Мы и наши горы - Матевосян Грант Игнатьевич Страница 13

— У-уп!..

— Нажимай! У-уп!.. Есть!..

И потом лейтенанту ещё долго казалось, что он пришёл сюда, чтобы хорошенько потрудиться и до того изнемочь, когда и стоять не стоится и сидеть не очень-то сподручно, а только так и тянет распластаться по земле — и лежать, лежать… Потом они ели мацун и смотрели, как садятся у быков животы.

И всё это время они были втроём. Но один за другим подошли пастухи, и образовалось в некотором роде общество. Завен отдал кому-то из пастухов какое-то распоряжение, из чего стало видно, что он здесь главный. И лейтенант вспомнил, что в мире существуют те, кто распоряжается, и те, кто выполняет эти распоряжения, существуют лейтенанты и нелейтенанты, законопреступники и законоблюстители. И лейтенант вспомнил, что он сам, Анушаван Акопян, лейтенант и защитник закона, к тому же и находится среди пастухов по долгу службы. Минуту-другую он мялся и не знал, с чего начать, потом сказал:

— Что же вы не спрашиваете, зачем мы к вам пришли?

После этих слов мир сразу же разделился на допрашивающих и допрашиваемых.

— Ваше имя, фамилия?

— Будто и не знаешь, — обиделся Ишхан, — будто позабыл районную конференцию комсомола в тридцать втором?

— По правде говоря, не помню.

— Антонян Ишхан. Это были овцы моего свата Реваза. Деньги ему вернули. Пиши.

— Спокойно, спокойно, Ишхан.

— Постыдился бы ты, парень, — упрекнул Ишхан, краснея.

— При чем тут стыд, дело-то государственное.

— А ну вас… — И, махнув рукой, Ишхан пошёл прочь.

— Сержант Саргсян, вернуть гражданина Антоняна ко мне!

Сержант засвистел в свисток. Пастухи расхохотались.

— Стой!

Ишхан, по-видимому, направлялся к ближайшему камню, чтобы сесть отдохнуть.

— Стой, стрелять буду!

Ишхан не остановился.

— Предупреждаю, буду стрелять!

В подобных случаях обычно обходятся без выстрела; после такой угрозы преступник обычно останавливается, а милиционер с болтающейся на боку кобурой подбегает к нему. Так что нашему милиционеру ещё и не приходилось стрелять. А всё, что непривычно, может, как известно, здорово запутать любое дело. Хорошо ещё, что прежде чем выстрелить, надо проделать ряд движений: расстёгнуть кобуру, вынуть револьвер. Тем временем, глядишь, всё и уладится.

Как и следовало ожидать, Ишхан дошёл до камня. И когда он уселся на него, милиционер понял интуитивно, что это и есть исполнение приказа «стой». Дальше всё просто: милиционер подбегает к преступнику, заводит ему руки за спину и тащит в отделение милиции. Но так он поступает в городе, а вот как быть в горах — про это в уставе ничего не сказано. И наш милиционер блестяще разрешил этот вопрос: он отвёл Ишхана обратно к потухшему очагу. Но тут произошло такое, что никакая интуиция и никакое сознание — будь ты даже семи пядей во лбу — не помогли бы тебе сориентироваться. Произошло вот что: у милиционера ветром сорвало фуражку, и покатилась она вниз по горе. Представьте сами: фуражка круглая и внутри — металлический ободок, вот и покатилась она по склону, весело подпрыгивая и торопясь скрыться из виду.

— Ну, свисти же, свисти, чего не свистишь? — сказал дядюшка Аваг милиционеру.

Все спустились к ущелью, взглянуть, как там фуражка, а фуражка зацепилась за куст шиповника и знай качается себе, красуется на ветке. Что ж, пришли к заключению — сшибить её. Чем? Поколебались. Да камнями, наверное. Так или иначе, но фуражку надо было вызволить и со всеми почестями водрузить сержанту на голову. И тут Павле, пастух Павле, который однажды, когда отбывал воинскую повинность, съел десять килограммов винограда, доказал-таки, что в армии он не только лакомился виноградом.

— Сержант Саргсян, дальность объекта пятьсот метров, угол прицела тридцать пять градусов, залп из орудий! Два залпа! Огонь! Приготовиться!.. Огонь!

Камни бросали и по очереди, и все вместе, и лейтенант, и сержант тоже. Но куст шиповника цепко держал свою добычу и так и не выпустил её.

Милицейская фуражка и сейчас ещё красуется на кусте шиповника, истрепавшаяся, полинявшая. Пастухи иногда спускаются к ущелью поглядеть на неё. (В протоколе про фуражку сказано: «Гражданин Ишхан Антонин, будучи препровождаем сержантом Саргисом Саргсяном, сделал резкое движение корпусом, вследствие чего форменная фуражка, слетев с головы сержанта Саргсяна, скатилась в ущелье, откуда достать её не удалось».)

Словом… Потом всё общество снова собралось у очага, и допрос продолжался.

— Овцы отсюда не уходили, — с улыбкой человека, которого не проведёшь, объявил лейтенант.

— Никто уже никуда не уйдёт, ежели ему отрубят голову. Ещё бы!

— Прошу отвечать на вопросы.

— Овцы не чужие были, нашего Реваза были овцы.

— Ещё раз прошу отвечать на вопросы!

— Уж больно долгий разговор затеваешь, товарищ лейтенант. Зарезали, и всё тут. Реваз на нас не в обиде, и мы премного им довольны, что же ты всё крутишь да вертишь.

— И фуражку вот ни за что загубили, — вставил Павле.

А дядюшка Аваг надел на голову сержанта огромную свою папаху, вернее, спрятал в своей папахе сержантскую голову.

— В наших горах холодно, сынок, ещё простудишься, — пояснил он с серьёзным видом.

— Седой уже, а ребячишься, — покраснел милиционер.

— А ты свистни в свисток, чего стесняешься, — толкнул его в бок один из пастухов.

— А что, сынок, может, подаришь нам свою свирель, очень уж она нам понравилась, — сказал дядюшка Аваг.

— Нет, вы наган у него, наган попросите, — пролез вперёд Сако.

Лейтенант залился краской, крикнул: «Разойдись!» — и отступил на несколько шагов, отведя руку к кобуре.

— А мы не шутим, товарищ лейнетант, нам хотя бы на несколько дней. Понимаешь, Баграт, волк наш, различает ружьё от палки, улепётывает.

И пастухи тесно окружили лейтенанта: не то что четыре — четыреста сорок четыре овцы уволок Баграт, одолжи наган, лейтенант!..

— Ну, хватит! Никакого оружия вы, ясно, не получите! — нахмурился лейтенант. — Попрошу всех лишних удалиться!

— Здесь лишних нету, — возразил Завен и, раз уж к слову пришлось, прибавил, не удержался: — Лишний, если хочешь знать, ты сам. Ты нехороший человек. Да, да, ты плохой человек, и лучше будет, если ты уйдёшь отсюда. Вот тебе дорога, уходи, как пришёл. А вы все, — повернулся он к пастухам, — разойдитесь по своим местам, поговорили — и ладно.