Александра Флид - Прошито насквозь. Рим. 1990 Страница 15

Первое, что бросилось в глаза — седая прядь волос. За ее спиной стояла машина — кажется, старый «мерседес», купленный явно уже с пробегом. Солнечные очки, на запястье нет часов, туфли на устойчивом широком каблуке, черные брюки-клеш. В волосах деревянная спица.

Он застыл, и ворота проехались в шаге от его спины, закрываясь и подтверждая его статус свободного человека. Она не сдвинулась с места, поскольку ей хотелось узнать, что он сделает.

Можно было стоять так до бесконечности, можно было сесть в машину, развернуться и уехать. Но Ева больше не могла терпеть.

— Где она? Где та женщина, на которую ты меня променял, ты наглая рожа? Почему я вижу тебя впервые за пятнадцать лет?! — она закричала, не в силах сдержаться. — Куда ты собрался отсюда? Скажи мне, идиот, куда ты сейчас пойдешь? Потому что я хочу узнать, что у тебя за планы, и почему ты вычеркнул меня из своей жизни! Говори, мерзавец! Говори, когда к тебе обращаются!

Адам все стоял на своем месте, и она сама двинулась к нему. В маленьком окошке на пропускном пункте уже появилась пара заинтересованных лиц.

— Ты скотина, почему ты молчишь? Почему ты молчишь?

Сделать первое движение было нелегко, но с каждым следующим шагом она ощущала усиливающиеся облегчение и решимость, так что под конец почти подбежала к нему с твердым намерением украсить это по-прежнему красивое лицо синяками и ссадинами. Ей это было жизненно необходимо.

— Я убью тебя, Адам! Ты слышишь меня? Я убью тебя к чертовой матери, чтоб ты сдох, мерзавец!

Как раз и тюрьма рядом — далеко уезжать не придется. И морг здесь тоже должен иметься на всякий случай.

Она ударила его кулаками в грудь, а потом осыпала еще более сильными ударами и шлепками его плечи и голову. Он принимал все это с раздражающей покорностью, и от этого она злилась еще больше.

Едкие слезы бежали по ее щекам, а она все продолжала бить его, не зная, сумеет ли когда-нибудь остановиться. Народу в окошке стало еще больше — поразительно, как столько людей умудрилось втиснуться в это небольшое пространство.

Обиды в ней было гораздо больше, чем сил, и через несколько минут Адам схватил ее запястья, больно сжав их в ладонях.

— А теперь послушай меня, Ева. Я не хотел для тебя тюремной жизни, не хотел делать тебя соломенной вдовой. Имел ли я право превращать тебя в ходячий труп и принуждать к верности, когда ты так молода и красива? Убить пятнадцать лет жизни на того, кто даже поцеловать тебя не может? На того, кто даже не твой муж? Как я мог так с тобой поступить?

— Я хотела провести эти годы с тобой, — прорыдала она, не заботясь о том, что плаксивая гримаса изломала ее губы и окрасила лицо в непрезентабельный томатный цвет. — Ты меня недооценил, Адам! Как же это больно, господи-боже! Ты думал, что я не смогу. Ты принял меня за пустышку! И за это тебя тоже стоит убить!

Она опять ударила его, только на этот раз уже не так больно.

— Нет, я как раз оценил тебя по достоинству, и не сомневался в том, что ты сможешь прождать так долго. Это было ясно с первого дня, что ты принесешь эту жертву без сожалений, но я не хотел, чтобы ты чем-то жертвовала. Помнишь, что я всегда говорил? Я хочу, чтобы ты была счастлива!

— А я не могу быть счастлива, когда ты страдаешь!

Она прислонилась к его груди и ее слезы пропитали его белую рубашку. Его руки сомкнулись за ее спиной, и он склонился, а затем поцеловал ее седую прядь.

— Ты дождалась. Ты одинока?

Она кивнула:

— Ага, одинока. Я все это время была одинока, все ждала тебя. Я все равно ждала тебя, понимаешь?

— Даже несмотря на то, что я говорил, будто не хочу тебя видеть?

— Да. Особенно несмотря на это. У меня есть для тебя много чего. Я не просто ждала — я готовилась к встрече с тобой. Расскажу в пути. Только успокоюсь немного, и потом поедем. — Она вдруг подняла заплаканное лицо и отстранилась. — А у тебя нет другой женщины? Никто не ждет тебя?

— Разве ты видишь другую?

— Но откуда мне знать — вдруг ты хотел поехать к ней сам. Может быть, у нее просто нет машины.

Он поцеловал ее в лоб и засмеялся:

— Тебя тоже стоит за это убить. За эти слова. Прямо на месте.

Они доковыляли до машины и уселись каждый со своей стороны. Ева достала из кармана платок и вытерла нос, сделав его еще более красным. Выглядела она презабавно.

Только в машине, повернувшись к нему, она увидела черный пакет, лежавший у него на коленях. До этого он держал его в руках, которыми, кстати, обнимал ее. Тогда она была так зла, что ничего не заметила.

— Что это у тебя? — гнусавым после слез голосом спросила она, указав пальцем на пакет.

Он улыбнулся:

— Это твои письма. Все до единого. Даже то, в котором ты утверждаешь, что я использую их вместо туалетной бумаги.

Ева закрыла лицо руками и засмеялась. Ей казалось, что от такой радости можно сойти с ума.

Им пришлось заехать в ближайшее кафе, потому что Ева не могла вести машину слишком долго — ее трясло и колотило мелкой дрожью. Перерыв был просто необходим.

Сидя за столиком у окна, они заказали по чашке кофе и стали просто смотреть друг на друга. У него тоже прибавилось седых волос, хотя по случаю освобождения он соизволил побриться. Он был таким же необычным, добрым и надежным, каким она его помнила.

— У меня есть дом, — сообщила она через несколько минут. — В пригороде Флоренции. Там, где до сих пор пользуются дровами и ездят на телегах. Этот дом — наполовину пекарня. И там есть винный погреб. Я научилась спускаться туда, преодолевая границу света. Не стану лгать и говорить, что не боюсь — еще как боюсь. Но я умею спускаться по освещенной лестнице в темноту, а это уже немало. И больше того — такая лестница есть у меня в доме. А еще я хочу открыть пекарню сама, а не сдавать ее в аренду. Я хочу, чтобы ты управлял ею. Потому что все это возможно только благодаря тебе.

Он поднял брови:

— Откуда деньги на все это?

— Я заработала. Злость и обида дают очень сильный мотив, и я использовала его во благо. Я верила, что мы будем вместе.

Поцелуи были волнующими и долгими. Объятия пьянили и согревали. Дождь за окном лил стеной, но Ева отказалась закрыть окно. Хоть раз в жизни она может поступить так, как хочет, не думая о причинах и последствиях. Она тонула в своем счастье, захлебываясь слезами радости и задыхаясь от волнения, когда знакомые руки пробегали по ее голой спине, пробуждая давно забытые ощущения. Она сберегла все это для него, не растрачиваясь на других.

На этот раз не обошлось без ошибок, но кто сказал, что это был их последний шанс на счастье? Сейчас можно закрыть глаза и позволить себе забыть обо всем. Они были глупы, они были наивны, они не принимали в расчет других людей.

Катись все к черту, теперь лучше расслабиться и погрузиться в бездну своего счастья.

Он будет рядом еще много лет. Ева сделала все для того, чтобы ни один день его жизни больше не пропал даром, и ничего не ждала взамен, потому что Адам и так слишком много для нее сделал.

Они победили.

[1] С лат. «Хлеба и зрелищ».