Фред Стюарт - Золото и мишура Страница 113

Слова вызвали дружный взрыв гогота.

Джоэл намыливался, ничего не отвечая обидчикам.

— Сестренка, — сказал Норман Никби, подходя и протягивая Джоэлу кусок мыла. — Не помылишь ли ты мне спинку, а?

Опять взрыв хохота. Джоэл посмотрел на Никби, потом отвернулся, уставившись в угол кабинки. Норман сделал шаг вперед и резко всунул кусок мыла Джоэлу меж ягодиц.

— Оп-па! — крикнул он, отпрыгнув.

А пока футбольная команда издевалась и изгалялась над Джоэлом, он, крепко зажмурив глаза, выдернул из своего зада мыло.

Вечером того же дня, когда он готовил задание по алгебре в своей маленькой комнатке на верхнем этаже общежития, раздался стук в дверь. Прежде чем он успел сказать «войдите», в комнату вошел одетый в ночную пижаму Норман Никби. Закрыв за собой дверь, он улыбнулся.

— Приветик, Джоэл, — произнес он.

Толстые линзы очков Джоэла обратились на него.

— Что тебе нужно?

— Ну… — скрестив руки на груди, Никби привалился своей мощной спиной к двери. — Знаешь, хотел просто сказать, что я в некотором роде восхищаюсь тобой. Ты столько дерьма выслушиваешь от парней, и никогда еще не огрызнулся.

— А если бы огрызнулся, кому от этого было бы лучше? Все они — банда полоумных.

— Полагаю, в это число вхожу и я?

— Ты сам сказал это, не я.

— Знаешь, если бы ты с ними хоть раз поговорил по душам, они, возможно, и отвалили бы. Знаешь, все они думают, что ты — мокрая курица.

Джоэл повернулся к своим записям.

— Может, и так. А может, я плевать хотел на все, что они думают. Спокойной ночи, Норман. Завтра у меня экзамен.

Норман несколько мгновений пристально смотрел на Джоэла, затем подошел и положил руки на его костлявые плечи.

— Я мог бы защищать тебя, — мягко сказал он и дружески сжал плечи Джоэла.

Джоэл отложил учебник.

— А зачем тебе это делать?

Норман подался вперед и прошептал на ухо Джоэлу:

— Сделаю, Сестренка, если ты станешь моей подружкой.

Джоэл застыл. Затем из его горла вырвался рык, столь яростный, похожий на звериное рычание, что Норман тут же отпрыгнул назад. Джоэл вскочил со стула и обернулся к Норману, трясясь от ярости.

— Ты мерзкий извращенец! — завопил он.

Сжав кулак, он с такой силой ударил Нормана в нос, что полузащитник грохнулся на пол.

— Слушай, ты, — проговорил, все еще дрожа, Джоэл. — Мой отец дает этой школе огромные деньги и имеет тут большое влияние. Если ты еще хоть раз дотронешься до меня, я скажу отцу и директору школы, и уж они-то позаботятся о том, что кроме гребаной стрижки и бритья ты ничем другим не будешь заниматься всю свою жизнь! А теперь пшел вон!

Явно струсив, Норман Никби, из носа которого текла кровь, кое-как поднялся и выскочил из комнаты.

Однажды теплым летним утром 1926 года одна из пяти горничных, служивших в особняке Коллингвудов, закончила застилать постель Джоэла. Шарлен Миллер была очень смазливой девушкой, начавшей работать у Коллингвудов всего три недели назад. Но и этого времени оказалось достаточно, чтобы набраться от остального персонала самых невероятных сплетен о своих новых хозяевах. Она уже была в курсе того, что мистер Джоэл, единственный сын, только что закончил Йельский университет. Знала, что Джоэл не слишком-то ладит с отцом, и знала — почему.

Вытирая пыль, она задумалась о том, что в этой большой спальне много всяких странностей. По стенам, например, были развешаны самые разнообразные маски: серебряные и деревянные, маски клоунов и маски страшилищ. Повсюду: на стульях и на подоконниках были куклы: тряпичные, фарфоровые, куклы, изображавшие совсем маленьких девочек. Целая стена была забита книгами о театре: полное собрание сочинений Шекспира, полные Ибсен, Джордж Бернард Шоу, а также пьесы, которые сейчас с успехом шли на Бродвее.

На столе, который стоял перед широким окном, выходившим на теннисный корт, возвышалась потрясающей красоты игрушечная сцена. Шарлен даже на минуту замерла с тряпкой в руке, чтобы получше разглядеть маленькое чудо: двух футов в глубину, четырех футов в ширину, театральная сцена была выполнена со всеми подробностями, как в настоящем театре, так что, стоя перед авансценой, можно было разглядеть даже, как мерцают складки настоящего золотого занавеса. «Он, наверное, очень любит театр», — подумала она, протянула руку и коснулась маленького игрушечного актера в костюме Гамлета.

