Бьернстьерне Бьернсон - Свыше наших сил (1 часть - 1883, 2 часть Страница 14

Андерс Колл. А что, если не скажешь?

Отто Херре. Сию минуту прямо подойду к нему и скажу. Честное слово! Ну?

Андерс Колл. Тогда бери пока половину! На!

(Похоронная процессия приближается сверху.)

(Гул поезда доносится с моста. Фалк, в штатском, идет за толпой провожавших, несколько в стороне. Когда он приближается, Отто Херре подходит к нему и нерешительно обходит его.)

Фалк. Господи! Да это же, кажется, Отто Херре. Наш magister bibendi![2]

Отто Херре (приветствуя Фалка). Да, ваше преподобие. Точнее будет сказать: это то, что осталось от Отто Херре!

Фалк (про себя). Господи ты боже мой!

(Начинает шарить в карманах.)

Отто Херре. Конечно, если все обсудить и обдумать, я сказал бы, что осталось-то самое лучшее. Но время не было ко мне милосердно, ваше преподобие!

Фалк. Да, да! Я вижу это!

(Тихо.)

Приходи ко мне, когда тебе будет очень плохо! Видишь ли... сегодня, я... право же, я роздал всю мелочь, какая была при мне. Вот все, что у меня осталось — полкроны.

Отто Херре. Спасибо, ваше преподобие! Великое спасибо! Недаром я всегда говорил народу, что у вас великодушное сердце!

(Уходит.)

Андерс Колл (спрятавшись за домом над дорогой выжидал, пока минует процессия, теперь выходит и направляется навстречу Отто Херре). Ну, как?

Отто Херре. Да ведь ты дал мне только полкроны!

(Уходит по тропинке вверх.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Фалк (Хансу Бро). Поверишь ли, этот человек в трезвом виде всегда уныл и подавлен. Впрочем, если бы я пережил такое, я тоже запил бы!

Ханс Бро. Да-да, это бывает, это часто бывает.

Фалк. Он как Ерихонская роза: иссушен однообразием серых будней. Но стоит влаге прикоснуться к нему, как он распускается и улыбается самым праздничным об­разом! Да, друзья мои, когда я говорил над могилами, я чувствовал, что всю боль сердца моего я смогу излить перед вами только здесь, внизу.

(Взбирается на несколько ступенек по лестнице и садится.)

(Люди толпятся вокруг него.)

Я начал и кончил свою речь одними и теми же словами: мы не должны осуждать ее! Пусть ее судит тот, кто знает все наши помыслы. Мир ее скорбному сердцу! Мир имени ее! Самое худшее в таких испытаниях, как забастовка,— это чувство безысходности, к которой забастовка приводит столь многих. Говорят, что в отчаяние впадают только наиболее слабые. А я скажу вам, что в отчаяние впадают наиболее восприимчивые, те, кто острее всего чувствует свою ответственность, — словом, часто самые лучшие и впадают в отчаяние! И, в сущности, лучшие страдают больше всего, принимают на себя самые тяжелые жертвы.

(По жестам присутствующих можно понять, что многие согласны с этим.)

Я не стану возлагать на кого-либо вину за все случившееся. Но ведь любой из нас хорошо знает, как трудно вам приходится, как горько, когда ребятишки лепечут: «мама, еще немножко хлеба, мама! Дай мне еще поесть, мама!»

(Среди слушающих волнение.)

(Тихо.) Я вношу свою лепту каждый день.

Голос из толпы (тихо). Да, ты добрый!

Многие голоса (тихо). Да, да, ты добрый!

Фалк. Иначе я не имел бы права прийти сюда и сказать то, что я говорю. Мое мнение, мой совет вот какой: такая забастовка... величайшая забастовка из всех, какие у нас были... такая забастовка не может быть длительной. Правда, за последнее время поступило много неожиданных крупных пожертвований, — но накормить нужно слишком многих. Теперь уже все знают, что такое голод. Но ничто так не подавляет, как отчаяние; помните об этом. Приближается время, — и время это может наступить скорее, чем кто-либо из вас предполагает, — приходит время, когда никто не сможет совладать с силами, которые были развязаны. Я уже вижу признаки этого. Я слышу угрозы, насилия и убийства...

Слепой Андерс. Насилие и убийство... да, да. да, да...

Фалк. Что ты сказал, старина?

Ханс Бро. Да ведь это же старый Андерс: он только об одном и говорит.

Фалк. А! Пусть он говорит...

Слепой Андерс. И с ней ведь так было... ах, бедная, бедная!

Фалк. Знаю, знаю... Ты уже говорил мне... Мы ведь шли вместе...

Слепой Андерс. Нет, я не о ней. У меня была еще младшая, та, что ушла в город, в богатый дом. И над ней тоже сотворили насилие.

