Мейбл Коллинз - Идиллія Бѣлаго Лотоса [Идиллия Белого Лотоса] Страница 13

Вдругъ я ясно почувствовалъ присутствіе посторонняго лица въ святилищѣ, и, дѣйствительно, у входа во внутреннюю пещеру стоялъ Агмахдъ. Я съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него: его лицо было такъ-же невозмутимо, какъ если-бы онъ былъ слѣпой. Вдругъ, мнѣ стало ясно, что это на самомъ дѣлѣ такъ; я понялъ, что онъ ничего не видѣлъ: ни видѣнія, ни этого свѣта, ни меня самого…

Она не то повернулась ко мнѣ, не то наклонилась надо мной… Я могъ видѣть ея лицо и глаза, прямо смотрѣвшіе на мои. Никакого движенія, кромѣ этого, она не сдѣлала. Острый взглядъ ея стальныхъ глазъ не внушалъ мнѣ больше страха, а только держалъ меня, какъ въ тискахъ. Въ то время, какъ я глядѣлъ на нее, я замѣтилъ, что змѣи преобразились и пропали, обратившись въ длинныя, извилистыя складки гибкаго одѣянія блестящаго цвѣта, головы ихъ со страшными глазами превратились въ группы розъ, напоминавшія звѣзды; и роскошный, сильный ароматъ розъ, наполнилъ Святая Святыхъ.

На устахъ Агмахда появилась улыбка.

— Царица моя — здѣсь, — промолвилъ онъ.

— Твоя царица — здѣсь — отозвался я безсознательно и только тогда сообразилъ, что говорю, когда услыхалъ собственный голосъ. Она ждетъ, чтобы ты ей сказалъ, чего желаешь.

— Опиши мнѣ ея одежду.

— Она сверкаетъ и переливается, а на плечахъ у Царицы — розы.

— Мнѣ не надо наслажденій: душа моя пресыщена ими. Я прошу власти.

До сихъ поръ устремленные на меня глаза женщины подсказывали мнѣ слова; теперь я услыхалъ ея голосъ.

— Въ храмѣ? — спросила она.

И снова я повторилъ за ней ея вопросъ, не сознавая этого, пока не уловилъ звука своего голоса.

— Нѣтъ, — надменно отвѣтилъ Агмахдъ. — Я хочу выйти изъ этихъ стѣнъ, чтобы общаться съ людьми, и внѣ его и надъ ними творить свою волю. Я прошу, чтобы мнѣ была дана возможность добиться этого. Такое обѣщаніе было мнѣ дано, но осталось до сихъ поръ не исполненнымъ.

— А это потому, что у тебя все не хватало мужества и силы добиться его осуществленія.

— Теперь, ни въ томъ, ни въ другомъ у меня больше нѣтъ недостатка, — возразилъ жрецъ, и въ первый разъ за все время моего съ нимъ знакомства я отмѣтилъ на его лицѣ выраженіе страсти.

— Такъ произнеси-же роковыя слова, — приказала она.

Онъ измѣнился въ лицѣ; въ теченіе нѣсколькихъ короткихъ мгновеній онъ стоялъ тихо, неподвижно; затѣмъ лицо его окаменѣло, отъ него повѣяло холодомъ, какъ отъ бездушнаго истукана; наконецъ, онъ произнесъ медленно, рѣзко отчеканивая слова, которыя, казалось, застывали неподвижно въ воздухѣ.

— Я отрекаюсь и отказываюсь отъ того, что дѣлаетъ меня человѣкомъ.

— Хорошо! — Но прибавила она: — ты не сможешь ничего достигнуть, пока будешь одинъ; ты долженъ, поэтому, привести ко мнѣ другихъ, подобныхъ тебѣ: безстрашныхъ и готовыхъ все познать. У меня должно быть двѣнадцать преданныхъ слугъ, связанныхъ клятвой. Доставь ихъ мнѣ, и твое желаніе исполнится.

— А они будутъ равны мнѣ — спросилъ Агмахдъ.

