Автор неизвестен - Торикаэбая моногатари, или Путаница Страница 16

Когда Сайсё разлучался с Химэгими, он писал ей множество любовных посланий, но все же он любил не ее одну. Он виделся с Ённокими, не таясь от Химэгими, но он не мог посещать ее открыто и избегал посторонних глаз. Он посещал ее тайно, она была беременна от него уже во второй раз, и это означало, что их связь очень прочна.

«Пусть он без ума от меня. Пусть даже я оставлю все должности и ранги и скроюсь в горах, где затеряется мой след, пусть я откажусь от этого мира, чтобы предаться молитвам о будущей жизни — мне это не горько. Но Сайсё изменчив и непостоянен. Как положиться на него? Жить с ним взаперти — а ведь мне суждено затворничество — быстро наскучит. У него переменчивое сердце, он слишком обольстителен, влюбчив и сластолюбив, сейчас он вроде бы любит меня без памяти, но все же он постоянно бывает вместе с Ённокими, он любит ее всерьез. К тому же теперь он станет думать, что я принадлежу только ему, он успокоится, привыкнет ко мне, и, как водится, настанет время, когда я увижу, что он охладел, и как больно мне будет тогда, каким посмешищем я стану! Мне боязно сделать так, как говорит Сайсё, но сейчас я все равно не могу оставаться в обществе, и мне придется скрыться хотя бы на время» — решил Химэгими.

Ему было печально видеться с родителями, и грустно бывать при дворе; прежде он находил эти встречи такими обыкновенными, но теперь, когда он понимал, что так продлится всего месяц или два, даже легкое дуновение ветра было ему грустно и бесконечно тоскливо.

Сайсё не догадывался, что у Химэгими на уме — он-то полагал, что теперь Химэгими уж точно принадлежит ему и он сможет запереть ее, так что его сердечное волнение несколько улеглось. Ённокими же волновалась и грустила из-за своей новой беременности — даже в обычное время она ни с кем не могла поделиться, а теперь ее положение было так печально, что и рассказать невозможно; ей оставалось только вздыхать.

НеодномуДала я клятву.Как печально!Я холодна, как лед.Но в чем моя вина?

«Зимними ночами мне так одиноко», — думала она.

Она ничего не сказала прямо, но когда Сайсё увидел, как она благородна, слаба, красива и обворожительна, он ощутил необычайную любовь к этой женщине, которая уже давно пленила его сердце. Когда Химэгими станет жить с ним, зачем тогда будет скрывать свои отношения с Ённокими? Так, мечтая об обеих женщинах, он разволновался, предвкушая счастье и наслаждение, и, как когда-то принц Гэндзи, оросил слезами оба рукава — так переполняли его чувства.[15] Поскольку ему было обидно, что Ённокими считает его слишком холодным, он шел на всяческие ухищрения, чтобы встретиться с ней.

Химэгими же думал: «Этого и следовало ожидать. Если он так меня огорчает, и вовсе не беспокоится, что из этого может выйти, видно, я его не слишком забочу, да к тому же, кажется, его любовь к ней как-то подозрительно крепнет». Хотя Химэгими был расстроен, но прямо высказать свое неудовольствие он посчитал неприличным и недостойным, поэтому, скрывая беспокойство и приняв безучастный вид, он все продолжал вздыхать и уже не считал, что его настроения могут измениться к лучшему.

В последний день двенадцатой луны Химэгими отправился к отцу. Всех одолевали хлопоты, но отец так о нем беспокоился, что не мог представить, как это они не виделись целые сутки, и хотя Химэгими наведывался часто, отец ожидал его с нетерпением — взгляд его светился радостью. Химэгими был в самом расцвете своей красы, но очень исхудавший и погрустневший, что обеспокоило отца.

— Ты плохо выглядишь. Тебе все еще нездоровится? — спросил он.

— Ничего особенного, просто недомогание, но оно уж слишком долго длится, — отвечал Химэгими.

— Это ужасно. Надо снова приступить к молитвам.

Садайдзин позвал нужных людей и отдал распоряжения относительно чтения заклинаний, молебнов и молитв. Химэгими, растроганный этим, думал, как будет горевать отец, когда он бесследно исчезнет, и, не умея справиться со своими чувствами, он расплакался, хотя и пытался скрыть слезы.

— Мои дети отличаются странностями, причиной тому, верно, мои грехи, я даже подумывал о том, чтобы покончить с жизнью. Но теперь у тебя есть служба, высокий чин, ты принят в обществе и при дворе, все хвалят твою красоту. Я сам ничем не замечателен, так что это мне вдвойне лестно. Я уже был готов утешиться и смириться с судьбой, но когда мне казалось, что моим горестям пришел конец, я увидел, что ты постоянно пребываешь в тоске, тебя одолевают печальные мысли, это так горько, что мне незачем жить, — сказал отец плача.

