передний - o 496d70464d44c373 Страница 10

«Моментальная смерть», – подумал я, соображая, как бы выдать это за

самоубийство, но противник быстро очухался и уже летел, чтобы дать

сдачи, справа ему на помощь спешило остальное «бычье», слева

поблескивали резиновыми дубинками секьюрити, а под потолком в

красивом прыжке завис кто-то богемный и обученный восточным

единоборствам. Все эти силы сошлись в равном бою, увлекая в пучину

драки, наверное, все заведение. Джаз-банда на сцене заиграла громче, а

вокалистка запела веселее, будто им только теперь удалось привлечь к

себе всеобщее внимание.

Дамочки с темными губами визжали и профессионально орудовали

бутылками. Бармен вызванивал скорую. Секьюрити лупили дубинками

всех подряд единственно в целях самозащиты, потому что обойтись здесь

без внушительного отряда милиции было невозможно. Спасительная

сирена, правда, уже сообщила о себе далеким застенным воем.

На Диего градом падали удары моего обидчика. Я не мог этого так

оставить и, хотя в жизни не участвовал в драках, бросился «быку» на

спину, стал его душить, драть за волосы и кусать за уши. Еще каким-то

образом бил гада «мартенсами» по почкам. Подействовало. Он забыл о

португальце и пытался избавиться от меня. Я хоть и слабый противник, но

живучий, вздернувшись у него на спине, вел себя, как дикая кошка, и

только больнее кусал за уши. Может, и загрыз бы до смерти, если бы не

пересекся взглядом с Диего. Он смеялся! Согнулся пополам, показывал на

нас пальцем и смеялся! Представив себя со стороны, я грохнулся на пол

от неожиданного приступа хохота, а рядом под пунктуальным ударом кого-

то из секьюрити слег и мой противник. Пора бы и честь знать. Диего

перебросил меня через плечо и, сбив с ног какого-то милиционера,

бережно вынес на улицу.

39

Тут уже я схватил спасителя за руку и потащил в квартиру №44, чтобы

переждать самодурство правоохранительных органов в надежном укрытии.

– Черт! Я потерял муфточку.

Вашингтон смеялась и не могла остановиться. Диего оказался

замечательным рассказчиком, пока мы его бинтовали, он пересказывал

бой в гомерически смешных подробностях.

– И тут он останавливает меня и говорит: «Черт! Я потерял муфточку». Я

чуть в сугроб не упал.

Зашел разбуженный Борщик, цыкнул злостно и побрел на кухню.

– Это еще что за субчик? – наивно спросил Диего.

Вашингтон взревела, а я привалился к ней в судорогах уже беззвучного

хохота. Наверное, мой организм не выдержал таких испытаний, и в

следующий момент меня вывернуло на пол собственной комнаты. Пить я

никогда не умел. Но на этот раз были особые причины, поделиться

которыми ни с Диего, ни с Вашингтон я просто не мог.

Свидание с Валентином стало довеском к тому состоянию на грани

истерики, в котором я находился последнюю пару недель. С момента

пробуждения в лесу, когда началась моя, так называемая, вторая жизнь.

От этого дикого случая, от смерти на каждом шагу, от падения на

социальное дно я привык за две недели отнекиваться циничными шутками.

Что-то спонтанное появилось в моем поведении. Спонтанными стали и

чувства. Раньше я никогда бы не позволил себе влюбиться в человека с

первого взгляда, и я умел себя контролировать – это было не против воли,

это само собой разумелось. Но вот появился Валентин, и моя былая

рассудительность улетучилась. Пропала моя холодность. Я готов был идти

за Валентином на край света, прощать ему невнимание, предательства и

жестокость. Почему вдруг я стал нуждаться в неком дополнении? Может

быть, Валентин – умный, развитый во всех отношениях мужчина,

способный быть мне учителем, которого я ищу. Может быть. Но как я

определил это за несколько часов поверхностного общения?! Я ведь уж

набил шишек привычкой идеализировать людей и научился детально их

анализировать, прежде чем пустить в свою жизнь. Я никак не мог понять,

откуда во мне эта спонтанность, откуда неожиданно нахлынувшая

40

преувеличенная женственность.

Глядя на свою блевотину, абсолютно собачью, я вдруг все это осознал и

чуть не расплакался от бессилья. Никакого желания думать,

анализировать, расследовать – только трусливые отмашки от реальности.

