Феликс Максимов - Все, кроме смерти Страница 12

- По отцу!

- Погоди. Ты кто такой есть?

- Стажер - не изменяя улыбке, отозвался верзила. - Из Академии. Я кинолог. К Вам направили на практику. Я уже все бумаги в канцелярии заверил!

Переход кадра

К штанине Януша жалась горбатая сука-страстотерпица. Чистокровная беспородная. Длинные желтые ноги, мусорный хвост между задних ног, вислые уши-тряпочки, язык набок, в носу сопля, в карем глазу - слеза горькой вдовицы, второго глаза нет.

Зато на шее у суки наверчен был суконный слюнявчик, утыканный медалями и значками. Сука в немыслимой позе почесала правой ногой левое ухо. Медали навязчиво бренчали. По полу сквозняк гонял пуховые клоки подшерстка - сука сильно линяла.

- Моя Жулька. - сияя, сообщил Каминский-Белга, хотя его никто об этом не просил - Вы не смотрите, что она пожилая. У нас паспорт есть. Четыре грамоты . Она на всех испытаниях первые места брала. Нюхливая и хваткая, как черт. Глаз потеряла на боевом задании семнадцать лет назад. Сам Рубинчик в нее стрелял! Ветеранша.

- Уууууммм…. - подтвердила сука, прогнула спину и напрудила на паркет.

Тюк… - запнулся ремингтон. Софочка ниже опустила голову и прикусила кончик косы, пряча улыбку. И тут же “тюктюктюк!” - поспешно взорвались клавиши.

- С ней это бывает. Нервы, - покраснел Януш и стащил с вихров фуражку с переломанным для форсу козырьком. - А где у вас тряпка?

Крупный план

Доппель-Кюммель, не спеша, загибал пальцы.

Блудный банкирский сынок. Жадные газетчики. Король сыска с беременной Маней. Фабричные. Архангел Михаил - румяный златовласый идиот. Старая сука с паспортом.

За окном фальшиво завизжала шарманка. Отчаянно чирикнул воробушек и затих.

Полицмейстер свернул в кулаке газету, посмотрел сквозь нее одним глазом, как в окуляр калейдоскопа:

- Что-то мне сегодня в подзорную трубу какую-то ерунду показывают… Так все по местам. Работаем! Яков, объясни кинологу, что он должен делать. И чтобы без самодеятельности. Собаку на кухню. Скажите, я велел каши дать.

Езжайте оба. Ему даже документа не надо, все на лице написано. Что, Маслов, с таким дубом стоеросовым на воровскую Тестовку ехать не страшно?

- Вот я всегда не понимал, чего девки боятся по ночам ходить, я так не боюсь, - серьезно заметил Белга

Т-тюк… - в последний раз поперхнулась пишущая машинка.

Переход кадра. Натурная аэросъемка. Панорама. Наплыв.

Плывет мимо зрения полоумная летаргия окраин.

Дымят кухонные трубы, во дворах рабочих бараков сушится серое белье

Звякает церковный колокол. Овраг.

Голые колючие малинники.

Горькое кладбищенское марево… Жгут старую траву на склонах. Густо и душно курятся кучи прошлогодней листвы.

Стоят над душой по левую руку на том берегу Реки алые на последнем солнце башни пивоваренного завода. Нищая, драночная Тестовка - заводской, слободский подол Города.

Здесь падают спать и просыпаются по фабричному гудку, здесь варят на чадных плитах кашу с камешками и сором, кошки растаскивают по кустам селедочную требуху, и тощие женщины рожают из года в год рахит, наследственный сифилис, каверны в легких.

Воспаленные полосы солнца. Завтра будет ветрено.

Поблескивает холодно в жирных грязных колеях переулка ржавая вода, с чавканьем месит глинозем башмаками сутулая фигурка.

Черные клинья узкой юбки в грязи по колено. Серый платок накинут на голову, концы плотно стянуты на груди.

Странница озирается. Привычно ныряет в кусты, раздвигает доски забора. В бурьянном саду пятый год гниет одноэтажная дачка.

Окно тускло желтеет - керосинка на подоконнике.

Странница бросилась на крыльцо, выстучала кулачком барабанный мотивчик.

Изнутри помедлили. Щелкнул засов.

Темный мужской силуэт на пороге.

Странница припала к его плечу. Потерлась скулой. Хотела ощупать лицо - наткнулась на дужку очков, отстранилась, сказала спокойно:

- Они все знают. В “Черемшине” сегодня будут двое. Я приметы запомнила. Один - средних лет, кличка “Федор Портнов” второй - молодой, здоровенный, дурак с виду, старая собака с ним. Пошли в дом. Я не могу здесь говорить подробно. Ну, скорее…

Темный шелест ветра по Тестовским палисадам и сорнякам.

Смена кадра. Павильон.

На плите глухо закипела вода. Вокруг закопченного лампового стекла вились мотыльки.

Гостья облокотилась на стол, покрытый газетой - на нем - в оружейной смазке - детали разобранного пистолета.