— Не думай, что со мной случилось что-то серьезное. Да, моя хворь — сильнее обычного, вот ты и волнуешься, но только речь вовсе не идет о жизни и смерти, мне просто отчего-то почудилось, что мы можем разлучиться, — попытался успокоить отца Химэгими. Преодолевая себя, он поел вместе с отцом.

Отец был очень доволен совместной трапезой и немного пришел в себя. Между тем мать Химэгими оставалась совершенно спокойна, и никаких вопросов не задавала.

С началом нового года Химэгими почувствовал себя, «как баран, ведомый на заклание». «И сколько еще может так продолжаться?» — думал он. В Новый год все было вычищено и приведено в порядок — экипаж, шторы, оглобли… Слугам была пожалована приличествующая случаю одежда. Сам Химэгими выглядел безукоризненно — от верхней одежды и до глянцевого узора нижних одежд, он был блистателен. Сделав все необходимые приготовления, он первым делом отправился к отцу, чтобы выразить почтение родителям. Стоило им только увидеть, как он замечательно красив, как им сразу показалось, что в этом году он еще прекраснее обычного, и они не могли сдержать слез, что было совершенно неуместно в этот радостный день.

Когда Химэгими появился во дворце, его облик поразил всех. Пришел и Сайсё, он тоже был привлекательнее других. «Он привык бывать в обществе, при его положении ему будет трудно измениться», — беспокоился Сайсё. Он внимательно наблюдал на Химэгими, но поскольку никакого предлога не обнаружилось, поговорить с ним не удалось.

Когда Химэгими отправился к Вакагими, там было много знати и сановников, все его приветствовали и превозносили, но теперь это светское общение было ему стеснительно и горько. Сайсё попросили сыграть на бива, а Распорядительница женских покоев спела «Ветку сливы», ее голос был необыкновенно хорош. Сайсё теперь перенес свою любовь на Химэгими и удовлетворился этим, но сейчас он вспомнил, как странно и твердо прекратила отношения с ним Распорядительница женских покоев, и он покинул этот дом с неспокойным сердцем.

Химэгими посещал все придворные празднества, старательно исполняя свои обязанности, на заседаниях государь ставил его мнение выше мнения сановников, которые были гораздо старше его. Нет в мире ничего более благостного, чем государевы милости.

В ту весну сакура цвела пышнее обычного. В первый день третьей луны должно было состояться любование цветами в Южном дворце, отовсюду были приглашены признанные сочинители китайской поэзии — событие обещало стать необыкновенным, сердца радовались.

Пришел назначенный день, государь задал тему, на которую должно было быть сложено стихотворение. Когда Химэгими прочел свое стихотворение, всем стало ясно, что даже прославленные знатоки не смогут его превзойти.

— Даже в Китае никто с ним не сравнится, что уж говорить о нашей стране… — так сказал государь.

Все, включая самого государя, декламировали свои сочинения, было шумно. Тут Химэгими призвали к государю, выделив его среди прочих. Сняв с себя верхнее платье, государь помог Химэгими облачиться в него. Спускаясь с возвышения, где находился государь, Химэгими так изящно кланялся, его манеры и облик казались еще более замечательными и превосходными, чем всегда. Он был прекраснее благоухающих цветов, всякий, кто видел его, плакал. И уж, конечно, его отец Садайдзин, проливая слезы радости, чему, разумеется, были свои причины, думал: «Как прекрасно! Как он великолепен! А я еще смею печалиться! Разве можно заподозрить хоть что-то? Кажется, он может отлично прожить и так». О радости Удайдзина нечего и говорить.

Стемнело, начался концерт. Химэгими думал о том, придется ли ему еще когда-нибудь играть на флейте. Раньше он, бывало, время от времени уклонялся от музицирования, но теперь вкладывал в игру все сердце. Рассекая облака, звуки достигали небес, и не было никого, кто остался бы равнодушным, кто не сказал бы, как это прекрасно. Химэгими был так необыкновенно одарен и обладал такой прекрасной внешностью, что выглядел существом из другого мира. Однако недаром говорят: «Ослепительное сияние до добра не доводит»…

Государь был очень растроган: «Этот человек перерос свою должность и ранг, вот и сегодня он показал свои разнообразные таланты». Решив отметить его, государь назначил Химэгими Командующим правой гвардией. Посчитав, что и Сайсё тоже выказал свою незаурядность, государь пожаловал ему должность внештатного Среднего советника. Было бы так естественно обрадоваться оказанной им чести…