Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 15

"Как это понимать?" - изумился султан.

"В предании сказано о силе, но ничего не сказано о власти,- пояснил суфий.- С каждым новым рассветом будет возникать искушение проверить прочность этого алмаза на еще более твердом материале. Я сам боюсь такого греха, о повелитель".

"Какова же сила талисмана?" - задал вопрос султан.

"Никто не знает" - развел руками суфий.

"Не к тебе ли приходил во сне Хидр?- усмехнулся султан.- Как же ты можешь не знать?"

"В сравнении с Рубуром я именно тот, кто тем более ничего не знает, ведь я никогда не держал в руках меча,- искренне признался шейх.- Что касается Хидра, то он направил наши действия, не раскрывая причин".

"Может статься, мы строили эту крепость зря,- поразмышляв, заметил султан,- и совершенно напрасно возимся до сих пор с этим франкским драчуном".

Некоторое время повелитель Египта пребывал в молчании, прислушиваясь к журчанию родника в глубинах дворцового сада. Потом он, нахмурив брови, обвел взглядом, диван и неожиданно для всех рассмеялся.

"Будь по твоему, достопочтенный Ихвар Мисри!- сказал он.- Ты избавил нас от нашествия варваров. Издержки покроем за счет полезного урока: будем считать, что некто упал с крыши нам на голову".

Представляя себе благодушного египетского султана, его диван и смиренно склонившегося перед золотым троном мудреца Ихвара Мисри, я, кажется, сам расслышал, журчание родника в дворцовом саду и под его ласковую песню тихо заснул.

-Учитель! Ты рассказал всю историю?- спросил я дервиша утром.

-Если ты видел во сне ее конец, то, значит, мы оба узнали ее окончание,- ответил дервиш.

Я не помнил никаких сновидений и честно признался дервишу:

-Учитель, как только я услышал журчание родника, то впал в забытье и теперь не помню ничего, кроме темноты.

-Значит, именно султанский родник вынес тебя из подземелий крепости,- смеясь, озадачил меня старик и добавил.- О событиях первых десяти лет ты узнал. Оставшиеся девяносто оказались не столь вместительны. Мы легко донесем их до будущего вечера.

Тем временем, в палатку вошел кочевник и принес мне одежду: халат с узорчатым голубым кантом, того же цвета пояс, длинную рубаху, штаны, сапоги с загнутыми носами и желтый, как у дервиша, тюрбан. Одну из двух тесемок штанов я использовал для того, чтобы плотнее подвязать к предплечью свою таинственную реликвию. Разумеется, внутренний голос не забыл напомнить мне: "А вдруг ты несешь тот самый талисман силы?" - и, разумеется, я дал себе слово не поддаваться искушению и не вступать ни с кем в препирательства только ради проверки своего временного могущества.

Дервиш внимательно следил за тем, как я повязываю тюрбан.

-Если ты и родился чужеземцем, то вскормлен молоком туркменской кобылицы, а повязывать тюрбан тебя учил сам шейх джибавиев,- сказал он, покачав головой.- Хотел бы я посмотреть, как твои руки поступят с франкским плащом или кинжалом ассасинов.

Я невольно схватился за предплечье.

-Их кинжалы другой формы,- успокоил меня старик и вышел из шатра, мягко напомнив, что не стоит следовать за ним.

Оставшись в одиночестве, я прислушался и не собрал никаких сведений о происходящем наружи, кроме блеяния овец, фырканья коней и приятного позвякивания то ли сбруи, то ли золотых динаров.

Дервиш вернулся очень довольным.

-Хорошая новость,- сказал он.- Племя движется по направлению к Конье, куда, по всей видимости, необходимо попасть и нам. Представь себе, целых двадцать кибиток тронутся по дороге и повезут нас - и весь этот великий наемничий труд обойдется нам совершенно даром.

Несколько дней езды в пропахшей потом и женским тряпьем кибитке остались почти порожними от событий. Могучие хребты постепенно отдалялись, становясь темнее и затягиваясь дымкой. Равнина же впереди и по сторонам оставалась неизменной, если не считать, что серая и каменистая почва постепенно уступила простор ржавым и грязно-зеленым пятнам болот. Из придорожных тростников иногда с шумом взлетали крупные птицы, их догоняли стрелы кочевников. По вечерам и на рассвете тростники шуршали, встревоженные ветром, и мне приходилось засыпать под этот тревожный шепот, гадая о подробностях девяти десятков лет, которые старик-дервиш скрывал всю дорогу, оправдываясь то часом для какого-то особого созерцания, то моей собственной неготовностью "почувствовать действие последних капель лекарства". Мне оставалось пока лишь гадать самому о себе: какой важной подробностью мог оказаться я сам на дне этого столетия, похожего на сон заключенного в сосуд джинна.

Однажды поутру я увидел на легких облаках удивительный мираж: впереди над дорогой парил прекрасный зеленый оазис с темносиним озером посредине. Эта картина, однако, не вызвала ни у кого из кочевников восторга или благоговения.

-Миражи обычны на этой дороге,- сказал мне дервиш.- Ты видишь саму Конью, и, когда она покажется наяву, ты сам поймешь, почему она так похожа на озеро.

Минул еще один день, а утром следующего рассветный ветерок принес восхитительные ароматы яблочных садов и роз. Вскоре навстречу нам действительно потянулись сады и виноградники, которые после скуки и безжизненности пустыни выглядели настоящими райскими кущами.

За одним из пологих холмов, сплошь увитых венками из виноградной лозы, открылось пестрое и бесчисленное стадо палаток и шатров, и оттуда донесся неумолчный шум человеческой суеты.

Дорога перед нами раздваивалась, и наши возницы стали заворачивать вправо, к этому неугомонному стойбищу. Здесь, на распутье, дервиш сошел на землю, оперся на свой посох и коротко поклонился всему каравану.

-Наш путь остается прямым,- сказал он мне, и мы двинулись по направлению к возвышавшейся вдали, над садами, крепостной стене.

Когда до городских ворот, расположенных между высоких башен и сверкавших железными поясами обивки, оставалось не более сотни шагов, старик присел на большой плоский камень и стал беззвучно молиться.

-Делай тоже самое или делай вид,- внезапно услышал я его недовольный голос и тоже закрыл глаза.

Мимо нас долго двигались из городских ворот стада волов, коз, овец.

Прошло немного времени, и к мерному топоту скотины, тяжелой поступи и торопливому цоканью, примешался чужой звук: перестук копыт крепких, но легких. Заперев по велению дервиша глаза, я мог получить важные вести только от ушей и носа. Стараясь не сопеть, я потянул сгустившийся от животных сил эфир и как будто различил остановившегося поблизости коня. В следующий миг прямо над нами раздался молодой голос, выражавший крайнее почтение.

-Учитель!- негромко, но с горячим благоговением произнес он.- Я пришел исполнить твою волю.

-Ныне и в ближайшем будущем, Ибрагим, твоя дорога, по воле Аллаха, может гордиться своей протяженностью,- проговорил дервиш.

-Слушаю и повинуюсь, Учитель,- торопливо проговорил некий Ибрагим, и по резкому шороху я догадался, что