Дмитрий Факовский - Бессы Страница 14

«Они ещё живы», - многозначительно присвистнул Факер.

«Приезжайте, будет весело», - пригласил как всегда гостеприимный Мишка.

«Можно и приехать», - пожал плечами он, мысленно отметая эту затею, всё больше сомневаясь в правильности решения вообще приходить сюда.

В хате было теплее.

И вообще, можно было бы ещё немного бухнуть. Местный же контингент – напряженные парни и напрягающие девки, - вряд ли предвещали приятный вечер в кругу друзей.

«Их тут охуенно ждут!» - завёлся Фёдор.

«А? Что?» - не врубился Факер.

«На «Мальчишник» тут будет биток», - радостно оскалился мелкий.

«Я и не сомневаюсь», - хмыкнул он.

Новая дегенеративная эстетика, в том числе и в искусстве, не была способна создать ничего по-настоящему стоящего, эксплуатируя, в лучшем случае, достояния предшественников.

Олигархи наживались на созданных поколениями наших предков материальных ресурсах – заводах и пароходах, а уебаны, называющие себя звёздами шоу-бизнеса, предпочитали делать ремиксы или откровенный плагиат на уже существующие хиты.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что даже полумёртвый «Мальчишник» мог реально взбудоражить местную молодёжь, разбудив её от летаргического сна хотя бы на время концерта.

К сожалению, большинство артистов, даже настоящих, таких как «Мальчишник», не были способны на деле выйти из роли, и обратиться к своим слушателям со словом Правды. Призвать их подняться и бороться, вместо того чтобы стоять тут, заливаться пивом и закидываться колёсами под ничего не обязывающие куплеты.

А ведь эти сотни молодых разъярённых бессов могли бы выйти из клуба и пройтись по своему маленькому городку маленьким разрушительным смерчем.

Они бы просто могли призвать их стать людьми, и начать бороться.

Но, они молчали. Возможно, потому что сами были бессами – слабыми и безвольными. А, может, они просто боялись. Потому что каждый, кто пытается нести Правду сегодня, немедленно попадает под колпак системы и, если представляет маломальскую угрозу для её стабильности – репрессируется.

Настоящий артист должен быть пророком, в противном случае его игра становилась истинным бесовством.

Однако если Правда представляет собой угрозу, пророков, в лучшем случае, не пускают на эфиры и в печать, а в худшем – просто гноят, не брезгуя никакими способами, вплоть до физического устранения или ссылки в места не столь отдалённые под соусом экстремизма, ксенофобии и прочего дерьма.

Их место заняли кумиры.

Вообще-то, они были всегда, за редким исключением короткой сталинской эпохи, когда к таким можно было отнести, разве что, истинных стахановцев – людей трудовой пароды. После, и до сих пор, летя в бездну, кумирами становились всё более жалкие люди – настоящие фрики, или же – банальный глянец.

Как Юра Гагарин, например, который не был лучше своих коллег, по воспоминаниям тех, кто знал его лично – даже наоборот, зато, в отличие от других больно суровых парней у первого космонавта была голливудская улыбка и фотогеничная внешность.

Но, видя перед собой его – светящегося и героического, молодые ребята – мальчики и девочки, с коротких штанишек яслей мечтали о такой же судьбе – великой и значимой. Они мечтали совершать подвиги, а не зарабатывать деньги.

Наверное, поэтому после Войны весь Мир взирал на нас, как на Титанов – Сверхлюдей. И сей факт лишь подтверждает антикоммунистическая истерия, не утихающая даже двадцать лет спустя после развала Империи Добра. Именно та Война стала лакмусовой бумажкой, благодаря которой и сегодня, спустя десятилетия, видно, кто есть кто. Страны Запада не просто вскармливали Фюрера и фактически вели его к власти, но и сдали ему часть Европы, после чего и сами сдались обросшей мясом нацистской машине. Сдались без боя и почти без потерь. У них не было ни Ленинграда, ни Сталинграда. Поэтому именно интернациональный русский народ имел право называться после Войны Атлантами, являясь в глазах миллиардов восторженных людей во всём мире Божьими избранниками.

И именно крушение Империи Добра стало началом новой Великой Депрессии, которая, в отличие от предыдущих финансовых и прочих кризисов, развивалась не в формате спирали и чёткого временного отрезка, а стремилась в бесконечность.

Глобальная система противовесов рухнула, и мир поглотила Тьма.

В конце этого туннеля не было выхода. Поэтому, не было и Света.

