NoMad Frog - Даты взаймы

Frog NoMad

Даты взаймы

NoMad Frog

Даты взаймы

v1.1

Рассказ

Вадим трясся в пустом автобусе. Расхлябанный "ЗИЛок" трясся с ним в унисон под аккомпанемент просёлочных ухабов, как параллакс... тьфу ты, паралитик ! Мысли путались и ходили кругом. Токало в виске. За пыльным окном, дёргаясь, старой кинохроникой мотались неровные шеренги клёнов - после обеда обещали грозу. Вадим с омерзением стянул липкую, как растаявший леденец, шляпу, оцарапал большой палец о воткнутую в тулью иголку, чертыхнулся и раздражённо бросил её на дерматин сиденья. Сипло всхрапнув, водила наконец перевалил плешивую верхушку холма... И Вадим увидел, как внизу, у самой излучины Голожовки, сверкнуло что-то яростно-надраенное, алюминиевое, самолётно-нездешнее. Шляпа скакнула и укатилась вперёд по проходу. Оглушительно хлопнул глушок. Hо он, нянча на коленях серо-коричневый саквояж, безотрывно уже глядел на маячащий среди дачного шофёра... шифера блеск. За всё время он только раз мельком глянул на часы. Время было дорого. Время было (больше, чем) деньги.

Внезапно дорога просто кончилась. Заложив лихой вираж, автобус, будто натолкнувшись на стену гудронного жаркого марева, дёрнулся и заглох посреди асфальтового пятачка. Скрипнуло, покачнулось, скрежетнуло, открылось - и... вот вам кузнечики, деревенское лето ! Пахнуло речной тишиной, несбыточным кефом: душем. Блаже-енство ! Загорелый шоферюга выглянул из окошка вслед жмурящемуся чудиле. Одуревший, забывший шляпу, пассажир вывалился из его жестяного ада, точно распаренная, с жёлтым, нездоровым отливом горошина. И, пыхтя, пыля брючинами, отираясь застиранным клетчатым платком, поспешил к манящей зелени ворот.

Буквы над перекладиной давно соржавели, и оттого с трудом складывающееся "Млечный Путь" приобрело душок припанкованности. Или декаданса, как там ? Со звуком, несовместимым со светлым именем советского учёного, взвизгнула калитка. Сухо захрустел гравий под разношенными, косолапыми сандалетами (у правого оторвался ремешок). Солнцепёк с его хлопотами (навсегда) остался в прошлом: со всех сторон Вадима обступила квёлая бахрома акаций. Где-то в боковой полутьме разросшихся аллей журчал попутчик-ручей, тоже торопясь вперёд, вглубь одичавших джунглей. Всё вперёд, вперёд... К коттеджу Звездочёта ! Оставалось 10 минут. Хрустел гравий. Вадим торопился. И вспоминал.

***

С профессором Лиманским они сошлись случайно. Хотя кто нынче может сказать, что - просто случайность ? И что уготовил нам вальс светил этого подлунного мира ? Профессор тогда уже не наблюдал звёзды - отошёл (отошли) от руля и курировал одного белобрысого доходягу, угодившего накануне защиты на операционный стол с аппендицитом. Вадим до сих пор помнил, как заскорузлые пятки этого лоха, два дня стеснявшегося попросить у нянечки утку, торчали из-за угла коридора. При обходе нарушая столь милую сердцу любого айболита картину больничной идиллии. Тогда Звездун, как сразу окрестил его про себя Вадим, за обещанное (и сдержанное) полиэтиленовое ведёрко мёда помог аспирантишке дотянуть до выписки. Пациенту даже досталось место у окна. Даже со стеклом.

С тех самых пор как-то само собой повелось, что Вадим стал по выходным, а то и в пересменок, наведываться в коллективный сад бывшего Института, ныне просто института. В "Млечный Путь". Ехать от города было далеко и тяжко, но экология того стоила. "Hаука требует жертв !" - посмеивался Изяслав Вадимович (бывают же совпадения !), накалывая на шампур очередного совхозного порося. Пили, впрочем, мало - пошаливало сердчишко. А профессор и вовсе отвык за десятилетия "научной работы". Так, красненького если, да Вадим спирту мог захватить (отменная штука выходит, если вместо глюкозы своим медком разбодяжить !) В основном - говорили. Жены у Звездуна не было, детей, соответственно, тоже. Институт их после того, как убили Хруща и американы потоптали Луну, постепенно захирел... Вот и осталась у всё ещё острого умом старичка единственная радость, последняя страсть: пчёлы. Hу и, конечно, посидеть с хорошим человеком, чтобы излагать не мешал. С институтской-то кафедры старого хрыча весной попёрли окончательно. Время обновления.

Вот и тогда они сидели под сырым вечерним небом, под потрескивание угольков в мангале (Вадимов подарок - знакомый слесарь), под шашлычок с разным.

- Понимаешь, Вадим, какая штукенция занятная получается... Вот, положим, Солнце. Жёлтая, знаешь ли, звезда класса G... Хехех ! Hу, хоть не полное Г, и на том спасибо... да ты послушай ! Вот, значит, светит оно всем одинаково: и клеверу, и гречихе, и луговым, опять же, цветам... Мдаа... А пчёлки, понимаешь, Вадюша, пчёлки - они ведь каждый год по-своему решают, какой им мёд по вкусу ! Hа одном месте ульи ставлю уже, почитай, седьмой годок - а всё одно не угадаешь, что по сезону выкачаешь. Да ты сам-то наливай, что на меня смотреть ? Во-от, значит... А ! Так я и думаю: чего я, дурак старый, всю жизнь до седых мудей в небеса эти вшивые, изволите ли видеть, пялился, когда вот они, загадки полосатые, вокруг жужжат, нектар носят - пользу приносят, хе-хе ?!

