Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута Страница 119

- Ждет там кто, или мне со страху мерещится? - кузнец вперился вперед.

Посреди дороги, в окружении полудюжины сильно дохлых коз, стоял, сгорбившись и подпершись палкой, некто в сером. И в холоде, козы нарочито воняли - животные, явно околевшие не накануне, не были тронуты зверями или птицами. Еще страннее, незнакомец неподвижно стоял прямо посреди тучи гнилостного смрада, не выказывая никаких признаков беспокойства.

- Вуаааа, - ведущий лось, шедший в упряжке справа, выразил свое неодобрение.

- Ты кто таков? - спросил Гуннбьорн по-венедски.

- Пугало, вот он кто, - Реккимер спрыгнул с возка, подхватив посох, и направился к серому с палкой.

Тот не двинулся с места. Из-под клобука плаща торчала довольно правдоподобно сработанная нижняя челюсть с бородой. Рот, правда, был разинут слишком широко, и кроме опять же качественно сделанных зубов, в дырке было ничего, чему полагается быть при настоящем рте, например, губ или языка.

- Пугало!

В окончательное подтверждение своих слов, гутан треснул стояльца посохом по голове. Серый со стуком и потрескиванием ссыпался в кучку, из которой к ногам кузнеца выкатился череп. Поверхность кости была странно изъедена, словно кто-то наковырял в ней сотни маленьких лунок.

- Кто ж такие пугала ставит, из мертвых костей, - один из ватажников потер свой лоб, потом шею коня янтарной собачкой.

- Это, вы свое дело делайте, а мы тут подождем, - Ускучея попятил коня.

Подобрав поводья справа, Гуннбьорн пустил лосей шагом в объезд трупья. Реккимер с посохом пошел впереди. За поворотом долины, которую правильнее было бы уже назвать ущельем, стал виден подъём, шедший через развалины безымянного города. Примерно в двух поприщах от кузнецов, дорога заканчивалась казавшейся небольшой на расстоянии расселиной в склоне скалы.

- Хоть охрана эта отвязалась, - негромко обратился старший кузнец к товарищу. - Подряжался волк овчарню стеречь...

- Они думают, мы сокровище какое везем? - Реккимер окинул взглядом возок, сделанный в Альдейгье, легкий, на высоких колесах с тонкими спицами и стальными ободами.

Груз составляла полудюжина бочек с порохом, для защиты от сырости снаружи залитых корчажным дегтем и оклепанных поверх оловянным листом. К тому же, каждая бочка была обернута в овечью шкуру, чтоб чего не вышло. Что понадумали по поводу этой необычной клади Ускучея и его гулящие дружки, угадать было трудно. Гуннбьорн потравил правый повод, чуть прибрал левый, возвращая лосей на дорогу, и оглянулся. «Охранники,» хоть и в приличном отдалении, шагом ехали за возком, развернувшись веером.

- Как бы их отвадить, чтоб не полезли в пещеру, как фитили зажжем? - опять вполголоса спросил кузнец на облучке.

- Больно ты жалостлив, о собственных грабителях печешься, - Реккимер нахмурился. - Полезут, так поделом.

- Я больше волнуюсь, чтоб фитили не повыдергали, - Гуннбьорн двинул головой влево-вправо. - Тебе тоже кажется, за нами смотрит кто?

- Точно, - гутан запустил свободную от посоха левую руку за полу свиты.

Долина была тревожно тиха - ни птичьего клика, ни посвиста сурка. Муж Найдены (и теперь уже, по времени судя, отец еще не виданного дитяти) снова завертел головой - ему мерещилось движение, порхающие тени на краю поля зрения. Впереди и вверху раздался странный стрекот, будто две стрекозы летели навстречу возку.

- Кернун, праотец лесной! - Реккимер указал посохом.

Со стороны пещеры, в неестественно бесцветном небе показались две крылатых тени. Их размер было довольно трудно оценить - Гуннбьорн сперва решил, что размах крыльев был как у совы. Сами по себе, эти крылья не двигались, но над кончиком каждого из них что-то вертелось и стрекотало. Более того, между парами крыл были закреплены открытые челны, чуть шире спереди, чуть уже сзади, и в них сидели мохнатые и ушастые зверьки наподобие поморянских собачек. Стрекот стал громче, передовой летучий челн описал круг над головами кузнецов и стал снижаться.

Ветер от бешено крутившихся лопастей, как у пары мельничных ветряков, чуть не сдул Гуннбьорна с телеги. Лоси прижали уши и опустили головы. Из-за вделанной в переднюю часть челна прозрачной, как хрусталь, пластины, высунулся зверь - он был не с поморянскую собачку, а с крупного волка - и рявкнул на вполне понятном танском:

- Прячьтесь в развалины! Сейчас... - волк воздуха искал нужное слово. - Сейчас как гробанет!

Лапами, одновременно похожими и на руки, потянув за сплюснутое колесо, прикрепленное к подвижному рычагу, зверь вновь привел до того висевший почти неподвижно челн в быстрое движение. Пока стрекот затихал с почти оглушительного до еле слышного стрекозиного, Гуннбьорн, спрыгнув с облучка, потащил напуганных лосей в поводу к торчавшим слева от дороги остаткам башни. С небольшим запозданием, Реккимер закрыл рот и бросился ему на помощь. Едва кузнецы успели довести возок до шедшей полукругом давней стены, небо расколола ярко-зеленая вспышка. В последовавшей за ней тьме что-то перевернуло возок, сбило лосей с копыт, и бросило Реккимера и Гуннбьорна наземь. Раскатистый гул сотряс долину. На землю посыпались камни, горящие ветви, и древние кирпичи.

