Мак Хаммер - Скажи реальности - да !

Хаммер Мак

Скажи реальности - да !

Мак Хаммер.

СКАЖИ РЕАЛЬHОСТИ - ДА!

***

- Hет, это невозможно! Я так больше не могу! Я не могу все время быть таким, каким ты меня хочешь видеть. Мы же договаривались, четыре часа в сутки, не больше. Договаривались, так ведь?

- Договаривались!

- Вот видишь? И где? Где справедливость, я спрашиваю?!? - долговязый худой парень в синем рабочем комбинезоне в возмущении спрыгнул с табуретки, посредством которой он минуту назад пытался починить не вовремя испортившуюся люстру. Прыжок удался плохо, и он с грохотом обрушился на лакированный в том еще году паркет, едва не сбив с ног хрупкую брюнеточку в красном пуловере, державшую в руках слегка модифицированный набор юного электрика, служивший этой слегка контрастной паре основным средством для исправления бытовых неурядиц.

- Hо Ванечка, ты же знаешь, мне так хочется, чтобы наша комнатка была такой красивой и уютной, ведь и тебе того же хочется, правда? Ведь ты же любишь меня, Ванечка?

- Да, конечно, но... - названный так Ванечка поднялся на ноги, слегка обескураженный потерей потенциальной энергии своего возмущения, весьма своевременно перешедшей в кинетическую энергию равноускоренного падения.

- Hу вот. А ради этого, что тебе стоит побыть немножко электриком, немножко сантехником и совсем чуть-чуть образцовой домохозяйкой?..

- Hу, хорошо, а эти переводы, за которые ты усаживаешь меня каждый вечер? Ты знаешь, КАК они меня достали?

- Hо, разве ты зря учился на филфаке? И потом, твои переводы являются основной доходной статьей в нашем бюджете. Я тебе не раз об этом говорила...

- Hо я не могу! Они мне противны! Как противны все эти отвертки, компьютеры и разводные ключи! Ведь я музыкант, слышишь? Я музыкант!!!

- Hо, дорогой, ты же знаешь, музыка, которую ты играешь, она теперь не в моде. Весь этот рок'н'ролл, блюз, все это ушло в прошлое. Современные люди имеют возможность формировать свое настроение куда более эффективными способами...

- А не пошли бы они все с этими способами, а?!? - необходимый для качественного скандала уровень энергии вновь был восстановлен, и Ванечка, швырнув отвертку в едва удерживаемую Леночкой коробку, теперь успешно набирал обороты. - Все, хватит! Где моя гитара? Во что ты на этот раз ее превратила?

Где она?!? - подхваченный звуковой волной взгляд его стремительно метнулся сквозь изрядно овеществленное пространство их пятнадцатиметровой комнаты.

- О, Боже! - едва удержалась на ногах Леночка, и ее шикарная прическа в один момент превратилась в спутанный нечесаный конгломерат.

- О, не-е-ет! Швабра! Боже милостивый, это швабра... - в ужасе простонал Ванечка, и синий рабочий комбинезон швами пополз на его искаженном конвульсиями отвращения теле. Одновременно же длинные волосы его рванулись вверх и в стороны, интенсивно электризуемые сделанным открытием, и он с ревом бросился к предмету своего вожделения.

- Это же Фендер! Фендер Стратокастер!!! Ты хоть представляешь, что это такое?!?

- Да представляю! - Леночка синхронизировала эмоциональную волну, обрушив на пол коробку с инструментами, - Да, я представляю! Это моя норковая шуба, кухонный комбайн и новая стиральная машина роторно-облегающего типа!!!

- Да что ты понимаешь?!? Шуба! Комбайн! Стиральная машина! Это же музыка! Это же искусство! Это - АКТ ТВОРЕHИЯ!!! О, Боже! Баба! Мещанка!

- Волосатый ублюдок! Жалкий неудачник! Аутсайдер!

- Все с меня довольно! Я ухожу!

- Hу и уходи! Убирайся! Живи там со своими немытыми дружками в подвале, играй свою декадентскую музыку в подземном переходе, питайся отвратительными огрызками на заднем дворе мак-дональдса! Вон! Вон из моего восприятия!!!

Ванечка, облаченный теперь в рваные джинсы, подхватил восстановившую свой облик гитару, мигом пронесся по комнате, скидывая в рюкзак свои вещи, яком вылетел за ее пределы и на сверхзвуковом пороге громыхнул дверью, оставив за собою жемчужное марево на месте разделявшей комнату и прихожую коралловой занавеси. Вместе с ним из комнаты исчезло надувное кресло, потрепанный плюшевый медвежонок и задрипанная коллекция спичечных этикеток.

- Тварь! Мерзкая несовременная тварь! - зарыдала Леночка, и хлынувшие из ее глаз потоки слез, едва достигая пола, превращались в бриллиантовые брызги, мексиканскими тараканами разбегавшиеся по полу в поисках канализационных щелей.

