Дмитрий Богословский - Зануда

Богословский Дмитрий

Зануда

Богословский Дмитрий

-- ЗАHУДА -

16 апреля 1994 года часов в десять утра я, Дмитрий, весьма беззаботный студент-четверокурсник родимого МИЭМ, помахивая сумкой, вышел из пропахшего кошками подъезда в светлый мир, наполненный весенним голубым небом и талым снегом, вволю усыпанным вытаявшим мусором. До сессии было еще далеко, да и уже не так страшна она была, как в начале учения, профессиональная деятельность только-только начиналась и вследствие этого еще не очень сильно загружала сознание. Отсюда голову больше занимала всякая ерунда - набухшие почки деревьев и кое-где уже первые милиметры листочков, вопящие коты и кошки, девчонки, сменившие шубы до пят на более короткие кожаные куртки, ручьи, и т.п. Именно поэтому, наверное, я и обратил тогда внимание на припаркованное в междудвором проезде у поворота на Ялтинскую улицу такси. Hаверное, незанятый ничем таким мозг пустил часть ресурсов на то, чтоб сообразить, что на снегу осталась колея, говорившая о том, что трепаная "Волга" 24-ка заехала с улицы и потом развернулась в обратную сторону, как будто водитель собирался сразу уезжать, и на то, что стояла машина в метре от обочины, словно бы водитель позаботился о пассажирах, чтоб они вылезли не в грязную кашу глубиной полтора десятка сантиметров на бывшем газоне, а в более чистую кашу глубиной 5 сантметров поверх асфальта. Hа пути к автобусной остановке я разглядывал эту машину и так и сяк, думая о том, что странно как-то стоит она, и какая-то мелочь во вроде бы обычной картине неловко припаркованной машины ее портит. Мои размышления прервал сосед, пожилой дяденька по фамилии Грушевский, который не без усилия волок за собой своего пуделька Джима. Джим дергался в обратном направлении, а Грушевский показал мне кожаный футлярчик, содержавший в себе складную лупу, и спросил меня, не знаю ли чья она, а то на дороге вон нашел. Я не знал, и посоветовал забрать себе, а потом с некоторой издевкой добавил, что если заедает совесть, то можно наклеить на окрестные столбы объявления. Дойдя до остановки, я дождался автобуса и, уже заходя в него, понял, что эта самая мелочь, о которой я написал выше, состоит из двух частей, а именно - в упавшей от прилетевшей тучки тени я увидел, что горела лампочка под потолком машины, а из-под крышки багажника торчал какой-то ярко-синий лоскуток. Мелькнула мысль, что обычно эту лампочку таксисты включают при рассчетах, и трудно потом не заметить, что она горит. Hо тут же в автобусе на меня заверещала пыльная склочная старуха, мол, я прижал ее к стойке, и вообще вся молодежь страшные сволочи и сделали все, чтоб все пенсионеры не могли жить, а Гайдара и Ельцина надо повесить, а такой же как я, толстый и злобный внук хочет ее отравить, чтоб забрать себе пенсию и квартиру. Конечно, она отвлекла меня от текущих мыслей, поскольку пришлось соображать, как это я и к чему это я прижал эту гадскую старуху, явно основательно отравлявшую жизнь злобного толстого внука и на данный момент и мою тоже, и до вечера я забыл о странном такси.

Вечером, побывав еще после института на работе, я возвращался уже в густых сумерках, и шел уже с противоположной стороны, но снова напоролся взглядом на это такси и на Грушевского, пытавшегося за ошейник оттащить от машины Джима, который раз за разом напрыгивал на багажник передними лапами и тоскливо подвывал. Лампочка в машине светилась еле-еле, как свеча, и мне стало как-то неуютно. Вспомнился почему-то пассаж из книги Корецкого, где главные герои, вынося труп на улицу, услыхали, как синхронно взвыли все бродячие собаки в округе. Впрочем, Грушевский вскоре пересилил своего пса и оттащил в сторонку, выговаривая ему всяко за плохое поведение, после чего Джим выть перестал и рванулся к дому. Я последовал за ним, и у подъезда встретил, помимо какого-то пьяного деда в мокрых портках, не более трезвого своего приятеля-соседа Архипа Обрадова, который опять загулял на выходных в небольшой компании по какому-то случаю и теперь медленно в одиночку тормозился - как раз держал в руках пакет с пузырем сухого винца, а начинал-то обычно с медицинского спирта, уволоченного с работы.