Встав на перевернутый возок, с которого раскатились пороховые бочки, Найденин муж взглянул через стену в сторону пещеры. Весь каменный склон над ней осыпался, полностью погребая вход. Между обломками скалы играли, постепенно сходя на нет, зеленые всполохи, а к небу над ущельем непонятно как на глазах возвращался синий цвет.

- Похоже, не нас одних Звана послала дыру запечатать? - Реккимер успокаивал лося-вожака, гладя его за ушами.

- Только что-то эти меховые на Свентаниных крылатых духов непохожи, - Гуннбьорн спрыгнул с возка и пошел за первой пороховой бочкой. - Хоть повезло, что порох не шарахнул.

- Когда охотник уток из лука стреляет, сам за ними в болото лезет? - гутан налег на борт возка, пытаясь перевернуть его в правильное положение.

- Охотник собаку пошлет, если есть, только что это ты вдруг?

- Крылатые духи крылатых собак послали? Помоги, один я его не переверну! А может, это и не Свентанины псы вовсе, а, к примеру, из дикой охоты Тарани Громовика?

- Кого?

Кузнецы, хоть и не были сильны в божественном, зато споро поставили возок колесами вниз и принялись собирать пороховые бочки, когда к ним приблизился несколько потрепанный Ускучея, а с ним - четверо ватажников. Все пятеро держали в руках мечи.

- Невмочь то, что в бочках, получить? - Гуннбьорн подобрал с земли тлеющую с одного конца ветку, другой рукой потянув за лямку и вытащив из-за спины железную свирель. - Что ж, получайте!

Кузнец повернул свирель отверстиями слегка расходившихся в стороны трубок к ватажникам, ногтем сковырнул крышку с отверстия в основании, и ткнул туда ветвь. Грохнуло, из дырок выпростались огненные языки, отброшенный отдачей Гуннбьорн остался сидеть на земле с ушибленным задом, а Ускучея и двое горе-охранников упали навзничь, с кровью, хлещущей из многочисленных дыр в их туловищах и лицах. Третий ватажник осел на колени, схватившись за горло, булькая, и хрипя. Бегство четвертого остановил гутанский метательный нож, воткнувшийся между лопаток.

Хан спал у двери, свернувшись в пушистое кольцо и прикрыв нос хвостом. Мордой, глазами, и общими размерами пес архона слегка напоминал кинокефалов, невозвратимо давно виденных Тирой в развалинах, но его передние лапы никак не походили на руки. Йи Ха, собака из-за моря, лежала, прислонясь боком к Хану, и внимательно слушала разговор, приподняв одно ухо.

- Если правильно сделать из дерева и шелка парящую птицу, она будет неплохо летать, но как урядить, чтоб крылья махали? Я долго думал, потом решил сперва попробовать что-то попроще, - коротко стриженный схоласт-варвар с неблагозвучным именем Кнур указал на горелку с китовым жиром. - Дым идет вверх, стало быть, если найти способ его поймать...

Варвар пристроил над горелкой полупрозрачный пузырь, в нижней части которого имелось отверстие, распертое бронзовым колечком.

- Рыбий? - спросил епарх.

- Нет, это из внутренности телячьей слепой кишки, - объяснил схоласт, держа колечко щипцами. - Смотрите!

Наполнившись горячим воздухом, пузырь расправился. Кнур разжал щипцы... и устройство поднялось в воздух.

- Лепота, Кнуре! - по-венедски восхитился Горм.

Ни по одежде, ни по поведению двух друзей нельзя было бы догадаться, кто из двоих сын архона, а кто - кузнеца. Оба были облачены в короткие шерстяные туники, подпоясанные широкими кожаными поясами, и в штаны, заправленные в добротные сапоги. У схоласта, эти штаны были сделаны из кабаньего спилка, у епарха - из чесанной шерсти. Оба, похоже, знали друг друга очень давно, возможно, даже выросли вместе, и схоласт не использовал в общении никаких форм, подобающих для обращения к епарху. В отношениях варваров, Тира уже не раз замечала черту, более или менее ожидаемую для общества в состоянии атаксии - крайнюю неопределенность или даже полное отсутствие иерархии. Горм, конечно, звался «ярлом,» но это слово с равным успехом могло означать епарха, архона, астианакса, автократора, или еще кого угодно выше положением, чем простой стратиот (называвшийся «карлом»). «Ярл» же подчинялся только гегемону, то есть «конунгу,» но почему-то считал себя ответственным не перед ним, а перед «карлами.» Более того, хотя отец епарха Килии тоже был «ярлом» какого-то варварского полуострова, титул не обязательно наследовался, так что практика отношений между представителями разных слоев и сословий не следовала никакому установленному порядку. Конечно, многие кланялись Горму и были с ним почтительны, но это было скорее следствием уважения, внушаемого лично епархом - не в силу его звания, а потому что он был одновременно намного сильнее, умнее, и острее на язык, чем средний смертный. Некоторым разочарованием для Тиры оказалось, что архона (или все-таки епарха?) не сопровождала повсюду вереница варварски разодетых любовниц, поющих гимны богине, правильно называемой «Свентана.» И уж совсем полной неожиданностью стало, что варвары могут вести архивы с описями запасов на складах, земельных наделов, и даже последовательности осмотра и обслуживания кораблей, не говоря уже о намертво высеченных в дереве и камне и неукоснительно соблюдавшихся законах. Правда, и здесь не обошлось без пренебрежения иерархией - по крайней мере, теоретически, конунг и последний «карл» были равны перед законом и могли на равных тягаться перед судом.