Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том III Страница 12

Бегство в леса

Я кинулся к лесу, что находился в четверти лье от нашего лагеря. Я остановился на опушке, чтобы посмотреть, не преследовали ли меня; но, наконец, заметив оттуда, что ничто не колыхалось вокруг, я двинулся вперед, дабы быть подальше, когда займется день. Я ничуть не сомневался, что обнаружат мой побег лишь к этому времени, и мне нечего особенно бояться до тех пор. Наконец, воспользовавшись собственными ногами как только можно лучше, я был уже более чем в трех лье от лагеря, когда обратил внимание на то, что начало светать. Я тут же завернул в другой лес, оказавшийся на моем пути, из страха, как бы за мной не пустились вдогонку и я бы не угодил, как обычно говорят, из лихорадки в горячку. Я провел там весь день в ужасающем трансе, потому как постоянно слышал шаги множества людей, входивших туда одни за другими. [61] Это заставило меня поверить, как, вероятно, и было по всей видимости, что именно меня они там искали. Однако счастье не отвернулось от меня, и я никем не был раскрыт; я снова двинулся в путь с наступлением ночи, чтобы по-прежнему продолжить мой вояж. Я маршировал, по меньшей мере, четыре часа, так никого и не повстречав, настораживая уши с момента на момент, дабы прислушаться, не идут ли все-таки по моему следу. Наконец, примерно за час перед рассветом, я услышал конский топот, что обязало меня внезапно остановиться. Я улегся на землю в то же время, дабы пропустить эту Кавалерию; но случаю было угодно, чтобы она повернула как раз туда, где я затаился; я пополз на животе, лишь бы избежать столкновения с ней. Пешие связные, шагавшие перед остальными, тогда вдруг бросились в ту самую сторону, где я прятался; они не раскрыли меня, нет, просто деревья вокруг меня они почему-то приняли за людей. Один конь заметил меня и испугался, так что отскакал на несколько шагов; тот, кто на нем сидел, заставил его вернуться помимо его воли на прежнее место, дабы, как это в обычае у тех, кто хорошо разбирается в верховой езде, не приучать его делаться пугливым.

Тут-то всадник и заметил меня, как ранее сделал его конь, и когда он мне сказал встать и следовать за ним, если, конечно, я не хочу, чтобы он застрелил меня в упор из своего мушкетона, пришлось ему подчиниться. Я не ждал, что он меня спросит, кто я такой, когда я поднялся, и я сам спросил его, к какой партии он принадлежал, потому как он говорил на очень хорошем Французском, и я понадеялся, что он окажется из войск Короля; я добавил к этим словам по собственному поводу, что я был бедным дезертиром, раскаявшимся в совершенной ошибке и возвращавшимся в свой полк, дабы добиться там прощения.

Тогда он приказал мне шагать перед ним, чему я немедленно подчинился, потому как он не единственный отдал мне такое приказание, к нему [62] присоединились еще и другие; он послал доложить тому, кто командовал этим отрядом, о его встрече со мной. И тут как раз оказалось, что этим командиром был его Мэтр лагеря, и когда этот Офицер выдвинулся вперед посмотреть, что я из себя представлял, и допросить меня, едва я бросил на него взгляд, как, несмотря на потемки, узнал в нем Месье Графа де Руайя. Сейчас же все страхи, какие только я мог иметь, преобразились в величайшую уверенность. Я назвал ему мое имя, в чем не было бы ни малейшей необходимости, будь там чуть посветлее. Он знал меня лично, и я знал его совершенно так же; но так как стояла ночь, а кроме того, мой маскарад делал меня неузнаваемым в его глазах, я счел себя обязанным поступить таким образом, как и поступил. Он был счастлив со мной свидеться, и, распорядившись дать мне в то же время своего запасного коня, он спросил меня, откуда я явился, и что за приключение вынудило меня оказаться в столь скверной экипировке. Он ничего об этом не знал и ни от кого ничего не слышал.

Исполненная миссия

Я изложил ему в двух словах мои небольшие злоключения, и как меня чуть было не повесили. Он мне ответил, что, откровенно говоря, слишком многим рискуешь, когда занимаешься тем, что я делал; он был добрым слугой Короля и посвятил себя этому ремеслу, но с каким бы рвением он к нему ни относился, каким бы оно ни могло быть огромным, ничто и никогда не заставило бы его пожелать позволить себя повесить ради его службы. Я ему заметил, что мне было далеко до него; он большой Сеньор, чья судьба обеспечена; тогда как я всего лишь бедный дворянин, и мне просто необходимо рисковать всем на свете ради продвижения по службе, так должен ли он удивляться, что я делал то, чего бы он никогда не соизволил сделать. Он мне ответил, что все то великое состояние, каким он, по моему убеждению, владел, состояло всего-навсего из двадцати тысяч ливров ренты, данной ему отцом, когда тот его женил; а это не было чем-то непомерным для персоны [63] его происхождения, тем более, что он не имел ничего из достояния его жены.

