Жизнь в эпоху перемен. Книга первая - Станислав Владимирович Далецкий Страница 14

Лес и дрова крестьяне заготавливали только зимой, а летом на эти работы не было времени, да и в лес на телеге не въехать. Теперь, шагая в школу, Ваня часть встречал вереницы саней, тянущихся в лес, а возвращаясь из школы, эти обозы попадались ему снова навстречу. Иногда он видел в санях и своих приятелей Федю и Егорку, которые вместе с взрослыми участвовали в заготовках леса. И он видел, что ребята с завистью глядят ему в след.

Крестьяне, убедившись, что зима наступила окончательно и оттепели больше не ожидается, начали забой скота, птицы и свиней, подросших с весны. Летом скот и птицу не били: кормов было довольно, а хранить мясо забитой скотины долго не удавалось. Конечно, в каждом почти дворе был ледниковый погреб, куда с зимы набивали снег, поливали его водой и к весне образовывался ледник, в котором и хранились зимние запасы мяса, если они у кого и были. К середине лета лёд в погребах подтаивал, да и хранить там было уже нечего, кроме молока и масла.

А вот с наступлением зимы и начинался забой, чтобы не тратить корма зимой на лишнюю скотину и птицу: кормить только тех, что весной принесут приплод на летний вырост.

Почти каждую субботу на селе слышалось жалобное мычание бычков, блеяние овечек и визг свиней – это пришла их очередь лечь под нож забойщиков, которых приглашали крестьяне, чтобы самим не убивать свою скотину: птицу можно, а скот нельзя – считалось грехом ещё с древних времён. Среди сельчан было несколько умельцев, забивавших скот быстро и легко.

Встретившийся на улице приятель Федя пригласил Ваню посмотреть завтра, как у них будут забивать порося. На следующий день Ваня с утра побежал посмотреть на жутковатое зрелище забоя свиньи. Во дворе у Феди уже был забойщик – здоровенный мужик с рыжей бородой и большим прямым ножом величиной с половину отцовской сабли, что висела в комнате Петра Фроловича над диваном.

Отец Феди вывел из сарайки здорового борова, в которого превратился маленький поросёнок, купленный весной у соседей, владевших свиноматкой. Боров добродушно похрюкивал от сытости и накопленного жира. Забойщик подошёл к борову, дал ему ломоть хлеба и когда тот с чавканьем съел хлеб, начал чесать ему за ухом. Боров, от удовольствия похрюкивая, повалился на бок, прямо на снег и забойщик начал чесать борову брюхо. Боров, прикрыв глаза, повернулся на спину брюхом вверх, чтобы человеку было удобно его чесать и доставлять удовольствие.

Почёсывая брюхо свиньи, рыжий мужик достал из-за голенища сапога свой большой нож и, примерившись, всадил его по самую рукоятку под левую лопатку свиньи. Боров лишь жалобно взвизгнул и замолчал: удар был точен и нож прошёл через сердце. Струя крови брызнула из – под ножа прямо в лицо забойщика и на его сапоги, отчего тот выругался и провернул нож в сердце свиньи. Дёрнувшийся несколько раз боров затих, мать Феди вынесла ушат и подставила его под бок, собирая кровь, которая вытекала из смертельной раны, откуда забойщик уже вытащил свой нож.

Тут же во дворе разожгли костёр из соломы и начали палить шерсть на туше свиньи. Скручивая соломенные жгуты и поджигая их, отец Феди и забойщик выжигали остатки шерсти, а мать Феди скоблила ножом подрумяненную кожу, протирая тушу влажной тряпицей и вскоре, на соломе лежала чистая и без единого волоска туша свиньи, которая так неосторожно поддалась на фальшивую человеческую ласку и из живой и добродушной свиньи превратилась в тушу из костей и сала. Мужики принялись за разделку туши, но Ваня смотреть на это уже не захотел и решил больше никогда не ходить и не смотреть, как люди убивают животных, чтобы обеспечить себя мясом.

После этого зрелища, заслышав визг свиньи или мычание бычка, Ваня воочию представлял себе виденную им картину убийства свиньи, жалел бедных животных и корил себя, что пошел смотреть тогда забой свиньи из любопытства увидеть смерть.

Однажды, после воскресной обедни, Ваня отстал от отца и встретил своих друзей возле церкви. Они нехотя поздоровались с барчуком, но у Вани был план и он поделился им с бывшими приятелями по летним детским играм и купаниям в реке.

–Давайте я буду по воскресеньям учить вас чтению, – предложил Ваня.

–Я помогаю в школе учителю и уже умею немного учить, вот и вам помогу, а научитесь чтению, потом легко будет научиться письму – ведь можно писать и печатными буквами, как в книгах: главное научиться читать.

Ребята оживились:

– А что, поучиться можно вместо того, чтобы бить поклоны в церкви, – рассудительно сказал Федя, – но где учиться будем: у нас в избах народу много и дети шумят, у тебя в усадьбе нам неудобно и далеко, а больше зимой негде.

– Я спрошу у учителя Ивана Петровича и он разрешит нам заниматься в классе. Мне так кажется, потому что он говорит, что учиться нужно всегда и везде, и плохо, что сельчане не отдают своих детей в школу.

На неделе, Ваня сказал учителю о своем желании научить друзей чтению. Иван Петрович одобрил это намерение и разрешил в воскресенье: с утра и до обедни в соседнем храме, заниматься учёбой в школе, в классе, который не имел запоров, кроме щеколды на входной двери, но с условием не сорить и не шалить.

Уже в следующее воскресенье друзья Вани пришли утром в школу и стали учиться чтению под его наставничеством. Так Ваня, сам не зная, выбрал себе профессию на всю жизнь. Ребята оказались сообразительными к обучению, Ваня терпеливым и заботливым учителем и уже к рождеству Федя и Егорка медленно и по слогам читали свои первые строчки в азбуке, которую Ваня приносил из дома.

Рождество Ваня встретил дома с отцом и матерью, которая с трудом, но вышла в гостевую комнату к праздничному столу, накрытому Фросей.

В полночь, когда пробили часы на стене гостиной, мать поцеловала Ваню в лоб, поцеловала Петра Фроловича троекратно в щёки, отчего раскашлялась, вытирая губы платком, на котором проступила кровь и ушла в свою комнату, сославшись на недомогание. Отец подарил Ване складной ножичек с двумя лезвиями, о котором тот давно мечтал еще с летней поездки с отцом в город, где в магазине и увидел этот ножичек.

Фрося была на кухне, когда Пётр Фролович зашёл туда и на глазах у Вани, по обычаю, поздравил Фросю с рождеством и тоже трижды расцеловал её, но прямо в губы, отчего Ваня смутился и