Фалк. Да, да... мы помним это. Но сейчас не об этом речь, Андерс.

Слепой Андерс. Но вы же сами говорили: насилие и убийство... а это было насилие... Ей было так стыдно, так стыдно. Вот и произошло еще одно убийство. Господи, спаси нас и помилуй!

Фалк. Мы все это знаем, дорогой Андерс!

(Пауза.)

Возвращаясь к тому, что я говорил, скажу еще раз: от­чаяние опасный спутник; и оно уже среди нас. Ведите же себя так, чтобы не пришлось оказаться виновными в том, чего вы сами не хотели.

Ханс Бро. Виновны те, кто живет в городе, на­верху!

Фалк. Прошлое, Ханс Бро, всегда более виновно, чем новое. Но виновные в том, что сейчас происходит, есть и среди них и среди нас.

Ханс Бро. Нет! Вся вина только на них! На тех, кто живет наверху!

Фалк. Нет, не вся!

Многие голоса. Нет, вся! Вся!

Фалк. Неужели вы осмелитесь сказать, что вы ни в чем не повинны?

Все. Да, да! Ни в чем ее повинны!

Фалк. Вы обижены и потому озлоблены. Я ничего больше не скажу. Но если вы хотите добиться примирения, постарайтесь немного иначе взглянуть на своих противников. Не считайте всех разбойниками.

Ханс Бро. А если они и есть разбойники?

Многие голоса. Да, да! Настоящие разбойники! Да!

Фалк. Но разбойник был и на кресте. И разбойник может обратиться.

Пер Стюа. Хищные звери, вот они кто!

Фалк. Тем хуже для них. Но я еще кое-что скажу вам: предоставьте богатым заносчивость и наглость! У них в руках сила, и каждый ожидает от них грубого применения силы. Не будьте же глупцами и не подражайте им! Бедность имеет блага, каких не ведает богатство! Не растрачивайте их попусту! Бедность имеет свои преимущества, свое счастье...

Ханс Бро. Вы его испытали, пастор?

Фалк. Я знаю жизнь и богатых и бедных и скажу вам, что бедные имеют много преимуществ перед богатыми...

Ханс Улсен. О да, по части рубища и вшей!

Фалк. Ты так думаешь?

(Смех в толпе.)

А я тебе скажу, что, на мой взгляд, является преимуществом бедности. Бедные легко довольствуются малым; они ласковы друг с другом; они склонны к самопожертвованию. Бедные терпеливее, выносливее...

Грубый мужской голос (сверху, слева). Эту речугу тебе надо бы произнести для богачей!

(Все поворачивают головы влево)

Фалк. Я и говорил это богатым. Я не приноравливаю моих слов ни к чьим вкусам, не потакаю ни богатым, ни бедным.

Грубый мужской голос. Да, но мы-то не же­лаем слушать эту пасторскую патоку!

Женский голос (тоже сверху, справа). А ты бы лучше послушал, олух! Ведь ты самый грязный бес во всей преисподней!

Грубый мужской голос. Да заткни ты свою глотку, стерва!

Фалк. А сможете ли вы совладать с темными силами, которые вызывает отчаяние? Нет! Не сможете! Как не сможете совладать с морем! Теперь я скажу вам, что уже сейчас среди нас есть люди — они побывали у меня,— которые рады бы вернуться на работу...

Пер Стюа. Что ж! Пусть попробуют!

Многие голоса (один за другим). Неужели? Правда?

Фалк. Правда!

Почти все. Да! Да! Пусть попробуют!

(Начинается сильнейшее волнение.)

Пусть возвращаются на работу! Кто эти люди? Назовите имена! Назовите их! Назовите их!

(Этот крик повторяется много раз).

Фалк (делает властный жест рукой, и шум стихает). Итак, вы уже были не прочь применить насилие? Если бы вы узнали имена этих людей, вы расправились бы с ними. Да! Тут уже недалеко и до убийства!

(Полная тишина.)

А что бы из этого получилось? Многие из вас стали бы только еще несчастнее. И дети ваши, и бедные ваши жены...

Слепой Андерс. Что правда, то правда.

Ханс Бро. За все должны ответить те, что наверху!

Фалк. Да, конечно, если вам удастся заставить их понять, что они должны ответить!

Пер Стюа. Это им придется понять!

Аспелюнд. Придет денек, когда они поймут!

Фалк. Но сейчас ожидать этого вы не можете. Вы принуждены принять все существующее как оно есть — и людей и условия жизни. Река не может начать течь быстрее, чем она течет. Мне представляется, что господь бог наш желает испытать вас в терпении; и тогда придет его час. Придет, когда вы менее всего будете ожидать его.