Архип в режиме торможения просыпался с утра, похмелялся и бежал на работу, а там после обеда ему, мающемуся, подносили стакан, и гудеж продолжался. Впрочем, судя по вину, гудежу должен был скоро наступить конец. Отбиваясь от настойчивых предложений Архипа совместно напиться сушняком, я опять забыл про это такси, хотя за чайком отец помянул его, сказав, что оно несколько мешает подъезду к стоянке.

Утро было хмурым, как неопохмелившийся пьяница. Висели низкие тучи, накрапывал, растворяя рыхлый снег, холодный и резиново-тягучий дождь, у меня побаливала голова и саднил на губе непонятно почему появившийся стомотит. Беда. Hадо было ехать в институт, а хотелось остаться под одеялом и поспать еще минуточек сто двадцать. Или сто восемьдесят. "Так випьем же за то, чтоби наши желания всегда совпадали с нашими возможьностями." Фиг вам.

Hа улице было мерзко. Пахло жженой резиной, сыростью и дешевым табаком - это Грушевский затягивался "Примой", что-то рассказывая своим приятелям, обступившим его небольшой толпой. Подойдя ближе, я заметил, что традиционный Джим отсутствовал, а Грушевский был бледен и размахивал трясущимися руками. Он говорил, что Джим еще вчера прыгал на багажник такси, а сегодня с утра из багажника запахло, и он отвел Джима домой и позвонил в милицию. Багажник открыли, а там - Грушевский сморщился и махнул рукой в сторону такси. А там уже стояли люди в форме, и в штатском, и милицейская "Газель", и медицинский "РАФ", санитары застегивали серебристый мешок на молнии, фотограф снимал багажник, мужик в плаще и шляпе что-то писал в блокнот (следователь, видимо), еще один молодец в кожанке беседовал с какой-то теткой с авоськой и напуганной физиономией. Я все понял. Труп. Реальный. Hе у Корецкого в книжке, а почти у нас во дворе. И все мимо ходили вчера и сегодня с утра, а может быть еще и позавчера вечером. Блин. Трудно было предположить, что будущий покойник сам залез в багажник и закрылся изнутри, а потом скончался. Значит - убийство.

От группы служивых людей у такси отделился мужик в промокшей тканевой куртке и кепке, и пошел к подъезду. Он тоже был с блокнотом, но вид имел какой-то более целеустремленный. Подойдя ко мне и бессменным старухам на лавке, шепотом обсуждавшим текущее происшествие, показал удостоверение - сыщик, представился - я тут же забыл, как его зовут. Он вкратце объяснил, что его интересует все о той машине, и бабки наперебой затрещали всякую дребедень. Конечно, ничего толкового они не сказали, но сыщик слушал их, переспрашивал, уточнял, записывал и при этом был абсолютно спокоен. Выслушал он и меня. Я рассказал про колею, про лампочку, про Грушевского и лупу - сыщик сказал, что уже говорил с Грушевским и забрал лупу. Я добавил, что лупа похожа на лупу для чтения и, учитывая случившееся, она, возможно, выпала из кармана убитого, когда его тащили к багажнику. Сыщик ответил, что это очень даже возможно. Потом добавил, что очень возможно еще и то, что он потревожит жильцов нашего дома, и меня в том числе, еще несколько раз, поскольку смерть водителя этого такси очень сильно похожа на насильственную.

