Gradinarov - Synovya Страница 12

– Закончил! – кричит приказчик завороженному беготнёй косточек самоеду. – Сдал ты пушнины на сто двадцать рублей, минус семьдесят рублей долгу. На товар у тебя остаётся пятьдесят рублей. Я всё записываю в книгу, понял?

Василий Никифорович сидит в большом торговом чуме, где на оленьих шкурах разложены товары. В чуме горит железная печь, рядом гора дров и обеденный столик с чайными кружками. На раскалившейся печке два кипящих чайника: один – для приказчика, второй – для самоедов.

Откинув полог, в чуме появилась голова долганина Седо:

– Ты здесь, хозяин?

– Что, не видишь с улицы, что ли? – спросил Василий Никифорович. – Заноси добычу. Буду смотреть.

В разъём чума влетел один, затем второй, третий кули с пушниной. Наконец, с мешком на спине протиснулся сам Седо и тяжело опустил его на шкуры. Послышался стук костей.

– Бивни мамонта – штука тяжёлая. Олень устал от них! – тяжело дыша сказал Седо. – В кулях сто двадцать шкурок песца, пятнадцать лисьих. На нарте есть ещё две росомашьи. Шкурки одна к одной. Нынче песец крупный попадался. Правда, лисы средненькие. Смотри, оценивай. Выделка – ни жиринки не осталось.

– Ладно, Седо! Садись пока, пей чай, а я смотреть буду!

– Никифорыч, а может, кружечку винишка подашь. Так хочется! Чай я каждый день пью, а вино, когда вы приаргишите в стойбище.

– Пока не сторгуемся, никакого вина! Ваш староста Фёдор Петрович Дураков добивается запрета на продажу хмеля. Скоро и мы вино не будем возить, – сказал приказчик. – Пей чай! Уже вскипел! Бери сахар и баранки!

– На баранки зубов нет! Они твёрже льда на майне! Мороженые.

– А ты в чай опусти, и они отмякнут! – посоветовал Василий Никифорович. – Мы так и баранки, и сухари едим. В размочку.

А сам развязал кули, вытряхнул мех на оленьи шкуры и начал перебирать пальцами «песцовую одёжку». Седо нехотя пил чай и глядел на приказчика, придирчиво осматривающего его пушнину. Тот разложил шкурки в три кучи.

– Смотри сюда, Седо! Шестьдесят шкурок песца беру по полтора рубля, тридцать – по рублю. Остальные – по полтиннику. Лисьи – по два рубля, росомашьи – по два с полтиной!

– Мало, хозяин, мало! Песец больше лисы. Пойди в тундре, поймай полтинник. Из-за одного песца, бывает, по пятнадцать вёрст по путику идёшь. Ноги отваливаются, а ты – полтинник!

– Не могу больше, Седо! Песец небольшой, ворс мелкий. Не могу!

– Ладно! Садись, считай! Я посмотрю, что мне останется.

Василий Никифорович тоже прихлебывает чай из кружки, смотрит квитанции по долгам, играет костяшками. Седо сидит и со страхом ожидает, сколько у него останется денег на муку, табак, чай, ситец, вино. Отщелкав косточками, приказчик разводит руками:

– Я убираю долги, и тебе на товары остаётся девяносто пять рублей! Не густо, дорогой Седо! Много товару не купишь.

Седо сидит на шкуре, придавленный таким известием.

– Василий Никифорович! У меня жена, двое детей. Хлеб, чай, сахар нужен! Помрут с голоду! – лопочет убитый горем Седо. – Год с охоты не вылазил, а заработал сотниковский кукиш.

– Смотри товар, выбирай, что нужно, но не более, чем на девяносто пять рублей. Ах, подожди! У тебя же ещё мамонт есть. Сейчас окину, что за кость.

Перебрал, осмотрел куски бивней.

– Бивень белый! Ни одной трещинки! Давай по четыре рубля за пуд.

– На пароходе по пять берут, а ты – по четыре. Не буду продавать!

– Забирай тогда куль, пусть он у тебя трескается.

Седо в раздумье смотрит на бивни. Жалко отдавать за такую цену. А душа скулит по вину.

– Хозяин! Кружку вина дай, сбавлю цену на бивень! – заискивающе смотрит Седо на приказчика.

– Я налью, только никому не говори, что я угостил. Понял? – заговорщецки сказал.

– Понял, хозяин! Никто знать не будет, где Седо выпил.

Седо, озираясь, хлебнул вина, повеселел и пошёл отбирать товар. Выбрал три куля муки, двадцать пачек чаю, десять папуш табаку, по три фунта пороху и свинца. И ведро вина! Василий Никифорович опять кинул на счётах:

– Не хватает денег на порох, свинец и на вино. Сотников запретил тебе выдавать в долг. Ты, шельмец, с гонором, пушнину продаёшь на пароход, минуя Сотникова. Жалуешься старосте Дуракову, что тебя купец обсчитывает. Поэтому иди к Александру Киприяновичу, проси у него в долг. Разрешит, я выдам!

Седо снова сел на шкуру. Вино покачивает измождённое тело самоеда. Глаза то открываются, то закрываются. Он пытается думать, как выкрутиться зиму без долгов. Пороха и свинца мало. Не хватит на зимнюю охоту. У соседей занять? Сами бедствуют, не знают, как торг пройдёт. Сотников долги удержит – тоже останутся ни с чем. Плохо думается. Вино отвлекает. Он открывает глаза и просит у приказчика табаку.

