Макс Лукадо - В эпицентре бури Страница 10

Я подумал насколько ваше послушание было выше вашего здравого смысла.

Я вспомнил, как вас больше занимала мысль об обращении нас в учеников Господа, чем мысль о том, чтобы произвести хорошее впечатление. И когда я думал о вас, это

воспоминание стало побудительным толчком для меня.

Поэтому я приехал домой.

Я рассказывал свою историю много раз многим людям. Каждый раз реакция бывает

одинаковая. Зал становится морем улыбок и в знак понимания покачиваются головы.

27

Некоторые улыбаются, вспоминая своих инженеров “в белых рубашках”. Они

вспоминают соседа, принесшего пирог, тетушку, написавшую письмо, учителя, который

выслушал ....

Другие улыбаются, потому что они поступили так, как поступили вы. И им также

интересно знать, а стоило ли усилий их “верность завтраку”.

И вам было интересно знать это. То, что вы сделали в тот день, было не так уж

много. И я уверен, что, уходя, вы думали о ваших впустую потраченных усилиях.

Но это не так.

Вот поэтому я и пишу, чтобы сказать “спасибо’’. Спасибо за пример. Спасибо за

мужество. Спасибо за то, что отдали свой завтрак Господу. И кое-что Он с ним сделал; завтрак стал Хлебом Насущным для меня.

Благодарный вам Макс

8. РАЗМЫШЛЕНИЯ В МИННЕАПОЛИСЕ

ДОЛОГ ПУТЬ ОТ БОСТОНА штат Массачусетт до Эдмонтона в Канаде. Неважно, как

вы распределяете и срезаете маршрут, он всё равно длинный.

Сегодня моё путешествие началось в 1:30 по полудни. Я отчитал лекцию, где

полагалось, и как раз успел переодеться в спортивную одежду, чтобы было удобнее

сражаться с транспортом в дороге до аэропорта в Логане.

Самолет был переполнен, поэтому некоторые пассажиры были сердиты. К тому же

лайнер проектировал какой-то инженер-коротышка, ненавидящий высоких людей, так

что на завтрак я ел свои коленки. В Миннеаполис, где у меня была пересадка, самолет

опоздал.

Итак, зная, что мне не полагается жаловаться, я тут же услышал обращённые к

самому себе проповеди благодарности, поскольку уверен, что в мире миллионы людей

с большим удовольствием получили бы в самолете арахисовые орешки, выброшенные

мною. И всё-таки я покинул самолет с пустым желудком, затёкшей ногой, плохим

настроением и тремя часами лёта до места.

По дороге на посадку в следующий самолет я заметил закусочную МакДональдс.

Она выглядела прилично. Но по моему у меня не было времени зайти. И тогда я увидел

кое-что получше: телефон.

Подойдя и поставив свои сумки, я позвонил домой. Ответила Диналин - люблю, когда она отвечает. А она всегда рада, когда я звоню. Полагаю, что, когда она попадет

на небеса, Святой Пётр поручит ей работу в приемной у ворот рая.

Мы потратили двадцать минут, обсуждая мировые вопросы пентагоновского

значения типа погоды в Новой Англии и Сан Антонио. Мы поговорили и о том, что у

Дженны есть друг, который приходил к ней в гости вечером, и о том, что у Сары, вероятно, жар. Я рассказал ей о канадце, франко-говорящем учителе английского языка, с которым я сидел рядом в самолете, а она рассказала мне о новой начальной школе.

Мы не принимали никаких решений. Не решили никаких проблем. Мы не разрешили

ни один из глобальных конфликтов. Мы просто разговаривали. И я почувствовал себя

лучше.

К телефону подошла Дженна и спросила, когда я буду дома - приятно, когда тебя

ждут.

28

Андреа подошла к телефону и сказала, что любит меня, - приятно, когда тебя

любят.

Дженн приложила телефон к уху малышки Сары и посреди аэропорта я сам

залепетал, как малыш (некоторые оборачивались в недоумении). Но мне было всё

равно, потому что Сара ворковала, - приятно, когда тебе воркуют на ухо.

Трубку опять взяла Диналин и сказала: “Рада, что ты позвонил.” И я повесил трубку

счастливый.

Вот теперь я вновь в самолете и моё настроение возвращается в норму. Самолет

задерживается, потому что взлетная полоса забита, а это означает, что я попаду в

Эдмонтон на час позже, чем планировал. Не знаю, кто встретит меня в аэропорту, и не

могу вспомнить перед кем должен завтра выступать. Но всё в порядке.

Я могу разобраться с любой проблемой пилигрима до тех пор, пока знаю, что могу

позвонить домой всегда, когда захочу.

И Иисус умел .... и делал это.

