо него и с размаху шлепались в маленькие блестящие лужицы. Из серой пелены, нависшей над аккуратными белоснежными домами, падали мелкие капли... А он пел.

Каховка. Каховка, родная

винтовка!

Горячая пуля, лети!

— Куба! — показал я на флажок, приколотый к борту полушубка.

Он утвердительно мотнул головой и лихо заломил на затылок кепку.

— Тракторист?!

Смуглое мальчишеское лицо расплылось в довольной улыбке. Он выпалил длинную испанскую фразу и схватился за руль воображаемой машины.

Вместе мы подошли к большому светлому зданию, увенчанному высоким шпилем. Перед ним простиралась широкая асфальтированная площадь, по которой не спеша разгуливали голуби. А еще дальше, за желтыми кронами деревьев плескалось Каховское море.

* * *

В Новой Каховке их 99 — бойких и задорных кубинских парней. Из тысячи кубинцев, занимающихся в училищах механизации сельского хозяйства нашей страны, кубинцы Новой Каховки — самые молодые. Есть среди них и совсем юные.

Ласаро Гарсиа четырнадцать лет, у него чуть вздернутый нос, внимательные, порою грустные глаза. Он вспоминает о том, как ему повезло: ведь из его семьи хотел поехать учиться в СССР не только он, но и старший брат. Но отец поддержал младшего сына: «Ласаро поедет!»

Старший брат даже заплакал от огорчения. Ласаро, как может, утешает его: почти в каждом письме рассказывает ему о Советской стране и шлет фотографии ее героев — Матросова. Гагарина. Титова.

Письма... Почтальон их приносит ежедневно пачками. Родные и знакомые пишут о том, как идут дела дома, спрашивают, не теряют ли ребята времени даром: кооперативу нужны знающие люди.

А они, в свою очередь, обстоятельно описывают свое житье. Рассказывают о светлых классах, лабораториях, мастерских, в которых учатся и работают. О колхозе, где помогали собирать урожай. О спортивном и музыкальном кружках созданных для них при училище.

Роберто Пачеко можно назвать «рекордсменом» — чуть не каждый день он отвечает на три-четыре письма. В последнем письме мать просила передать привет его воспитателям и прислать ей семена цветов: пусть на Кубе растут русские цветы!

* * *

В руках стройного Ригоберто Искьердо обычная указка. Он водит ею по развешанным на стенах схемам и с воодушевлением что-то рассказывает. Двадцать пар внимательных глаз неотрывно следят за перемещением деревянного острия.

Неожиданно в бурном потоке испанской речи прорываются два русских слова: топливный насос. Иссиня-черное лицо сидящего у окна парня наклоняется над тетрадкой — ему не совсем понятно, как же работает этот четырехплунжерный топливный насос.

Ригоберто перетаскивает схему к центру доски и с жаром повторяет все сначала...

— Каждый день у них по семь уроков, но этот не по расписанию. Ребята сами решили «повторить» мотор, — объясняет мне переводчик Мануэль Фернандес. — Ну, а на практике они уже все водят и комбайны и тракторы.