Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута Страница 132

Хакон и Нафни, в общем-то не особенно понимая, к чему их мохнатый собеседник приплел лодку, кивнули.

- Вот те, кто жил на Ут-Рёсте, поплыли по реке времени поперек течения. И волну погнали. Большую. От нее вам неприятности. Со дна всякая дрянь всплыла. Понятно?

- Дрянь? - повторил Нафни.

- Дрянь не очень верное слово, - все три зверя переглянулись. - Не для всех время идет одинаково. Есть древние, у них часы почти встали, они на дно времён пошли. Возвращать их в поток с нами вместе - им в докуку, а нам на беду.

- А кто они, те, кто жил на Ут-Рёсте? Боги? Волшебники? - спросил молодой тан.

Второй зверь спрятал коробочку в сумку на поясе, очень выразительно развел лапами, повел носом, и неожиданно сменил предмет разговора:

- Что за рыба свежая у вас с собой?

Чегарский замок, без боя занятый Йормунреком (хозяева вдруг решили срочно отлучиться), был построен в самом начале отступления льдов, и снаружи напоминал приземистую груду кое-как сваленных вместе исполинских глыб. Чтобы лучше противостоять ветрам и холодам, сооружение было наполовину врыто в землю на вершине пологого холма. То, что сходило за пиршественный покой, больше походило на вместительный погреб. Сырость разгонял огонь, горевший в огромной круглой печи, сложенной из грубо обтесанных каменных плит посередине помещения. Низкий потолок, поддерживаемый сланцевыми столбами, приземистые столы и скамьи - все окружение словно сдавливало участников пира, заставляя их говорить приглушенными голосами, несмотря на то, что мёд и зимнее пиво лились рекой. Неоднозначно влияло на веселье и главное украшение покоя. Строители замка поголовно истребили венедское племя, чье поселение находилось ранее на холме, содрали с трупов кожу, набили чучела, а затем использовали черепа убитых вместо камней при кладке участка стены, вмазав их в известковый раствор174. Как сказал бы Хёрдакнут: «Зимы были долгие, забавы простые.» Йормунрек, в полном восторге от стены черепов, явно подумывал при возможности повторить опыт, а вот некоторые карлы и даже ярлы украдкой делали знаки от сглаза и боязливо косились в сторону пялившихся на них разноразмерных пустых глазниц.

Особенных поводов для праздника у Йормунрековых ватаг, собственно, не было. После несостоявшегося вторжения на Энгульсей, войско захватило землю между Трегорландом и Танемарком, не имевшую ни устоявшегося названия, ни заслуживавших внимания источников добычи. Почва была песчаной и неплодородной, местами поросшей редким лесом, местами не ахти как расчищенной под поля и пастбища.

- Смотрю я на эти черепа, - неуверенно начал Каппи.

- Если ты смотришь на череп, череп смотрит на тебя, - изрек Кнур.

- Вовсе необязательно, - заметил Ингимунд. - Ты можешь смотреть. На затылок черепа.

- Будет вам, - бросил из-за соседнего стола Горм. - Каппи, говори.

- Ни у одного зубов нет.

- Точно! - восхитился Йормунрек.

- Это что же, им всем их после смерти повытаскивали и на обереги пустили? - сапожник опустил руку под стол, чтобы спрятать от дроттаров пальцы, чтоб чего не вышло сложенные в кукиш.

- Время было голодное, может, еще от цинги повыпадали, - предположил Щеня.

- Все сразу у всех сразу? - Йормунрек покачал головой. - Нет, их им наверняка живым повыбивали. Смотри, у некоторых глазничные кости сколоты, скуловые сломаны. Точно, зубы повыбивали и глаза повыковыривали. Надо будет где-нибудь то же самое сделать.

- Договорился, - негромко, чтобы не услышали сидевшие за соседним столом, упрекнул Каппи знахарь. - И где то «где-нибудь,» куда конунг наш отправится новое злодейство чинить?

- Весенние шторма флот здесь пересидит, а там или в Свитью, или на Танемарк, - так же вполголоса ответил скальд-сквернословец. - И то плохо, и другое, но что еще ему остается, кардачься всё конем? В Энгульсее нас ждут, Гуталанд гузночавкающий потеряли, с Тингеборгом темностыдным едва договорились, что те на год пятьсот воинов прислали, да и то Гормова заслуга. Остальное войско за доброе слово воевать не будет, а дань только Килей заплатил. На Танемарк было бы вернее. Ближе, добычи больше.

- Значит, нашему ярлу против собственного отца идти? - Кнур, судя по выражению лица, сомневался в этой возможности.

- До войны вряд ли дойдет. У Хёрдакнута на любую хитрую задницу сыщется уд винтом, скорее отбрешется и дань заплатит. Хотя конунг может и на север повернуть, со злобы на брата. Мало еще на кого у него такой зуб.