Она была его двоюродной сестрой, и Виконт де Тюренн доводился дядей им обоим; в остальном как он, так и она — убежденные гугеноты, в том роде, что когда все великие Сеньоры, придерживавшиеся некогда этой Религии, изменили ей в настоящее время, они оба все еще настолько привязаны к их вере, как и те были прежде. Однако в этом кроется причина того, что он не продвигается так, как делал бы это, если бы показал себя хоть немного более угодливым. Поскольку Король не любит, чтобы ему сопротивлялись, пусть даже в мельчайших делах, он никогда и не задумывался над тем, что гораздо труднее сменить религию, чем рубаху. Ему вполне довольно быть убежденным в том, что его собственная — наилучшая, дабы желать, чтобы каждый ей следовал; к тому же, он вообразил, что два сорта религии в одном Государстве есть вещь, способная привести к его гибели.

«Хапуги»

Но не буду далее углубляться в это рассуждение, не имеющее, к тому же, ничего общего с моим сюжетом; едва я удовлетворил любопытство Графа де Руайя, как попросил у него пять или шесть всадников эскорта, дабы получить возможность соединиться с нашей армией, не опасаясь «Хапуг», поскольку их развелось великое множество в этой стране; но они осмеливались собираться лишь в маленькие банды, потому как сколько их отлавливал Месье де Тюренн, столько же их он и приказывал вешать без всякой проволочки и даже без всякого подобия процесса. Мы называли этих воров «Хапугами», как это делали в Германии, хотя для различия их одних от других мы давали им подчас и другое наименование в этой стране. Итак, Граф уступил моей просьбе, и остальную часть ночи я маршировал вместе со всадниками, каких он мне дал. На следующее утро, в то время, как мы продолжали наш путь, и когда я находился на дороге, пролегавшей в низине, я заметил эскадрон, расположившийся на одной [64] высоте. Это заставило меня натянуть поводья. Я счел, что эти войска были из гарнизона Эра, мы, должно быть, проезжали совсем недалеко от него; но, увидев появление еще одного эскадрона момент спустя, а за ним еще и другого, и, наконец, вплоть до шести, сделавших остановку на этой высоте, я продолжал маршировать, хотя они отрядили десять или двенадцать всадников встретить и окликнуть меня. Если бы я поверил тем, в чьей компании находился, далеко не продвигаясь к ним навстречу, я бы, напротив, оборотился к ним спиной, даже и не думая оглядываться назад. Но я не считал себя обязанным столь некстати бить тревогу, как хотели они. Я сказал себе, что абсолютно наверняка это был авангард нашей армии, либо там сочли за лучшее снять осаду Сен-Венана и маршировать на помощь Ардру, либо же, после завершения этого завоевания, они двинулись в путь для исполнения очередного предприятия.

Находчивость Месье де Тюренна

Я не ошибся, это были они самые, в чем я не замедлил убедиться. В самом деле, когда я приблизился к этим всадникам, они мне все подтвердили, стоило мне крикнуть им при встрече: «Да здравствует Франция». В то же время я пустился галопом к Месье де Тюренну, кто, после приведения этого города Сен-Венана в повиновение Его Величеству, маршировал большими переходами для оказания помощи Рувилю. Он спросил меня, в каком положении я его оставил. Я ему ответил, что у того было много мужества, но мало сил, так что я не на шутку боялся, как бы он не прибыл слишком поздно для его спасения: Он мне заметил, что здесь надо бы найти ответный ход, и он над этим поработает. Я не понял, что он хотел мне этим сказать. Единственным ответным ходом, какой он мог бы найти, как мне казалось, было бы заставить его армию не маршировать, но лететь; а это, по моему мнению, было бы уже не в его власти — но великие люди, такие, каким был и он сам, обладают возможностями, каких другие не имеют, и о каких у них бы даже не хватило ума [65] додуматься; он приказал своей армии маршировать немного левее, чем она маршировала прежде, дабы она прошла в виду Эра. Он ясно представил себе, как Месье Принц и другие Генералы Испании должны были бы отдать приказ Коменданту этого места выстрелить из пушки, если он увидит его появление, дабы Комендант Сент-Омэ ему ответил, и это послужило бы им сигналом для принятия решения, какое, они рассудят, было бы кстати в ситуации вроде этой. Все случилось точно так, как он себе это и вообразил; едва Комендант Эра завидел наш авангард, как он произвел несколько пушечных залпов. Комендант Сент-Омэ сделал то же самое, стоило ему заслышать пальбу из Эра; таким образом, Месье Принц, рассудив по этим знакам, что мы вскоре свалимся ему на голову, внушил Испанцам, что им было бы лучше отступить от Ардра. Однако, не желая иметь на совести ничего, в чем он мог бы себя упрекнуть, прежде чем уйти отсюда, он призвал Рувиля сдаться. Он даже велел передать ему, дабы скорее подвигнуть его к этому, что ему покажут, если он пожелает, насколько мины, подведенные под стены его города, были готовы произвести их эффект.