— По силѣ желанія и по мужеству вы всѣ должны быть равны, но не по степени власти, такъ какъ у всѣхъ будутъ разныя желанія, ибо только тогда служеніе ихъ можетъ быть мнѣ угодно.

Наступила пауза; затѣмъ жрецъ сказалъ:

— Повинуюсь Царицѣ. Но въ этомъ трудномъ дѣлѣ мнѣ должна быть оказана помощь. Чѣмъ мнѣ ихъ соблазнять?

При этихъ словахъ она вытянула руки, поперемѣнно то сжимая, то расжимая ладони такимъ-то страннымъ, непонятнымъ для меня движеніемъ, глаза ея при этомъ сверкали, какъ раскаленные угли; затѣмъ, они потускнѣли и взглядъ ихъ сталъ попрежнему холоденъ.

— Я буду руководить тобою — вымолвила она. — Исполняй только въ точности мои повелѣнія, и тогда тебѣ нечего будетъ бояться; повинуйся мнѣ, и успѣешь во всемъ. У тебя подъ рукой — всѣ нужные элементы: въ этомъ храмѣ — десять жрецовъ, обуреваемыхъ страстями; они созрѣли для служенія мнѣ, и я утолю ихъ душевный голодъ. Тебя я удовлетворю, когда ты мнѣ на дѣлѣ докажешь мужество свое и непоколебимость, не раньше, ибо твои требованія превосходятъ требованія прочихъ.

— А кто дополнитъ списокъ двѣнадцати? — спросилъ Агмахдъ.

Она устремила взглядъ на меня и отвѣтила.

— Это дитя! онъ — мой, мой избранникъ, мой возлюбленный слуга. Я буду учить его, а черезъ него — и тебя.

Глава X.

— Скажи Каменбакѣ, что мнѣ извѣстно его завѣтное желаніе, и что оно исполнится; но для этого ему необходимо произнести роковыя слова. — Агмахдъ склонилъ голову и, повернувшись, молча покинулъ святилищѣ. Я снова очутился съ ней одинъ на одинъ, все продолжая смотрѣть на нее; она подошла ко мнѣ и въ упоръ уставилась на меня своими грозными очами. Вдругъ она пропала, а вмѣсто нея, на томъ мѣстѣ, гдѣ она стояла, появился золотистый свѣтъ, который постепенно превратился въ чудный предметъ, какого я до сихъ поръ еще никогда не видалъ. То было развѣсистое дерево, густая листва котораго свѣшивалась внизъ, подобно роскошнымъ волосамъ; тамъ и сямъ, среди вѣтокъ его, покрытыхъ большими пучками цвѣтовъ огненныхъ оттѣнковъ, порхало множество веселыхъ птичекъ съ блестящимъ золотистымъ опереніемъ, При видѣ ихъ у меня зарябило въ глазахъ, и я громко вскрикнулъ отъ восторга:

— О; дай мнѣ одну изъ этихъ пташекъ, чтобы она летала среди моихъ растеній и жила бы на нихъ, какъ на этомъ деревѣ! — взмолился я.

— У тебя ихъ будутъ сотни, которыя станутъ любить тебя, цѣловать въ уста и клевать у тебя изо рта; а со временемъ я тебѣ дамъ садъ, въ которомъ будетъ расти вотъ такое же дерево и всѣ птицы небесныя полюбятъ тебя. Но для этого ты долженъ повиноваться моимъ приказаніямъ. А теперь заговори съ Каменбакой и вели ему войти въ капище.

— Входи — сказалъ я — пусть войдетъ Каменбака.

Онъ вошелъ и остановился у входа во внутреннюю пещеру. Въ то-же мгновеніе дерево исчезло, и я увидѣлъ передъ собою мрачное видѣніе съ его хищнымъ взглядомъ и развѣвающейся сверкающей одеждой; глаза его были устремлены на жреца.