- А на Эгиля? - знахарь взглянул в направлении железной клетки, в которой, скрючившись, на полу сидел голый, грязный, и избитый до полусмерти Сын Лысого.

Если бы не заступничество Торлейва и Бьорна Маленького, скальд и волшебник в лучшем случае уже был бы убит, а в худшем - еще был бы вовсю убиваем. Маловероятный оборот обстоятельств привел Волка Бури, потрепанного штормом, с топкой, залитой водой, к берегу острова к северу от Энгульсея, на другой стороне которого остановился, чтобы набрать пресной воды, снеккар Эцура Большеротого. Рассказ жабообразного работорговца, теперь сидевшего за Йормунрековым столом, о том, как он пленил Эгиля, был отчаянно неправдоподобен, даже с учетом того, что за Большеротым водилась слава единственного воина, пережившего хольмганг с Гормом Хёрдакнутссоном. Так или иначе, один бывший изгнанник теперь пил мед из подаренного конунгом серебряного кубка с позолотой, а другой сидел в слишком маленькой клетке - накануне, Бьорн предложил Йормунреку оставить скальда в живых и даже пока особенно не калечить, чтобы тот сочинил в честь конунга хвалебную драпу: «Лучше, чем Адальстейну!» Естественно, Сын Лысого наотрез отказался, да так, что многократно переплюнул Родульфа в сквернословии.

- До недавнего времени, я сказал бы, его больше Фьольнир не жалует, - рассудил переплюнутый. - Как более успешного собрата по ремеслу. Но Йормунрекову дань Сын Лысого ко дну пустил, может, как раз себе на погибель. Хотя, если Эгиль наказ нашего ярла послушает...

- А что такое Горм ему наказал? - удивился Кнур.

Вместо ответа, сквернословец поднял руку. Через стол, конунг собрался говорить.

- Эгиль сын Грима, мне не стоит перечислять тебе твои дела: их столько и они таковы, что любого из них с лихвой довольно, чтобы ты не вышел отсюда живым. Ты очень виноват передо мной, но Торлейв и Бьорн оба за тебя просили. Начинай свою песнь.

- Что, прямо так в клетке? - издевательски спросил Эгиль.

- Ясная трупорешина, прямо в клетке! Я себе вообще возьму в обычай, всем скальдам выступать в клетках!

- Нет такого обычая, - усомнился Бьорн, сидевший через одно место от Йормунрека, справа от Торлейва.

Йормунрек странно посмотрел на него:

- Я сказал, значит, есть.

- Если конунг говорит. Скальдам в клетке выступать. Значит, надо в клетке175, - примирительно предложил Ингимунд.

- Мёда дай, - потребовал Эгиль.

Бьорн встал из-за стола и отнес ему свой кубок под пристальным взглядом конунга. Опорожнив просунутое сквозь прутья, скальд вернул кубок, нарочито отхаркался, плюнул на пол, и начал:

- Приплыл я, полн

Распева волн

О перси скал,

И песнь пригнал176.

- Ух ты, дротткветт! Сложный склад! - разинул рот Эцур.

Торлейв отвесил ему затрещину. Скальд продолжал:

- Воспеть велите ль,

Как наш воитель

Славит своими

Делами имя?

- Что-то сильно слабее, чем обычный Сын Лысого, - шепнул Родульфу Каппи. - Созвучья затасканные, ни одного путного кеннинга.

- Твой грозный пыл

Врагов разил,

И Один зрил

Одры могил.

- И Один зрил одры могил, - одобрительно повторил ворон на плече Фьольнира.

Эгиль говорил еще некоторое время. Пара-тройка вис, не упоминавших Йормунрека, даже была сравнима с обычным для него качеством скальдического склада, особенно слова про себя самого (ясное дело, от этого он не смог удержаться даже в чужой хвалебной драпе). Но все, где упоминался конунг, было или двусмысленно, или не по-Эгилеву плоско и холодно, несмотря на отточенность конечных созвучий. В некоторых местах, Родульф невольно поморщился. Наконец, сидевший в клетке усилил голос, чтобы сказать последнюю вису:

Соколу сеч

Справил я речь

На славный лад.

На лавках палат

Внимало ей

Немало мужей,

Правых судей

Песни моей.

Повисла неловкая тишина. Эцур был первым, кто ударил по столу рукоятью ножа, и на некоторое время единственным, так что Большеротый уже начал оглядываться по сторонам, пытаясь сообразить, а не спорол ли он в очередной раз какую чушь. За ним тот же стук одобрения, только кубком, произвел вернувшийся на свое место за столом Бьорн, а чуть после него - Горм, Торлейв, и Родульф. За признанием знатоков скальдического искусства последовал всеобщий грохот.