- Лева… Не ходи сегодня в “Черемшину”. Я у тебя спать буду, хочешь? Ты только не ходи.

Мужчина поворачивается - мы впервые видим его лицо в тусклом свете керосинки - узкое, породистое с четкими подглазьями, усы, бородка, дужка очков.

Он улыбается краем губ и выговаривает:

- Софья, будь ласкова. Сделай нам чаю.

Софья устало сволокла с головы платок, перекинула через плечо косу с черной гимназической ленточкой и прихватила тряпкой раскаленную ручку чайника.

Затемнение.

+ + +

Переулок, окошки нижних жилых этажей - занавески: ситчик в цветочек, в баночках - проросшие зеленым пером луковицы. Вывески мелких лавок “пиво-раки”, “машинные и технические масла”, “москательная Иконникова” .

Прохожие: дьячок подметает ряской мостовую. Две коричневые вдовы среднего пошиба с базарными корзинками, бездельник с бамбуковой тросточкой в демисезонном пальто-реглан, пристроился в фарватер к тихой девушке с нотной папкой подмышкой и эдак с намеком подкручивает гаденькие нафабренные усы. Барышня, придерживая шляпку, поспешно семенит на другую сторону улицы.

В подворотне у водочной лавки-“казенки”, где торгуют на вынос, уже стоят три-четыре пролетки - морды лошадей кивают в торбах, извозчики сошлись у стены и сбивают о штукатурку сбивают сургучные нашлепки с горлышек. Вся стена рябая от “красных меток”.

Чистильщик азартно орудует двумя щетками над штиблетом коммивояжера с баульчиком - совершенно похоронный типаж в черном котелке.

Бредет по пустынной мостовой, как лунатичка по карнизу, закутанная баба- рыночная покупщица, зевака и кромешная дура.

Из прорехи в шали виднеется насморочный нос-пуговица, пухлые щеки и ямища рта.

Под мышкой у бабы скучает в промокшей суровой бумаге жирный снулый судак с белым вздутым брюхом.

С носа и хвоста судака капает мутный сопливый рыбий сок.

Баба, раззявясь, замирает у фонарного столба и всматривается в афишу - водит грязным пальцем по строчкам, губы шевелятся - разбирает по складам.

Судак, как тесто, клякло шлепается на мостовую.

Баба хватает рыбу, тискает ее в тряпье.

И снова втыкается в афишу припухшими бараньими глазами.

Крупный план:

Афиша на столбе, отпечатана криво и броско красно-черный шрифт, имена дописаны чернилами от руки. Почерк гимназический.

“Общество прогрессивных поэтов “Крапленый Валет”, желает пригласить всех избранных на творческое чаепитие,

адрес Водовозный переулок, 23. Ночная литературная кофейня-монстр “Безноженька”.

Вас ждет ШОКЪ.

Долой мещан, филистеров и двуутробок!!!

Да здравствует вольный стих! Да льется он первобытен и дик! Наш молодой голодайный крик ниспровергнет Бога лик!

Дорогу - молодымъ!

Вся власть - поэтамъ!

Примечание: Чтение поэз и эпоидов - строго по списку гостей.

В программе - фуршет, кекуок и бесовское действо! Зажигание серных спичек! Гоголизмы и гофманиана! Таксидермический месмеризм! Три тысячи бритых старух!

В чаепитии участвуют:

Мартовский заЕц - молодой автор поэзоневроза-дилогии : “Экстазы Марсельезы” и “Аденоиды содомизма”

Безумный шляпник - юный автор сборника “Заикаканье”

Соня - несовершеннолетняя автор - спортсмэнка и суфражетка, пожелавшая остаться неизвестной и ныне и присно и вовеки веков - автор романа-трилогии ” Лизочка: сэксуальная пантэра”.

ЖДЕМ! ЖДЕМ! ЖДЕМ!”

Общий план. Интерьер. Наплыв. Детали

Каменный подвал, длинный и неуютный, как ангар вагонного депо, крыша сводчатая, какие-то трубы под потолком, разводы селитры, тусклые керосиновые лампы, адски накурено - и лампы сквозь папиросное марево, как желтые глубоководные медузы, смертельные реснички тропических росянок - ссаный насекомый свет.

По сырой зернистой штукатурке - аляповатые сочные росписи-фрески, какие-то грандиозные носы, петлистые уши, вазы с фруктами, розовощекие голые бабищи хороводом над головами посетителей, греческие пастушки мужского пола с вареными коровьими глазами, лошадиные головы, слоновьи цветы и золотые китайские птицы: все это хищное нарочное, оранжерейное так и прет из стен напоказ.

Каждый жирный малярный мазок - как шлепок по мясистой ягодице.

Людно и говорливо. Шиньоны со шпильками, лысины, проборы.

Овалы столиков, крахмальные куверты, алого бархата сборные шторы, золотые яблочки-ароматички, аквариумы с золотыми пуассонами, белейшие фрачные пластроны и шляпки-неведимки с перьями лирохвоста, офицерские погоны (откуда бы) и слепой отблеск стекол пенсне.