Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2 Страница 15

К этому времени уже вышло Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» (принято в апреле 1932 года). Все творческие организации прекратили свое существование по всей великой стране. Остался Союз Писателей СССР, Союз Композиторов СССР, и т.д.

В 1933 году отделение детской литературы стало самостоятельным издательством «Детгиз». Одновременно открыли два отделения – в Ленинграде и в Москве. Главным редактором ленинградского отделения стал Маршак.

И Хармс и Введенский продолжили в нем работу. Стали членами вновь образованного Союза Писателей СССР, учрежденного в 1934 году. Казалось, жизнь вошла в русло. Но что это была за жизнь? В декабре того же 1934 года Киров получил свою пулю в затылок. Как пелось в частушке: «Эх, огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике».

Согласно последним официальным заключениям 90-х годов Николаев был убийцей-одиночкой. Интересно, что допрашивал жену Николаева, Мильду Драуле, все тот же Лазарь Коган, приятель и бенефактор Хармса. Может быть, за это он поплатился жизнью в 1939‑м? Возможно, этот вопрос никогда не будет решен историками, но репрессии последовали незамедлительно и сделали обстановку в Ленинграде еще более невыносимой. Расстреляно было около сотни человек, и это – только в первой волне, включая жену Николаева Мильду Драуле, ее мать, сестру и мужа сестры. Впрочем, это было в стиле времени. Лев Каменев и Григорий Зиновьев получили свои финальные сроки. Начался «Кировский поток». Многие вспоминают чувство страха, охватившее тогда ленинградских людей.

В том же 1934 году Введенский пишет одно из лучших своих стихотворений «Мне жалко, что я не зверь», которое точно передает желание раствориться в пространстве, сделаться невидимым:

Мы сядем с тобою ветер

на этот камушек смерти.

Мне жалко что я не чаша,

мне не нравится что я не жалость.

Мне жалко что я не роща,

которая листьями вооружалась.

Мне трудно что я с минутами,

меня они страшно запутали.

Мне невероятно обидно

что меня по-настоящему видно.

Еще есть у меня претензия,

что я не ковер, не гортензия.

И так далее. Это большое стихотворение.

В 1934 году умирает от туберкулеза «старейший» обэриут, 35-летний Константин Вагинов. Все последние отпущенные ему годы он активно работает, пишет прозу, публикует свой последний роман «Бамбочада» (1931). (Бамбочады – «низкий» жанр сценок из обычной жизни. Так в Италии называли «маленьких голландцев».) Вагинов также заканчивает роман «Гарпагониана» (1933), который при его жизни опубликован не был.

Уже готов был ордер на его арест, но он, как и Владимиров, предупредил его смертью. Вскоре после этого была арестована его мать. При обыске были изъяты и исчезли черновики романа о 1905 годе, последнего, над которым Вагинов работал. При советской власти произведения Вагинова после смерти писателя не переиздавались. Первые публикации появились только в период перестройки в конце 80-х годов.

Похороны авангарда

В 1934-м своей смертью умирает Михаил Васильевич Матюшин, теоретик «расширенного смотрения», соратник Малевича по ГИНХУКу (о ГИНХУКе много говорится в первой части).

В том же году в первой волне репрессий, связанных с убийством Кирова, арестована большая группа художников (в основном учеников Малевича). Среди них – Вера Ермолаева, которая работала для Детгиза и иллюстрировала, в числе прочих, книги Шварца («Поезд»), Введенского («Рыбаки»), а также первое издание  книжки «Иван Иваныч Самовар» Хармса. Именно Ермолаеву и Льва Юдина, как я уже упоминала, Хармс попросил нарисовать плакат к «Трем Левым Часам». Обвинить Ермолаеву было не в чем, просто ее духовная независимость была несовместима с советской властью.

Срок заключения был – три года в Карлаге (Карагандинский лагерь), где впоследствии сидел Лев Гумилев. Ей было 42 года в момент ареста, и с детства она передвигалась на костылях в результате падения с лошади. Когда срок ее заключения подошел к концу, она была осуждена вторично и расстреляна (26 сентября 1937 года).

В 1935 году умирает от рака сам Казимир Малевич, и его похороны становятся символическими похоронами русского авангарда. Неизбежность близкой смерти была для него очевидна еще до болезни, и он завещал похоронить себя в супрематическом гробу, который спроектировал для него Николай Михайлович Суетин (1897 – 1954). Умирал Малевич в Ленинграде, но просил похоронить себя под Москвой, в деревне Немчиновка, где часто проводил лето. Близкие и друзья оказались достойны художника: не побоялись его везти по улицам Ленинграда в супрематическом гробу.