Может быть за стихом 19 главы 14 от Матфея стоит именно это объяснение: “И взяв

пять хлебов и две рыбы, и воззрев на небо, и благословив, дал хлебы.” Эту молитву в

лучшем случае я всегда отмечал как хороший пример и как хорошую привычку - в

худшем случае.

Вплоть до этого момента.

Сейчас мне думается, что среди всей той сумятицы Иисусу тоже было необходимо

позвонить домой, как и мне. Он был окружен людьми, которые хотели хлеба, и

учениками, которым был нужен отдых. А у Него на сердце была тяжесть по смерти

Иоанна Крестителя.

Хоть на минуту Ему нужен был кто-то, кто бы понял Его.

Может быть, Он, так же как и я, немножко притомился от забот проделанной

работы там в далекой стране и Ему тоже необходимо было позвонить домой.

Он так и сделал. Он перекинулся словцом с Тем, кого любил. Он услышал голос из

дома, по которому тосковал. И это напомнило Ему о том, что, если восстанет ад, небеса

приблизятся.

Может и вам следует тоже позвонить домой. Господь будет рад, если вы это

сделаете, - и будет рад намного больше, чем вы.

9. ВТОРЯ ГОЛОСАМ

ВАМ НУЖЕН УСПЕХ? Вот вам модель! Вам нужны достижения? Вот - прототип! Вам

нужна яркая иллюминация, карнавальное шествие и внимание средств информации?

Взгляните на первую страницу, на центральную статью самой большой ежедневной

национальной газеты.

Собирательный образ “Мисс Америки”. Чтобы получить идеальную женщину, у

пятидесяти одной претендентки были сняты размеры объема груди, талии и бедер.

Итак, у идеальной женщины каштановые волосы. У неё карие глаза. Она умеет петь и

29

обладает прекрасной фигурой: бюст - 90, талия - 60, бедра – 90. Она – Мисс Америка.

Она – идеал.

Заголовок трубит со страницы: “Вот – стандарт для американок.” Подтекст

очевиден: “Делай всё, чтобы быть похожей на неё. Тренировка на бедра. Увеличь бюст.

Взбей волосы. Исправь походку.

Ни слова не сказано об убеждениях... честности... вере... об отношениях с Богом у

этого идеала, зато дан размер бедер.

На странице этого же журнала слева внизу есть маленькое фото ещё одной

женщины. У неё тонкое лицо. Кожа лица морщиниста. Нет косметики ... нет румян ... нет

помады. На губах слабая улыбка, а в глазах искорки. Она бледна – может мне это

кажется, а, может быть, на самом деле. Под фото надпись: “Мать Тереза: в плохом

состоянии.”(28)

Мать Тереза. Вам известно, что она сделала? Получив в 1985 Нобелевскую премию

мира в две тысячи долларов, она отдала её беднякам Калькутты. Когда какой-то

бизнесмен купил ей новое авто, она продала его, а деньги раздала неимущим. Она не

имеет никакой собственности и никому ничего не должна.

Две женщины: Мисс Америка и Мать Тереза. Одна шагает по проспекту, другая

идет по аллее. Два голоса. Один сулит короны, цветы, поклонников. Другой обещает

служение, отказ от себя и радость.

Знаете, я не имею ничего против фестивалей красоты (хотя у меня есть несколько

оговорок по их поводу). Но я против лживых голосов, оглушающих наш мир.

Вы слышали их. Они зазывают вас обменять чистоту на что-нибудь новенькое с

последней распродажи. Толкнуть по бартеру убеждения за успех в делах. Махнуться

преданностью с мимолетным увлечением.

Они

нашептывают.

Они

уговаривают.

Они

насмехаются

над

вашей

нерешительностью. Они дразнят ложными обещаниями. Они заигрывают с вами. Льстят

вам. Увещевают: “Ну, давай. Всё отлично.” “Возьми и останься до утра.” “Не бойся, никто не узнает.” “Если это так прекрасно, разве это может быть дурно?”

Голоса из толпы.

Наши жизни – это Уолт Стриты хаоса, фондовые биржи, наполненные гулом

требований и предложений. Это – жизни, где взрослые дяди и тёти лаются друг с

другом в бешенной попытке захватить всё, что можно, пока есть время: “Продай! Купи!

Торгуй! Меняйся! Но, что бы ты не делал, делай это быстро, и чтобы все знали.”

Карнавал чопорных костюмов, где никто не улыбается, а все только мчаться.

Бесконечный хор ухающих голосов: предлагающих, берущих, но все пронзительно

кричащие.

Что мы делаем, когда слышим эти голоса?

Работая над этой главой, я сижу за столом в комнате отеля. Я далеко от дома.