Сказки сибирских деревень - Елена Жданова Страница 12

А Иванушка своё гнёт:

— Пропадёт малыш в одного, тятя. Ну, как в избу его взять? Выкормим, чай!

Мужик засумлевался[63], но сынок-то улещать умел! Вот так и привели Потапку в деревню. Года два медвежонок у них жил, а потом в лес свёл его Перфил. Не сразу, приучал потихоньку, чтоб вспомнил тот своё родство. Иванушка попечалился, конечно, но что поделаешь? Зверю в лесу надобно жить. Через год, по весне, с отцом по обыкновению рубят дровишки, на зиму готовятся. Тут к ним Потап и вышел. Ивашка-то его сразу признал. У медведя, слышь-ка, на носу белая полоска была, отметинка, значит. Хлебушка достал, идёт к мишке, не боится, по имени призывает. А тот ничего, взял еду из рук, рыкает радостно. Ну, поздоровкались, Иванушка к работе вернулся, а Потапка не уходит. Лёг в тенёчке и чухается понемногу. Отец-то и бает:

— Дружок твой, вишь, как вымахал! А всё одно, помнит любовь да ласку.

К вечеру медведь ушёл-таки, а Перфил с сыном спать улеглись. Под утро проснулся Ивашка, будто толкнул кто. Сердечко колыхается в тревоге, а отчего, понять не может. Потом думки потекли, и почуял он, что с Потапкой беда приключилась. Отполз тихохонько, топорик ухватил и в лес побёг. А при нём завсегда дудочка была, жалейка. Когда он пастуху помогал, тот его научил, как изладить такую. Играл пастух душевно и подпаска выучил. Медвежонок на звук этой дудочки часто приходил, когда Иванушка коров пас. Ну, идёт оголец[64], куда чуйка ведёт, а между тем, достал жалейку да и дунул несильно. В ответ слышит рёв Потапушкин. На голос-то, знамо, быстрей выйти. Вскорости нашёл-таки дружка. Провалился тот в бочаг [65] глубокий невдалеке от озерка. Края у ямы глинистые, не может мишка вылезти. Изгваздался весь, изозлился. Ивана увидал, заурчал радостно, загудел. Интересно пареньку, отчего это бочаг без воды? Ну, ладно. Деревце срубил, сунул в ямину, Потапа вызволил. Тот по траве мокрой катается, умывается, значит.

А Иванушка бочажок разглядывает. Смотрит, на дне камешек занятный посверкивает. Разобрало мальчонку любопытство, спустился он вниз, изловчился, камешек палкой поддел да и сковырнул. Тотчас из земли родничок забил в три струйки. Ивашка камешек наверх выбросил и сам поскорей вылез. Бочажина скоренько наполнилась и ручейком перелилась через край. Вода к озеру заструилась. Ну, парнишечка умылся, почистился, дружка за ушки потрепал, да и назад, на деляну воротился. И камешек занятный с собой прихватил. А тот не простым оказался! Пока шёл, разглядел его со вниманием. С одной стороны находка гладкая, как дивильне[66] оказалась, а с другой — ровно горочка с дырочкой посерёдке. А сам камень зелёного цвету с белыми ниточками и тяжелёхонек! Подивился Иванушка, припрятал его около заметного места. Как в деревню стали возвращаться, он тот камень и забрал тайком.

Прокатилось лето быстрым колесом, на осень повернуло. Собрались деревенские ватажкой немалой кедровую шишку бить. Ну, Ивашка тоже с ними навострился. Дошли быстрёхонько. Разбрелись, гомонят да смеются. Ну, ясно дело, молодёжь почти вся! А по молодому делу всяко слово смешным кажется, особливо, когда с девками балаболишь. Одна из них, постарше Ивашки, Миловида, на него глазками зелёными вспоглядывает, зубками посверкивает и нет-нет да и плечиком поведёт. Огонь-девка! Паренёк-то видит, зубоскалит подружка, да не верит, что он ей глянулся[67]. Сам себе работает, помалкивает. Вскорости на передых сели на полянке, у ручейка. Миловида опять же к Иванушке вяжется — то кусочек получше ему подсунет, то яблочко подаст. Остальные заприметили, начали трунить[68]. Вот, мол, тебе, добрый молодец, и невестушка. Он закраснелся, что девица, да головой поник, молча. Ближе к темну устроились на ночлег, костерок запалили, разговоры завели, песни затянули. Иванушка и не заметил, как заснул.

Снится ему сон странный. Будто камешек, что он из бочажка вытащил, разгорелся пламенем ярким, зелёным. А из дырочки, что на нём с одной стороны была, луч белый высветился и в грудь, супротив сердца, упёрся. Очнулся Ивашка, головой мотает, не поймёт со сна, где находится. Огляделся, ночка звёздная, тишина кругом, у костерка насторожник[69] придрёмывает. Попил водицы, опять прилёг, думки крутит, к чему такой сон?

В деревню-то как воротились, так и понял Ивашка, к чему сон был. Пока они шишковали, сестрёнку малую трясучка скрутила. Горит дитё жаром в беспамятстве. Вот беда-то! Уж и бабку-травницу кликали, и ворожею, да всё без толку. А тут парнишке в ноги псица тычется, за штанину тащит в сторону. Что за диво? Он за ней, и приводит его собачка к месту, где камень спрятанный. Отрыл Ивашка камень, а тот полыхает огнём-то, и лучик в сторону тайги кажет. Ну, смекнул, знамо дело, что неспроста это, потянулся в лес утайкой ото всех. А дело, на ночь глядя. Долго ли коротко, а довёл его лучик до бочажка, в который Потапка угодил.

Cмотрит Ивашка, а к бочажку несколько тропок ведёт и по каждой свой зверь идёт. По одной волки, по другой — белочки да барсуки, по третьей и вовсе змеи! Что за диковина? Притаился, поглядывает. Видит, каждый зверь другого не трогает, смирно все стоят, вроде очереди ждут. Вот подошёл волк хроменький, полакал из бочажка неторопливо, с отдыхом, отряхнулся и к деревам затрусил. А на ногу-то и не хромает боле! Потом белочка припала к воде, потом змея.

Понял тут Иван, что не проста водица та! По поясу пошарил, вот она, бутыль, из глины гончаром сделана, верёвочкой обвита. Попросил мысленно у Гордея с Марьяной помощи и пошёл по своей тропочке к бочажку. От него как раз лось отошёл, фыркнул и побрёл восвояси, на человека даже не взглянул. Стоит Ивашка, переминается, звери на него смотрят, ожидаючи. Тут одна лисичка тявкнула в голос — чего, мол, очередь задерживаешь? Паренёк скумекал, что его черёд воду набирать. Подошёл без опаски, зачерпнул, набрал доверху в посудину, поклонился в благодарность и назад скоренько, до деревни. Прибежал, а как подойти, не знает. К травнице сунулся:

— Вот, баушка, водица лесная, свежая. Может, попробовать?

Та в лицо ему глянула, воды в ладонь плесканула, сглотнула, покивала и малую давай поить. К рассвету трясучка усмирилась, а к вечёру сестрёнка уж и по двору топала.

Старушка ничего никому не сказала, а Ивашке