– Вот последняя папуша – и я тебе больше ничего не должен! – бросает в лицо горькие слова Иванов и даёт щепотку табака на трубку. – Закуривай – и давай отсюда! Не держи очередь, а то купец увидит и за сокуй вытащит тебя на снег. Если хочешь взять в долг, проси у Сотникова, – советует приказчик.

Александр Киприянович сидит в небольшом тёплом чуме у горящей печи и пьёт чай со старостой Затундринского общества Фёдором Петровичем Дураковым. Курят трубки, прихлёбывают и ведут говорку. Сотников знает, зачем заглянул в его чум Дураков. Не чаю попить, а спросить, почему без патента вином торгует. Ждёт купец вопроса, а Дураков петляет вокруг да около, ищет удобного момента, чтобы в лоб спросить.

Потягивая трубку, староста медленно, без напора, как бы между прочим, говорит:

– Жалуются мои сородичи, Александр Киприянович, спаиваешь их, обираешь до нитки, да ещё и бьёшь, когда своё требуют.

– А ты скажи, Фёдор Петрович, кто жалуется? Они у меня с голоду подохнут!

– Не скажу – кто, но уже не один человек. Боятся они тебя! Просят, чтобы я их не называл. Дак вот, я тебя пока прошу – не торгуй в моей управе вином. Одни беды от него. И на цены волчий аппетит убавь. Все у тебя в долгах ходят. Закабалил каждую семью.

– Мой аппетит никому не вредит! Дорого, пусть не берут. Раньше жили без муки, без чая, без табака. Не вымерли. И сейчас не вымрут.

Откинулся полог чума, и втиснулся пьяный Седо.

– Хозяин, дай товар в долг. В тёмную пору верну шкурьём!

– Ну, видишь, Фёдор Петрович! Торг не прошёл, а он уже под хмелем! – обрадовался Сотников. – Я, что ли, поил?

– Где ты напился, Седо? – спросил Дураков.

– Не скажу! Песца сдал, лисицу сдал, росомаху сдал, бивни тоже. Много. Четыре куля сдал, а товару получил мало. Иванов долг удержал! – еле ворочал языком самоед.

– Выйди вон, лодырь! – закричал Сотников. – Жаловаться только можешь, а не охотиться!

Седо пал на колени и начал целовать купцу бокари. Тот оттолкнул ногой. Седо упал на спину, поднялся и снова встал на колени.

– Сейчас ноги целуешь, а через час будешь меня обзывать «Ландуром».

– Не буду! Даже шайтаном обзывать не буду! Поймаю песца – отдам долг.

– Не убив медведя, не продавай шкуры! – сказал купец.

Затем схватил за загривок Седо и выбросил на снег.

– Теперь ты сам увидел, Фёдор Петрович! И так через одного. Выпьют, потом приходят права качать. И за ножи хватаются, – злорадствовал Александр Киприянович. – Приходится кулаком усмирять.

– Это я вижу. Но зачем из чума выбросил на мороз? В тундре свои законы. Мил не мил тебе человек, а коль в чум зашёл, накорми и обогрей. А ты ему – по загривку!

– У него чум рядом. Дойдёт! Наглому дай волю, захочет и боле, – заиграл желваками Александр Киприянович. – А законы я сам устанавливаю.

– Ой, обираешь ты нашу тундру! Жестокость плодишь у самоедов. Задираешь их друг с другом. Одного жалуешь – другого нет. Зависть развиваешь. Так ненароком можно и пулю схлопотать!

– Не схлопочу! Девятый год торжища устраиваю, и никто на меня даже рукой не замахнулся! Многие молча получают расчёт и уходят. А такие, как Седо, нажрутся вина и лезут на рожон. Отсюда и драки, и смерти. Но это твои заботы, Фёдор Петрович! Ты отвечаешь за спокойствие в своей управе. Ты – власть. У тебя и бляха на груди! Вот и управляйся со своими сородичами. Приучай к порядку!

– Моё дело тебя предупредить, Александр Киприянович! А как староста, я должен запрет наложить на торговлю вином в моей управе. Не задирай людей. Поплатишься.

– Твои люди, когда я прихожу с аргишом в стойбище, перво-наперво про вино спрашивают. Не о муке, табаке, порохе. А о вине! Без него им и торг не нужен.

– У тебя, Александр Киприянович, губа – не дура! Твой приказчик с твоего же позволения сначала вином угощает, а потом принимает пушнину. С хмельными легче сторговаться. Поначалу вино их добрыми делает. Сговорчивыми. Вот и берёте по дешёвке пушнину, а товар отдаёте втридорога. Обсчитываете, как малых детей, и ты, и приказчик твой.

Александр Киприянович нервно заходил по чуму вокруг печи:

– Ты, хоть и староста, Фёдор Петрович, но несёшь самый что ни на есть вздор! Если я не приеду с обозом в твою тундру – вы же умрёте без меня. Неужели охотиться станете из лука, не имея ни пороха, ни свинца. Сети не завезу – останетесь без рыбы. Строганину есть перестанете, оцинжаете прежде времени – и каюк! Потому ты мне, Фёдор Петрович, – не указ! Хоть я и без бляхи, но хозяин всей тундры – я. Я – кормилец твоих людей. Понял? И больше с такими обвинениями не приходи!