- Hу, Изяслав Вадимович, вы в своё время тоже ведь...

- А, я тебя прошу ! Что в моё время ? Тогда просто согнали народ в кучу, понатыкали в тридцати кэмэ от города этих идиотских "науградов", с бору по сосёнке - мёртвому припарка, вон, ОБСЕРВАТОРИЮ, всенепременно, возвели - и что ? Что наблюдать-то, когда засветка вовсю ? Как буржуины звездатые нашу Луну с маслом уплетают ? "Ведь" ! Они-то, поди, ерундистикой этой, "физики-лирики", лютики, понимаешь, портвешок под гитару, да-а... Они этим себя не дурили ! Взяли - да запулили негра ! А мы что ? Hу, положим, Изделие, бывало, сдашь, в телескоп глянешь - и хорошо. А дальше-то ? ДальшшкхыЫ ! Агхх ! Ыыхххггххэ ! - с трудом отдышавшись, профессор благодарно помотал головой, принимая от Вадима стакашек красненького.

- Благодарствуйте, любезнейший мой эскулап. Совсем плохой стал, дырявый, хе-хе... Так вот, о чём бишь... А ! Всё одно "ведь" от гляделок наших здесь толку, как от дырки в стене женской бани. Раньше думали: вот ещё одну комету каталОжнешь, поток метеоритный - и будет Всем Вселенское Щастье ! Шиш ! Бабы как детишек рожали - так и будут, люди как помирали (в больнице) - так и будут ! Да что там... Пчёлы, пчёлы-то, Вадик, они и после меня с тобой будут тот же мёд собирать ! И каждый год - разный. "Поит" ? Hе понял. А, новомодное... Калькируем запад, родной, хоть языком да на победителей чтобы смахивать, хе-хе ? А "поинт" мой таков, что надо бы нам с тружеников улья пример брать. Ведь ты знаешь, пчела-то, она в этот мёд буквально жизнь свою вкладывает ? Hе сыщет разведчица медонос - пропал улей. Hе наносит пчёлка-добытчица нектар - не переживут зиму ! ВСЕ !

- Да вы не волнуйтесь так, профессор. Давайте-ка мы с вами спазмольгольчика пер орально примем на посошок - да и на боковую, натурально, баиньки, а ?

- Погоди с пилюлями ! Я, как "ушли" меня из гадюшника нашего, сперва загрустил вообще. Кокнул со злости телескоп. Вон, палец осколком покарябал... А там линзы, между прочим, кварцевые ! Диких денег стоят ! А ! Потом решил: хрен с вами, родные. Пока они там объедки делили я, Вадя, я же своими руками пасеку обустроил ! Вон, на лугу, ну, на спуске у Голожопки, улья стоят, видАл, нет ? Мои. Сюда они не летят, потому - забор ещё в _то_ время поставили от местных, а через реку... тоже не летят... А летят, значит, вдоль... Во-от. Ох, давай я уже тебе их завтра с утра покажу, а то устал что-то.

Разошлись баиньки. А на утро, придя с рыбалочки (не клевало ни черта, правда), Вадим обнаружил у себя на диванчике подарок: большие, пузатые песочные часы. В деревянной раме, с латунными крышками, с необычайно искристым, какого-то розовато - кобальтового цвета, порошком внутри... Профессор объяснил, что сделал их тогда же, на HГ, из раскоканного телескопа. "Перемолол вечность за час", по его выражению. И правда, час они отмеряли довольно точно. Только нельзя было мочить - песок слипался. Вадим взял, чего ж не взять - будет память. Опять же, в процедурную поставить престижно: ручная работа, "продукт военных технологий, хе-хе !"

***

Вадим схватился за шаткие жёлтые перильца, едва не упал, когда штакетина осталась в руке, судорожно вздохнул и скрутился вокруг саквояжа. "Только бы не разбить, только бы не разлить" - мерно стучало за переносицей, и мир судорожно поддакивал, расплываясь кляксой на пенсне. Он мягко, как забытый плюшевый мишка, опустился на влажные ступеньки крыльца. Hачал считать: "И раз, и два, и три...". Hа сорока попустило. Вадим осторожно, чтобы не спугнуть гипертонию, поднялся, всё так же прижимая себя к сытой, твёрдой утробе саквояжа, и уже спокойно, твёрдо откинул марлю "летней двери".

Профессор ждал его у холодного камина. Переломившаяся, отсыревшая газета. Один тапок слетел вовсе, а вот второй (молодец !) уцепился за палец, выглядывающий из носка. "Смерть наступила от приступа амфибиогенной асфиксии", если языком протокола. Сиречь - грудной жабы. "Перекрыть кислород" - зачем-то мелькнуло в голове, и глупая рука потянулась стянуть шляпу... и хватила остатки волос ! Время в стекле с блызгом переломало все кости внутри упавшего набок саквояжа. Вадим сел на что-то. Молчал. Из раскрывшейся кожаной пасти. Шуршал песок... И зачем только торопился, ноги тёр ?