Я должен вытянуть себя из создавшегося положения, просто обязан, ведь

самоуважение для меня не сказка. Никаких «Скажите, вы разбираетесь в

юриспруденции?» – все это усыпляющие бредни для каких-нибудь

девочек. А я не девочка!

Поправил сползшее на плечо платье, вытер рукавом грязный рот.

Веселье закончилось. Диего и Вашингтон о чем-то щебетали. Я – черт

побери – уже трезвый. Вымыл пол, поправил пьяно намотанные на Диего

бинты, переоделся, умылся и отдал Вашингтон ее вещи.

– Нет, оставь себе. На меня они все равно не налезают.

– Тебе шло это платье, – поддакнул Диего.

Я вспомнил. Надо ведь как-то отблагодарить за помощь и защиту. Но сил

нет даже на ласки.

Вашингтон отправилась спать, а Диего все смотрел на меня и молча

улыбался. Грудь сплошь в синяках и кровоподтеках. Похоже, у меня новый

друг.

– Ладно, я пойду, – сказал Диего и стал натягивать рубашку.

– Куда? Метро давно закрыто. Можешь, переночевать у меня.

– Тебе надо отдохнуть.

– Надо.

– Ты заходи в «Пекин», буду рад опять с тобой пообщаться.

– Думаю, после сегодняшнего тебе там лучше не появляться.

– Во-первых, в «Пекине» такое часто случается, а, во-вторых, хозяин

бара – мой друг, так что я там на особых правах. Заходи. Правда.

Диего говорил нежно.

Мы долго целовались. Видимо, это одна из высших степеней доверия –

целоваться с человеком, которого только что вырвало на твоих глазах.

Он укутал меня одеялом, погасил свет и ушел, прикрыв недавно

выломанную дверь.

Я решил отказаться от благотворительности Валентина. Она меня только

41

расслабляла, а сейчас необходимо сосредоточиться и воссоздать былую

жизнь. Впредь я решил придерживаться этого плана и скорее ограничивать

себя, нежели хоть сколько-то плыть по течению. Меня ожидали, наверное,

годы испытаний и лишений, однако я твердо и, может быть, излишне

поспешно решил строить свою жизнь самостоятельно. Потерянная

квартира, какие-то признаки благополучия – все это были не мои

достижения, а отцовские или бабушкины. Предстояло начать с нуля, но по

праву принадлежавшего мне.

Отказался от денег я через Нину Владимировну. Слава Богу, ей хватило

ума никак это не комментировать. Пятьсот долларов я планировал в

скором времени вернуть, а поиски новой квартиры, естественно, челом

бил остановить. Я сказал, что буду жить в квартире №44 до тех пор, пока

не смогу обеспечить себя чем-то иным. По-моему, Нина Владимировна все

это записывала. Она объяснила, что за мою комнату Валентин платит

хозяину квартиры, некоему Сергею. Эти выплаты я тоже обещал взять на

себя. Говорил и понимал, насколько это походит на бракоразводный

процесс: за квартиру платишь ты, дети живут у меня, тебя навещают

каждый последний четверг месяца, с аспарагусом я, вообще, не знаю, что

делать. Валентин опять уехал за границу. Нина Владимировна сказала, что

передаст все слово в слово. Хоть бы подбодрила, что ли: молодец,

мальчик, так держать! Сухая корова.

Я положил трубку и почувствовал себя совершенно свободным. Даже

какой-то прилив бодрости и радости. Квартира №44 уже не казалась

клоповником, она стала квартирой «с насекомыми», и эта сентенция

делала из меня буддиста.

Вот тут я и убедился в очередной раз, что ждать от жизни чего-то

хорошего мне с некоторых пор не стоит.

За бодростью и радостью пришла страшная мигрень – у меня в жизни

такой сильной не было. Я вообще не часто жаловался на головную боль,

но подобный приступ заставил меня предположить худшее. А что худшее?

В конце концов, я не герой Томаса Манна, чтобы страдать мигренями от

потомственного сифилиса. Но мне хватило здравого рассудка обнаружить

связь между моим здоровьем и частыми с некоторых пор провалами в

памяти. Я не помнил, что произошло со мной до пробуждения в лесу, и как

будто привык считать это в порядке вещей, однако очень скоро

42

выяснилось, что я не помню и события годичной давности. Как не напрягал

я память, получалось, что весь прошедший год абсолютно стерся. Я не мог