На похороны Малевича собрались многие представители авангарда, это был, по существу, последний сбор левых сил. Хармс пишет стихотворение «На смерть Казимира Малевича». Под ним дата – 17 мая 1935 года:

Памяти разорвав струю,

Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.

Имя тебе – Казимир.

Ты глядишь, как меркнет солнце спасения твоего.

От красоты якобы растерзаны горы земли твоей.

Нет площади поддержать фигуру твою.

Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!

Что ты, человек, гордостью сокрушил лицо?

Только мука – жизнь твоя, и желание твое – жирная снедь.

Не блестит солнце спасения твоего.

Гром положит к ногам шлем главы твоей...

Место погребения, также спроектированное и изготовленное Суетиным, было отмечено белым деревянным кубом с черным квадратом на нем. Памятник был разрушен в войну. Тогда же местные ребятишки выкопали алебастровую урну и развеяли его прах.

Энтузиасты восстановили надгробие уже в наши дни и поставили его недалеко от могилы, точное местонахождение которой неизвестно.

Разгон Детгиза

Обстановка в Ленинграде становилась совсем абсурдной. Чувствовал, что надо спасаться в Москве, Олейников. Он затеял очередной журнал «Сверчок», причем с главной редакцией в Москве, и теперь сновал с туго набитым портфелем между двумя столицами. Хармс и Введенский поставляли ему продукцию. Однако уехать в Москву Олейников не успел.

Уже в 1936 году появилась статья «О художниках-пачкунах», направленная против Владимира Лебедева и других художников, работавших в Детгизе. Лебедеву, впрочем, удалось избежать ареста.

К 1937 году старая редакция Детгиза была полностью разгромлена. В воспоминаниях редактора Александры Иосифовны Любарской приводится длинный список редакторов и писателей, арестованных в 1937-м, включая саму Любарскую и подругу Маршака Тамару Габбе. Маршака в те дни в Ленинграде не было. Близкий контакт с Вячеславом Ромуальдовичем Домбровским, курировавшим оперативно-следственную работу в ленинградском управлении ОГПУ, помог ему избежать ареста. Он вернулся из отпуска, когда чистка уже завершилась, и вскоре укрылся в Москве.

Олейников таких покровителей, похоже, не имел. Его смерть была напрямую связана с разгоном Детгиза. Он был арестован 20 июля 1937 года. Взят Олейников был в доме писательского кооператива, в переулке между каналом Грибоедова и улицей Софьи Перовской. Для писателей там были надстроены два этажа, за что живший в доме Зощенко называл его «недоскребом». Вели Олейникова оттуда пешком. На Итальянской встретился им его знакомый, артист Антон Шварц. Он рассказывал: «Я вышел рано утром и встретил Николая на Итальянской. Он шел спокойный, в сопровождении двух мужчин. Я спросил его: "Как дела, Коля?" Он сказал: "Жизнь, Тоня, прекрасна!" И только тут я понял... »

Олейников был обвинен в шпионаже в пользу Японии. В ноябре начальник Ленинградского управления НКВД Л. М. Законский утвердил восьмой по счету список, или, как их тогда называли, альбом, – 50 японских шпионов с ходатайством о вынесении им высшей меры наказания. Все 50 были расстреляны 24 ноября, после нескольких месяцев пыточного следствия. Олейников отправился на тот свет в компании своих коллег: писателей Безбородова, Константинова, директора Дома детской литературы Серебрянникова, и других.

Николаю Макаровичу Олейникову, который никогда не позволял себе называться поэтом, принадлежат эти строки:

Осенний тетерев-косач,

Как бомба, вылетает из куста.

За ним спешит глухарь-силач,

Не в силах оторваться от листа.

Цыпленок летний кувыркается от маленькой дробинки

И вниз летит, надвинув на глаза пластинки.

...

Перелетая с севера на юг,

Всю жизнь проводит он под пологом ветвей,

Но, по утрам пересекая луг,

Он вспоминает дни забытых глухарей.

1935 – 1937

Архивы Олейникова были изъяты во время ареста и пропали.

Хармс посвятил своему другу чудесный стих. В нем есть строчки, из которых ясно, что характер Олейникова не был ангельским и что Хармса поэзия Олейникова порой ставила в тупик. Последняя строка звучит пророчески, задним числом, конечно. Стихотворение было написано в 1935 году.

Олейникову

Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник,