Торик Александр - Русак Страница 10

Секунда, длившаяся для Серёги вечность, закончилась. Стоя с пистолетом наизготовку в тренированных руках, он обратил свой взор на ошарашенного грохотом стрельбы и всем произошедшим Ефима Григорьевича, в волнении поправляющего на носу очки.

Два человека, объединённые взаимной ненавистью, взглянули друг другу в глаза, и старший, толстенький, с прижатой к груди папкой, не выдержал взгляда спецназовца, в котором слишком ясно высветился приговор торговцу вверенными ему для сбережения телами и душами сирот.

Директор, вскрикнув, бросился бежать: сперва к реке, затем, сообразив, что там тупик, обратно, в сторону леса. Сергей опустил пистолет.

— Нелли! Взять!

Собака вылетев из-под палаточного тента, длинными прыжками мгновенно догнала пыхтящего и спотыкающегося о кочки человечка, ударом мощной овчарочьей груди свалила его с ног и, придавив упавшего к земле широкими, когтистыми лапами, зависла страшной клыкастой пастью над побелевшим от ужаса лицом директора детдома.

— Держать! — скомандовал Сергей и повернулся к Кукараче. Тот был ещё жив, судорожно открывал рот, словно желая сообщить Сергею что-то очень важное, и смотрел на сразившего его боевого друга призывным, требовательным взглядом.

Серёга подскочил к нему, встал на колени и склонился к лицу застреленного им «братишки». Кукарача улыбнулся. Сплёвывая всё наполняющую рот кровь, сочащуюся из простреленного горла, теперь уже бывший снайпер прошептал:

— Командир! Командир! Серёжа! Пуговку на бейсболке покажи!

Ещё не успев врубиться в смысл этой самой бессмысленной в такой момент просьбы, Сергей «на автомате» снял бейсболку и повернул её макушкой к взгляду Кукарачи. Увидев нечто, столь важное ему, Витюха весь расплылся в блаженной окровавленной улыбке.

— Попал! — выдохнул он и, закрыв глаза, умер.

Сергей взглянул на верх бейсболки. Пуговка, венчавшая её маковку, была начисто срезана пулей Кукарачи. Сергей автоматически надел бейсболку задом наперёд и, наклонившись, поцеловал покрытый смертной испариной лоб убитого им боевого друга.

Собака вдруг завыла.

Серёга, удивившись столь необычному поведению животного, встал с колен и направился к распластанному на земле телу директора, венчаемому опирающейся ему на грудь лапами и почему-то тоскливо воющей, задрав морду в небо, собакой.

Сергей, идя к этой «скульптурной группе», пытался вспомнить, выла ли при нём Нелли хоть раз за всё время их совместной жизни. Не вспомнил. Видно, всё-таки не выла.

Лишь подойдя вплотную к телу и наклонившись над ним, Сергей всё понял. Директор детского дома Ефим Григорьевич, торговец своими воспитанницами и украденным у них жильём, был мёртв. Лицо его наполовину стало багрово-синим, из носа и изо рта виднелись подтёки крови. Сосуды головы не выдержали натиска потоков крови, гонимого в них бешено работающим на адреналине стресса сердцем. А может, страх перед собачьей пастью или перед ожидающей его пулей спецназовца, или ещё что-то необъяснимое земной логикой сделали своё дело.

Сергей на всякий случай потрогал шейную артерию лежащего и, убедившись, что перед ним труп, взял из сцепленных, сведённых судорогой пальцев ту самую папку, которую так трепетно берёг усопший.

Сергей открыл потёртый простенький замочек, откинул крышку и достал из папки пачку документов, заполненных и чистых бухгалтерских бланков, счетов из прачечной и ещё каких-то неинтересных Серёге бумажонок. В отдельном конверте лежали документы Даши: паспорт гражданский, паспорт заграничный, свидетельство об окончании одиннадцати классов, генеральная доверенность от Дашиного имени на оформление и любые действия, вплоть до продажи и получения денег за полагающуюся ей от государства квартиру, выданная на имя Ефима Григорьевича Чиркина, и несколько Дашиных фотографий на документы.

Сунув пакет в широкий боковой карман своих военных штанов, Сергей почти бегом устремился к палатке.

— Даша, Дашутка, Дашенька, девочка моя! Всё кончилось! Тебя никто и никуда больше не попробует продать! — Сергей нырнул во внутреннюю часть палатки.

Даша стояла на коленях, сложив ладошки вместе и вперив свой взор в висящий перед ней на ниточке маленький алюминиевый крестик, зацепленный за пластиковую застёжку форточки. Тот самый крестик, который Сергей приметил у неё на шее утром. Она молилась — понял Сергей. Молилась так усиленно, что даже не услышала, как он позвал её и как проник в палатку.

Сергей осторожно коснулся её плеча, Даша радостно, со светлым лицом обернулась к нему!