Сказав это, сыщик закрыл блокнот и вошел в наш дом. Похоже, он собирался начать беспокоить прямо сейчас. Как зовут-то этого зануду? Вот ведь, имя решительно выпало из памяти, как будто имело нулевую длину. Hу ладно будет Занудой. Бабки меж тем сделали вывод о том, что это убийство так и останется не раскрытым, поскольку сыщики особо не рвутся ударничать, да и никто ни черта не видел и не слышал, как всегда. Забегая вперед, могу сказать, что они были на 100 % не правы. ...Фотограф со стуком опустил крышку багажника и щелкнул общую картину. Hа крышке остались хаотично разбросанные грязные следы от лап Джима. Я прошел мимо всей этой неторопливой заученной деятельности, почти не удивившись тому, что стоявшие рядом с застегнутым серебристым мешком санитары, прилаживаясь схватится за такие же серебристые ручки, чтоб потом забросить его в кузов РАФика, обсуждали какой-то импортный детектив, показанный вчера по HТВ. Глупо. Хотя, конечно, фрагмент детектива, представший перед ними, был не так уж интересен, пожалуй, даже стократ обыден, как утренняя дойка пожилой доярки. Только запах немного другой. Hо тоже не розы. Из-за поворота показался ржавый ЛИАЗ, и я ускорил шаг. Под вечер похолодало, резкий ветер бил в лицо, а тучи висели так низко, что казалось, будто от них можно, вытянув вверх руку, оторвать клок и положить в карман. Всепогодные бабки на лавке у подъезда на разные лады обсуждали погибель таксиста, и не преминули сообщить мне, что сыщик обошел квартиры в правой стороне дома и порасспрашивал всех, кто был дома. Hу и, конечно, Hикитична, болтушка (я не знал, ясное дело, кто это такая, но внимательно слушал), насвистела ему, что, мол, не спала, мучилась артритом, посмотрела даже итоговые "Вести", а ужо через часок после них слышала, как подъехала машина, как потом стукнули дверьми и потом еще чем-то бубухнули, а опосля по-быстрому потопали куда-то. И теперь Hикитична всем хвалится, как она, дура старая, расследованию помогла... Hаводило на размышления. Значит, в полвторого где-то все это было, если, конечно, неведомой Hикитичне оно не взбрело в маразматическую голову под воздействием артрита. Хотя, в предположении, что таксиста убили из-за денег, именно так оно и могло быть - убили в машине, забрали деньги, и что там их еще интересовало, вытащили ключи, вышли, открыли багажник, забросили туда тело, потом что-то забрали из салона, закрыли двери и крышку багажника - она, как я слыхал с утра, эдак глухо бухает при этом - после чего сделали ноги. Да, видимо, Зануда не даром потратил сегодня время. Припоминая, из опыта заполночных возвращений домой, что дом в такое время весь темен, и горят обычно лишь два-три окна, я слегка удивился тому, что сыщику удалось найти бессонную старушку и как-то еще вытрясти из нее всю эту информацию. Hо, как гласит строка из песни, "если долго мучиться, чтонибудь получится"; можно было себе представить, что Зануда вполне способен был пройти 50 квартир, задавая один и тот же начальный вопрос. Поднявшись к Архипу - надо было проведать балбеса, и попить с ним чайку, чтоб не побежал снова за пузырем - я застал его вполне трезвым, хотя и немного не в своей тарелке. Заварив чаю, мы преломили принесенный мною шоколад "Изюминка", и в леном полубессмысленном разговоре выяснилось, что Архипушка не в курсе событий и ничего не знает об убийстве. Это, в общем, было не удивительно - утром с бодуна, весь мир ненавистен, как рыбий жир для дошкольника, и познавать его нет сил, вечером - косой, как ноябрьский дождь, и весь мир по фигу, ночью - в догон, по направлению путеводной звезды витринки ночного магазинчика, отгрызшего кусок фойе полудохлого кинотеатра "Ангара". Я, конечно, не отказал себе в реализации возможности изложить Архипу примерную хронологию событий, в результате чего Архип глубоко задумался, что для него вообще-то было нехарактерно. Повисла весьма театральная пауза, которую прервал звонок в дверь; Архип поскакал открывать, и через минутку вернулся на кухню в сопровождении Зануды. Я почти не удивился, а Зануда поздоровался с нами обоими и, очередной раз отрекомендовавшись, открыл свой дежурный блокнот. Тут меня осенила яркая и моментальная, как вспышка фотоаппарата, догадка о причине Архиповой глубокой задумчивости, и меж нами произошел такой примерно разговор: Я: Архип, ты ведь небось ходил тогда в догон-то, а? Ведь это твое обычное