— Не трогать!

Она быстро отдернула руку, подскочив от неожиданности. В дверях стоял Джоэл.

— Пожалуйста, — более мягко добавил он. На нем сейчас были белые фланелевые брюки и полосатая бело-голубая рубашка, расстегнутая у ворота. Он был таким высоким, таким стройным и таким (подумала она) странным, тем более в этих своих толстых очках.

— Извините, сэр, — пролепетала она. — Я ничего тут не хотела испортить.

— Знаю. Тебя зовут…

— Шарлен, сэр.

Он мягко притворил за собой дверь и уставился на нее своими странными глазами.

— А ты очень хорошенькая, Шарлен.

— Благодарю вас, сэр.

Он медленно приблизился к ней, достал из кармана бумажник и, вынув оттуда пятидесятидолларовую купюру, протянул ее Шарлен. Рука Джоэла при этом дрожала.

— Не могла бы ты… — прошептал он.

Она попыталась уйти, однако Джоэл шагнул в сторону и загородил ей дорогу. Вытащив еще одну полусотенную купюру, добавил ее к первой.

Она с любопытством взглянула на него.

— А говорили, что вам девушки не нравятся… — прошептала она.

— Они ошибались, — так же шепотом ответил он, уставившись на ее грудь.

Она взяла из его руки деньги и стала расстегивать форменное платье.

— Закройте лучше дверь.

Он вытащил ключ.

— Уже закрыл.

— Но если нас кто-нибудь застукает…

— Никто нас не застукает… Скажи, как ты считаешь, я безобразный?

Освободившись от своей униформы, она ответила:

— О нет, сэр, вовсе вы не безобразный. По-моему, в вас есть что-то особенное.

Он снял со стены серебряную маску.

— Ты видела развешанные внизу портреты моих предков?

— Да.

— Разве моя прабабка не была красавицей?

— О да. Я часами могла бы любоваться ею. И сенатор тоже был очень красивый.

Стащив через голову рубашку, она увидела, как он через свои толстенные линзы разглядывает ее пышные формы.

— Но ведь по сравнению с ними я безобразен, не так ли?

— Ну…

Он снял очки, положил их на столешницу и приложил к лицу серебряную маску.

— Вот так, — шепотом сказал он, — ты сможешь представить, будто я такой же красивый, как и мой прадед. Фантазия всегда сильнее реальности. В действительности же реальность тоже может быть фантазией.

Когда он протянул руку и коснулся ее соска, она нервно прошептала:

— Вы почти как «Привидение в опере». Так называется кино, которое я смотрела. Когда Мэри Филбин сняла там маску с Лона Чейни, я даже вскрикнула.

— Но ведь его отвратительная внешность придает ему некоторый шарм, разве не так?

— Не знаю, мистер Джоэл. Я хотела бы, чтобы вы убрали с лица эту маску. В ней вы немного страшный.

Но маски с лица Джоэл не убрал.

— Наследник здесь! — сказала одна из секретарш в здании «Пасифик Бэнк», что на Монтгомери-стрит.

— Ты хочешь сказать, сын мистера Коллингвуда? — уточнила другая секретарша, и ее намалеванный рот сложился в вопросительную гримаску.

— Да, первый раз он явился сюда. Можешь представить? Быть наследником всех этих миллионов и ни разу даже не заглянуть, чтобы хотя бы узнать, как все эти миллионы выглядят в действительности.

— Я видела его фото в отделе ретрогравюр. Кажется, он очень хорошенький.

— Не трать попусту времени, Джинни. Я слышала, будто бы он… — она сделала непередаваемое движение бедрами, — из этих.

— В самом деле?! — вздохнула Джинни. — Какая жалость…

Как президент и крупнейший держатель акций «Коллингвуд корпорейшн», Кертис имел соответствующий его престижу кабинет. Подобно тому, каким был полвека тому назад офис Эммы, его кабинет был обставлен старинной добротной английской мебелью, стены обшиты деревянными панелями. До сих пор в отношении меблировки бытовало мнение, что самое стильное, что только можно было приобрести, — это обстановка в стиле лондонского клуба. Главным отличием от кабинета Эммы была высота: у Кертиса кабинет был приблизительно на двадцать пять этажей выше над землей, чем некогда кабинет Эммы. 1870-х годах даже мысль о подобной этажности никому не приходила в голову. Однако Эмме наверняка понравились бы те полотна, что были развешаны тут по стенам: картина Пикассо кубического периода и огромная работа Кандинского. Внук Эммы со временем стал одним из крупнейших на Западном побережьи коллекционеров современной живописи.