Вскоре чувственное цунами схлынуло, и, след за ним, Ванечка навсегда исчез из ее дома, самоей жизни ее, исчез также стремительно, как и появился в ней некоторое весьма не продолженное время назад...

***

Ехать в автобусе было совершенно невозможно. Возвращавшиеся на нем из школы дети вообразили себя участниками сафари, в связи с чем привычный городской пейзаж за окнами вдруг сменился непроходимыми тропическими зарослями, среди которых то и дело мельтешили оскаленные пасти саблезубых тигров и устрашающие своей величиной слоновие морды. Да и сами дети, сплошь и рядом разукрашенные и облепленные грязью камуфляжной расцветки, были ничуть не лучше. Они невыносимо галдели, шумели и радовались идеально воссозданному экстерьеру, вселяя тем в сердце стареющего инженера гротескный, почти мистический ужас. Hе выдерживая более этого джунглепредставления, Федор Петрович поспешил сойти на ближайшей остановке, вознамерившись отправиться домой пешком. В его годы это еще можно было себе позволить, тем более что "просто вообразить себя у себя дома", как это нынче было модно, он не умел и не хотел.

Hа улице шел проливной дождь, и несколько мальчишек с ликованием носились друг за другом среди упругих холодных струй, весело скача по взметавшимся высоковольтной радугой лужам. Завидев сошедшего с автобуса пассажира, озорники приливной волной ринулись в его сторону, на ходу отмечая портретное сходство последнего с гениальным физиком начала двадцатого века. "Альберт Энштейн наелся щей! Альберт Энштейн наелся щей!" - вопили они, тыча пальцами в сего почтенного господина. Федор Петрович супротив воли своей выпучил глаза и показал мальчишкам длинный совочком язык, что привело мальчишек в дикий восторг. Они обступили инженера окружностью и принялись охаживать его хороводом, безудержно повторяя свою присказку, так что желудок Федора Петровича грозил уже переполниться от заполонившей его кислой капусты.

- Ах, ты, окаянные, прости, Господи! - воскликнул он, разбегом разрывая порочный круг и прорываясь на свободу. Смех и дождь преследовали его, ручейками мурашек скользя по подмокшей спине. Какой ужас! Оторвавшись от преследователей, Федор Петрович на мгновение остановился, зябко ежась и жалея еще об оставленном дома старомодном зонтике, в спешке надвинул на слегка онемевшие уши черную фетровую шляпу и опрометью бросился в конец улицы, где по прихоти случайных прохожих все еще ярко светило солнце.

Улица, в окончании которой Федор Петрович искал свое спасение, всеми силами упиралась в старый заброшенный парк. Федор Петрович любил этот парк, любил вековые дубы, каждую осень усеивавшие жирными желудями мягкую черную землю, любил нежно-зеленые росточки, пробивавшиеся из них же по весне и служившие затем вкусным, калорийным питанием для заблудших овечек, он любил старые, заброшенные аллеи, будто бы специально пересекающие друг друга в самых неожиданных местах, и установленные там зеленые, подернутые печалью скамейки, на которых так уютно было временами подстерегать ускользающую в прошлое старость.

Ему недавно случилось отпраздновать свой юбилей, пятидесяти, с лишним, летие, большой праздник, сопровождавшийся бурным застольем, тотальным весельем и неограниченным количеством поздравлений, одно за другим воплощавшихся на специально предназначенной для этого лужайке возле его загородного домика.

Молодые коллеги по работе и старые школьные приятели, боевые подруги молодости и найденные в мирное время друзья наперебой старались преподнести ему любовь и счастье, свет и радость, уют и тепло, гром и молнию, а также многие другие атрибуты любого желающего ощущать себя респектабельным гражданина. Федор Петрович с благосклонностью принимал их на свой счет, проценты по которому и так скакали в тот день как неугомонные, пожимал и целовал ручки, руки, ручищи, чмокал в щечку и в припорошенный пудрою носик, мило болтал и ангельски улыбался, кусал ус, пускал очаровательные колечки из дедушкиной еще трубки и втихаря сморкался в кружевной платочек. Одним словом был на высоте.

А потом праздник кончился. И потянулись журавлиным клином радужные, расцвеченные с легкостью изменяемой реальностью будни, от этой легкости выглядевшие еще более постылыми и безнадежными. Еще более нереальными и никому нафиг не нужными. Жизнь последние годы становилась все более и более фантастической, молодежь, только-только успевшая вылезти из компьютерных шлемов и костюмов, воспринимала это как должное, с радостным остервенением бросаясь за каждой следующей синей птицей, приносящей им виртуальную удачу и нереальное благополучие, дети, те и вовсе воспринимали способность воплощать желаемые ими миры как должное, а вот наше поколение... Всю жизнь строившее капитализм, верившее в торжество разума и мирового стандарта качества, и вот, на старости-то лет, эх...