— Передай ему, — медленно заговорило оно, что его завѣтное желаніе сбудется; онъ хочетъ любви и получитъ ее. Вокругъ себя, въ храмѣ, онъ видитъ лишь холодныя лица и чувствуетъ, что сердца жрецовъ охладѣли къ нему; а ему хотѣлось бы видѣть ихъ у своихъ ногъ, поклоняющимися ему, ползающими на колѣняхъ, на все согласными рабами. Такъ оно теперь и будетъ, ибо, отнынѣ, онъ возьметъ на себя обязанность, лежавшую до сихъ поръ на мнѣ, заботу объ удовлетвореніи ихъ похотей, а они, взамѣнъ этого, поставятъ его на пьедесталъ, выше котораго буду лишь я одна. Достаточно-ли высока награда.

Эти послѣднія слова были произнесены ею тономъ глубочайшаго пренебреженія, и на ея страшномъ лицѣ я прочелъ презрѣніе къ ничтожнымъ, узкимъ предѣламъ его честолюбія; но въ моей передачѣ всякая язвительность пропала изъ ея рѣчи. Каменбака склонилъ голову, и лицо его загорѣлось огнемъ какого-то страннаго упоенія.

— Да! — отвѣтилъ онъ.

— Такъ произнеси же роковыя слова!

Лицо его мгновенно исказилось выраженіемъ смертельной тоски; онъ упалъ на колѣни и, поднявъ высоко надъ головой вытянутыя руки, проговорилъ:

— Отнынѣ я никого не люблю, хотя самъ буду любимъ всѣми! — Созданіе тьмы устремилось къ нему и коснулось рукой его головы, говоря: — Ты — мой!

Она отвернулась отъ него; на лицѣ ея стояла усмѣшка, мрачная и холодная, какъ сѣверный морозъ. Мнѣ показалось, что по отношенію къ Каменбакѣ она была наставницей и руководительницей, тогда какъ съ Агмахдомъ она обращалась, скорѣе, какъ царица съ главнымъ любимцемъ, какъ съ могущественнымъ человѣкомъ, котораго она и цѣнила и боялась.

— А теперь, дитя, — обратилась она ко мнѣ: — тебѣ предстоитъ дѣло. Въ этой книгѣ — завѣтныя желанія, самыя сердца жрецовъ, которыхъ я предназначила себѣ въ рабы. Возьми ее въ руки и унеси съ собой. Рано утромъ, какъ только проснешься, Каменбака придетъ къ тебѣ, и ты прочтешь ему первую страницу въ ней. Справившись съ первой задачей, онъ снова появится у тебя рано по утру, чтобы ты прочиталъ ему вторую страницу, и такъ далѣе, пока не будетъ прочтена вся книга. Передай ему мои слова, и пусть онъ никогда не отчаивается при видѣ затрудненій, ибо по мѣрѣ того, какъ онъ будетъ преодолѣвать ихъ, его власть все будетъ расти, а когда все будетъ исполнено, онъ станетъ выше всѣхъ… А теперь тебѣ нуженъ отдыхъ: ты утомился, и я не хочу, чтобы жрецы причиняли тебѣ вредъ, такъ какъ ты долженъ вырасти сильнымъ, мощнымъ, достойнымъ моей милости.

Я повторилъ ея слова жрецу, стоявшему у входа, скрестивши на груди руки и такъ низко опустивъ голову, что я не могъ видѣть его лица. Когда я кончилъ, онъ поднялъ ее и произнесъ:

— Повинуюсь! — Лицо его еще носило слѣды того страннаго огня, который я видѣлъ на немъ передъ тѣмъ.

— Вели ему удалиться и послать сюда Агмахда, — приказала она. Выслушавши эти слова, онъ спокойно вышелъ вонъ; его движенія ясно свидѣтельствовали о томъ, что онъ ничего, кромѣ тьмы, здѣсь не видалъ. Минуту спустя, Агмахдъ стоялъ ужъ у входа. Женщина приблизилась къ нему и опустила руку на его лобъ; при этомъ прикосновеніи Агмахдъ улыбнулся, а я увидѣлъ на головѣ его вѣнецъ.