Свободин А.П. - Откровения телевидения Страница 10

а не

ощущает потребности в любви, не может

постичь чувственную природу любви

.

Любит, целует, изображает страсть, а жен

щины нет — есть девочка, ребенок

.

В

проявлени

и ее чувств какая-то дистиллиро

ванность — от непонимания, от отсутствия

чувственности

.

Сыграть такое для жен

щины-актрисы задача почти непосильная — обязательно вылезет на первый

план инфантильность

.

А эта литовская

девочка — студентка театрального училища — удивительно точно соответствовала

характеру персонажа

.

—

Волнует ли вас сложность научной

гипотезы при постановке телеспектакля

?

—

В какой-то мере

…

Но главное — точ

ность и современность проблемы,

поставленной в произведении

.

Обратите

внимание, что лучшие писатели-фантасты

не очень уж и стремятся сейчас к предвос

хищению крупных научных открытий

.

Ну,

новое фотонно-деитронно-нейтронное

топливо, ну,

самовосстанавливающиеся

роботы со сложной программой действия,

ну, путешествия во времени и пространстве

со

с

толь любимой «нультранспортиров

кой

»

…

Ради этого писать книги, ставить

спектакли

?

Нет, нагромождение чудес и

чудищ, ставшее самоцелью, никого не

привлекает

.

Люди, их мечты, поступки,

мысли — вот самое интересное в произве

дениях фантастического жанра

.

Поэтому в

каждом сколь-нибудь интересном научно-

фантастическом произведении сквозь

модель будущего прорываются тревога и

боль художника, его радость и оптимизм в

размышлениях о вещах, всем нам близких

…

Пушкинская роль Андроникова

А. Свободин

Километрах в двухстах от Москвы белой февральской ночью в бре

венчатой избе, стоящей на отшибе

от деревни, в темных соснах, я уви

дел эту передачу. На телевизор

собралось несколько человек —

люди местных трудных профессий, занимавших их с утра до ночи, не

слишком образованные, редко чи

тающие книги, да и не очень близко знакомые друг с другом.

Этот час рухнул на нас внезапно,

длинный и трудный. Мы прожили его вместе, охваченные чувством

горького сожаления и такой любви

к Пушкину, какая в привычном и остраненном его присутствии в

нашей жизни еще никогда не возни

кала в нас.

Я точно знаю, что наша жизнь,

жизнь разных, случайно сошедших

ся и в обычное время не слишком

подходящих друг другу людей была

бы много беднее без этого необычного часа.

—

В редакцию «Нового мира» пришло письмо из Нижнего Тагила от инженера и краеведа Боташева Николая Сергеевича...

Так начал Андроников свой рассказ. Он говорил медленно, со вкусом,

основательно выговаривая к

аждое слово, как бы втолковывая:

то, что я расскажу, не имеет второстепенных деталей.

—

В 1939 году умер в Тагиле 84-летний маркшейдер Павел Павлович

Шамарин

.

Произнеся эту фразу, Андроников впервые в рассказе показал человека. (Порой кажется, что, рассказывая о людях, он показывает их невольно, даже когда это не входит в его намерения.)

—

В 1939 году умер в Тагиле 84-летний маркшейдер...

Мы увидели старика, по-уральски неразговорчивого, низкорослого, согнутого, широченного, видавшего виды, образованного на манер просвещенных купцов, но не афишировавшего свое образование.

—

Умер маркшейдер

…

Точно в ту секунду, когда произносил он это необычное слово, Андроников

написал его портрет, написал этим самым словом, жирным и сочным, как репинский мазок в этюдах к «Государственному совету».

Маркшейдер...

До этой фразы он уже рассказал, как попали письма Карамзиных в

Нижний Тагил. Назвал Павла и Анатолия Демидовых, красавицу Аврору Карловну Шернваль, Андрея Карамзина. Упомянул Италию, Флоренцию,

Сан-Донато, Малую Валахию — перечислил десятка полтора имен и

названий.

Но увидели мы первым маркшейдера. Нельзя было показать ни Павла, ни

Анатолия Демидовых, ни красавицу. Нельзя, потому что для нас, его

слушателей и зрителей, было еще рано. Надо было подвести их к нам как

можно ближе, соединить с нами через живого человека.

Поэтому появилась Елизавета Васильевна Боташева, библиотекарь Тагильского музея. Андроников улыбнулся, лицо его сделалось мягче и выразило добрую любовь к Елизавете Васильевне и саму ее, скромней

шую, тихую, чувствующую рукопись и старинную вещь так, как мы

чувствуем другого человека. Голос рассказчика становится чуть тоньше,

на каком-то слове даже прискрипывает — Елизавета Васильевна не так

уж молода.

К Елизавете Васильевне приходит Ольга Федоровна Полякова, племян

ница умершего маркшейдера, приносит потертый сафьяновый альбом,

найденный среди его вещей.

Она больше не появится в рассказе и, должно быть, поэтому Андроников

называет ее по имени, отчеству и фамилии, выговаривая их не спеша, так,

словно знаком с ней всю жизнь.

Наконец, сафьяновый альбом попадает в руки Андроникова. Празднично

глядя на нас, он говорит: «Не берусь передать, с каким неизъяснимым

волнением я перелистывал эти листочки»...

У него нет текста этой фразы — он сочинил ее сейчас, но мыслит он

стилем пушкинской поры. «Не берусь передать...» —ясно и величествен

но, «с неизъяснимым волнением...» —романтично и возвышенно. И вся

фраза как белый стих.

Имитации Андроникова основаны не на способности

изображать

внешность и манеру говорить другого человека —

такой способностью (и

даже в большей мере, нежели он) обладают некоторые эстрадные пароди

сты.

Имитации Андроникова — следствие его способности

думать

за

другого человека, и этот его талант уникален. В «Тагильской находке» он

думал за людей, умерших столетие назад, имитировал ушедший век, хотя

понятие «имитировал» для этой передачи бледно и неточно. Своей фразой он пригласил нас в девятнадцатое столетие, и мы вошли в

него, вошли взволнованные, в предчувствии значительного и страш

ного.

Впечатление светского Петербурга возникло незаметно и быстро. Андро

ников действовал, казалось бы, вопреки логическому правилу устного

рассказа — на коротком временном пространстве поселял огромное

количество лиц и все прибавлял и прибавлял. Неужели он надеялся, что

мы все это запомним?

Они все заняты, ведь им так много надо успеть, и поехать в Красное, и на прогулку в Парголово, и, конечно, принять участие в кавалькаде, и выяс

нить сложные и путаные отношения, и узнать и обсудить все слухи, доносящиеся «оттуда», «сверху», и построить сообразно этим слухам и сведениям общественную конъюнктуру на завтрашний день, и

говорить всем об этом под строгим секретом, и, конечно же, читать литературные новинки, и высказывать свое компетентное мнение, и иронизи

ровать над глупостью «верхов», и по первому же зову отправиться к этим

«верхам» в обширные петергофские сады на традиционные именины

императрицы, чтобы увидеть парад знакомых лиц, и оценивать их туалеты

и их окружение, и ревниво наблюдать, как оценивают твои туалеты и твое окружение, и невзначай в аллее встретить великого князя, а может быть, и

самого императора, известного своей солдатской ласковостью.