Сегодняшние кумиры, как и их предшественники, были целиком и полностью преданы Режиму, иногда осторожно гавкая на Власть и критикуя Систему лишь для того, чтобы выпустить пар и не дать сорвать крышку котла, туша зарождающиеся в них искры протеста.

Иногда роясь в ящиках с сотнями купленными когда-то музыкальных дисков, которые покупали сегодня только конченные лохи, как бы пафосно это ни преподносилось, даже если это была винила, - ведь всё можно было скачать из Интернета, - он осознавал ту пропасть дегенеративности, которая образовалась за последние десять лет с появлением Интернета и окончательной глобализацией СМИ, которые похоронили под собой всё доброе, светлое и прекрасное, словно куча зловонного говна, наваленная на нежную ромашку.

В какой-то момент Факер понял, что вместе с рабом из себя нужно выдавливать этот безмозглый фанатизм, даже если твои кумиры, пускай и из далёкой юности, - это не очередная размалёванная блядь (поклонники Мадонны одобрили, когда пятидесяти-с-хуем-летняя шлюха показала на сцене посеревший с годами сосок), а Oasis. Чисто из принципа он даже не ходил на их концерты, хотя еще лет десять-пятнадцать назад, когда альбомы приходилось заказывать непосредственно из Британии, так как тут просто никто такое не слушал, предпочитая отечественную эстраду, он отдал бы за такую возможность любые деньги, а если бы не было лэвэ – он бы пошел и украл, потому что братья Галлахеры и их музыка были достойны этого.

Нет, в том, чтобы слушать Oasis, не было ничего предосудительного, однако сам факт того, что они тащится от чьей-то деятельности сильнее, чем от своей, угнетал его, Факер чувствовал себя куском дерьма, и с отвращением смотрел на тех, кто поддавался таким вот слабостям, посвящая часть своей жизни другим, причем – не просто бесплтано, а относя им кровные деньги – музыкантам, актерам, режиссерам, обычным брендам, платя как последний мудак тройную цену за простое поло с крокодилом.

***

На местном танцполе было ещё темнее, чем в прости-господи-чилауте, отчего паранойя и недовольство Факера лишь усилилось.

Толкаясь, его товарищи пошли вперёд, вдруг исчезнув из виду в тёмной кишащей массе тел. На секунду его охватила паника, и он быстро и глубоко задышал. Факеру казалось, что сдавленное душное пространство было наэлектризовано ненавистью конкретно к нему, и бессы в любую секунду готовы были наброситься на него хаотической стаей пираньей, чтобы разорвать в клочья.

Сырой воздух плохо и тяжело смердел грязной пьяной безнадёгой местного бытия. Его снова начинало тошнить.

Когда Факеру уже казалось, что он бесславно загнётся среди всего этого гнетущего мрака, чья-то рука схватила его за плечо и выдернула из толпы, словно пробку из бутылки. Жадно глотнув воздух, будто в последний раз перед погружением в ледяную пучину, он вдруг зажмурился от яркого потока света.

Открыв через пару секунд глаза, он увидел вечно улыбающееся лицо Мишки.

«Бухаем?» - спросил он.

«Конечно», - ответил Факер, натянуто улыбаясь.

На сцене какой-то мудак в розовой рубашке крутил музыку, не без позёрства нажимая кнопки и щёлкая рычажки на примитивном китайском устройстве, присоединённом пучками проводов к четырём гигантским колонкам, под одной из которых они и оказались.

Короткая пауза закончилась, и асёл вновь врубил музло, показавшееся Факеру сплошным монотонным гулом, заглушившим всё вокруг, отчего следующая фраза Мишки оказалась для него чисто мимической. Логично рассудив, что тот спрашивает, что брать бухать, а в местном баре, располагавшемся по другую сторону сцены, вряд ли было что-то кроме пива и бутылочных коктейлей, Факер показал ему указательный палец, очень надеясь, что местные пацаны всё же предпочитают разноцветной дряни классическое пенное бухло.

Когда Мишка скрылся из виду, слух Факера немного адаптировался в заполнившей пространство какофонии, и он даже уловил какой-никакой ритм, опознав сочно оцифрованную версию «Ласкового мая», что само по себе было не так уж и плохо.

Тут же он почувствовал свежее морозное дуновение. Задрав голову, Факер увидел, что одна из фанер, которой забили окно под самым потолком для обеспечения, как им казалось, клубной атмосферы, теперь отошла, а сквозь разбитое стекло на него смотрит одинокая неизвестная звезда. Фанера беззвучно раскачивалась от собственной тяжести, рискуя в любой момент рухнуть вниз, возможно – на их головы.