— Дашенька, всё хорошо! Мы победили!

— Он победил, Серёженька, Он победил! — счастливо улыбнулась девушка и показала взглядом на освещённого проникшим в полумрак палатки лучиком утреннего солнца Распятого Бога.

— Он? — удивлённо глядя на засверкавший отраженьем солнца Крест, переспросил, садясь на корточки рядом с сияющей девушкой, Серёга.

— Да! Он! Христос, Серёжа!

— Ну, я не знаю, что сказать…

— Не говори сейчас ничего, Серёженька, ты потом поймёшь!

— Возможно! — пожал плечами Сергей. — Даша! Нам надо очень быстро уезжать отсюда, выстрелы вдоль реки всегда слышны далеко, нельзя чтобы нас здесь обнаружили…

— Да, конечно, Серёжа! — девушка быстро поцеловала крестик и надела его себе на шею. — Давай собираться!

ГЛАВА 9. БОГ

Восемь минут спустя палатка была снята и брошена в багажник вместе с тентом и невынутым из неё спальником, все остальные вещи собраны и свалены кучей там же, прямо на палатку. «ТТ» покоился в илистом дне реки, а «паджерик» Сергея, с Дашей на правом переднем сиденье и лежащей Нелли на заднем, уже выруливал с колеи от поляны на грунтовку, ведущую к федеральному шоссе.

Четыре тела, разбросанные в разных позах по поляне, остались остывать вокруг большой чёрной, тоже мёртвой без человеческого в ней присутствия, машины. Только периодически раздавалась весёлая мелодия лезгинки, несущейся рингтоном из чьего-то мобильного телефона.

— Даша! — Сергей прервал молчание, зависшее в кабине с момента выезда с поляны. — Скажи, откуда ты всё это знаешь про религию? Крестик носишь, молишься! Неужели тебя этому учили в детском доме?

— Учили! Наверное, нашим ребятам и девочкам просто очень повезло, Серёжа! — повернулась к нему девушка. — У нас в детдоме есть Валерия Ивановна, замдир» по воспитанию, очень верующая, у неё сын в семинарии учится, а дочка замужем за священником, батюшкой Леонидом! Он молодой батюшка, но очень хороший — добрый, внимательный и очень много знает. Он всегда может ответить просто и понятно на любой вопрос, он к нам каждую неделю приходил по нескольку раз — и к малышам, и к средним классам, и, конечно, к старшеклассникам! Старшеклассники его очень любили и уважали, особенно девочки!

Когда у нас в детдоме сделали молитвенную комнату, отец Леонид стал служить там молебны, исповедовать ребят и девочек, привёз туда много духовных книг и сделал при молитвенной комнате библиотеку — я оттуда много книжек перечитала!

Он всех нас учил — как стать христианином, как общаться с Богом, как надо любить ближних, как надо всех прощать и никого не осуждать!

— Всех прощать! — не выдержал Серёга. — И эту сволочь Ефима Григорьевича? И тех бандитов, которые сейчас хотели меня убить, а тебя в турецкий бордель продать? Их тоже надо прощать и не осуждать?

— А мы сами разве никогда не делаем ничего плохого, неправильного? — спросила его девушка. — Я делала очень много плохого: дразнила очкариком Васю в четвёртом классе вместе с другими детьми, а он плакал и даже разбил свои очки, чтобы его так не дразнили, хотя без очков плохо видел! Я украла у Женечки в шестом классе её коллекцию календариков, она тоже плакала очень сильно из-за этого, правда, я потом ей эти календарики под подушку подсунула… Я долго злилась на учительницу физкультуры, которая меня «глистой бессильной» называла за то, что я действительно всегда плохо на физкультуре успевала, а я её «старой жабой» про себя дразнила… Я очень завидовала Таньке Лапиной и Маратику Фаттахову, когда их усыновили… Ну, это мы все, всегда завидовали, когда из нас кого-нибудь усыновляли и забирали в семью — всем же хочется иметь маму и папу, и чтобы тебя любили! Правда из нашего детского дома не часто усыновляли… Я часто списывала у Маши по физике и по математике, я в этих предметах не очень хорошо разбиралась, я пожадничала Костику фломастеры, когда он опоздал к раздаче «гуманитарки», а мне досталось два набора, разных… Я обижалась часто, унывала, ленилась! Я столько всего плохого сделала в своей жизни, столько грехов! Как же я могу, зная это, осуждать другого человека, который тоже что-то плохое делает, тоже грешит?

Когда к Иисусу Христу привели женщину, которую по закону, за её грехи положено было камнями закидать до смерти, Христос им сказал: «Кидайте, только пусть первым из вас бросит камень такой человек, кто ни одного греха сам не совершил!» И все ушли, потому что не нашлось такого человека, который бы не согрешил никогда!