передний - o 496d70464d44c373 Страница 16

каждую песню поет так, будто во время инструментального проигрыша

отойдет в сторонку и тихо погибнет. Это ведь большой риск! Во-вторых…

– Она просто поет с надрывом.

– Спокойно. Вот Жэнис Жоплин пела с надрывом, и Билли Холидей. И,

заметь, обе взаправду представились.

62

– A.k.a умерли от передоза.

– Имей уважение к покойным, это называется «уйти достойно».

– Понятно, а что во-вторых?

– Во-вторых, вместо Горбушевской петь буду я.

– А ты умеешь?

– Нет.

– Но ты думаешь, что это хорошая реклама?

– Нет.

– И в чем же дело?

– Верь мне. Потом, лично меня ведь никогда ниоткуда не увольняли…

правда, я никогда нигде не работал.

– О’кей, в таком случае, если что-то пойдет не так, честь уволить тебя ты

предоставишь мне.

– Заметано.

Мы чокнулись.

Смешно, но уже через неделю состоялось мое премьерное выступление.

Диего сложился пополам, как только меня заметил. Вернее, как только

опознал – я вновь воспользовался содержимым спасительного сундука, и

это стало походить на наркотическую зависимость. Выглядел я, правда,

отменно.

На случай знакомства с хозяином заведения, тем, что помешался на

«Касабланке», я оделся и уложил волосы в стиле Ингрид Бергман из

прославленного фильма и заслужил таким образом несколько щипков за

задницу со стороны совершенно невыгодных мне людей. Одного я все-таки

огрел сумочкой по башке. За всех миловидных женщин и за синяки на их

задницах!

Сцена меня не смутила. В подобных заведениях музыка всегда служит

фоном, и я совершенно не рассчитывал на моментальное признание, а

тем более уж на внимание. Однако стоило мне запеть глубоким,

совершенно не женским голосом, все на меня тут же пооборачивались. Как

если бы незаконнорожденная дочь Натальи Медведевой снималась в

римейке старого доброго фильма «Виктор/Виктория» – слишком дерзко,

чтобы даже предполагать. Пел я при этом нормально, чем сам себя

63

удивил. Главное было не делать лишних движений, точнее вообще их не

производить – слишком велик оказался риск дать петуха. Репертуар у меня

был «мрачнячок»: все больше песни Marianne Faithful, Cat Power и Beth

Orton, не обошлось и без любимой мной Билли Холидей. Публика

воспринимала это очень миролюбиво, а по вздернутому большому пальцу

Диего, который чудом мелькнул сквозь лучи софитов, я понял, что

увольнение мне не грозит. Три раза я даже заслужил всеобщие громкие

аплодисменты. После исполненного по-немецки опуса группы Rosenstolz

«Nur Einmal Noh» (если бы я хоть слово из него понимал) и «Love Is A

Drug» Roxy Music. А овация следом за «Glory Box» ансамбля Portishead

сама собой разумелась. Молодые джазисты создали всему этому

разнообразию замечательное, а главное – импровизированное

сопровождение. Я давно так не веселился. Горло смачивал вискарем.

Величественно сойдя со сцены, я наткнулся на сюрприз. Только много

позже можно было назвать его приятным, а в тот миг я смутился. За

столиком около сцены в полном одиночестве сидела моя старая подруга, с

которой я глупейшим образом разошелся пару лет назад. Сохраняя

хорошую мину при плохой игре (плохую мину при хорошей игре можно

сохранять только во время орального секса), я прямиком направился к ее

столику и молча сел, манерно прижав к плечу свой полупустой бокал.

Лена посмотрела на меня оценивающе, без улыбки, чуть склонив голову

набок. Потом откинулась на спинку стула и беззлобно сообщила:

– Я всегда знала, что ты так кончишь.

Ответ уже был готов:

– Могла бы и предупредить.

Она все-таки улыбнулась.

– Виски будешь?

– А то. Мне другого и не остается.

Если я за месяц соскучился по Диего, с которым общался не больше

трех часов, то уж что говорить о девушке, пребывавшей моей лучшей

подругой восемь лет подряд.

Как и раньше мы без умолку болтали, обменивались циничными

замечаниями по поводу окружающих и без передыху курили.

– Слушай, – спросил я в какой-то момент, – а почему мы с тобой

разбежались?

64

– Не помнишь?

– У меня частичная амнезия.

– За подобное оправдание я готова убить любого из своих бывших

любовников.

– Я твой бывший любовник?

– У тебя определенно амнезия. Естественно – нет. И мы с тобой не

разбегались, просто я потеряла тебя из виду.

– Такое бывает?

– Мы могли бы избежать этого, не свяжись ты с теми людьми.

– С какими людьми?

– Скажи, а ты, действительно, ничего не помнишь?

– Не помню события годичной давности.

– А двухгодичной?

– Помню… Наверное.

– Боюсь, все-таки нет.

Это привело меня в тупик. После школы годы понеслись быстрее, и они

были какими-то однотипными, что ли. Как у всех на пороге взрослой жизни

– запоминались только важные, этапные моменты, а после двадцати пяти

все это вообще предполагало слиться в единый, однотонный поток.

– Ты очень поможешь мне, если напомнишь, что тогда происходило.

Такое ощущение, что в голове зияет дыра, а мозги мучительно пытаются

что-то туда пристроить.

– Именно поэтому ничего я говорить не буду. Если ты не шутишь, я как

некогда лучшая подруга предпочту уберечь тебя от прошлого.

– Глупости какие-то.

– Давай оставим это. Ты и раньше отказывался говорить на эту тему,

зачем же менять правила?

Уже во второй раз я дал отвлечь себя сомнительным аргументом.

Первый раз во время беседы с Валентином, теперь – с человеком,

которому я действительно был не безразличен.

Подошел Диего. Он сразу обратил внимание на Лену и даже забыл о

моей успешной премьере. Это меня больно укололо, хотя тот факт, что на

мне женские шмотки, вовсе не давал права на что-то претендовать.

Особенно в присутствии по-настоящему красивой женщины. Меня другое

задело. Вот успешные, достойные люди. Их жизнь идет удачным чередом.

65

Они умные, но не страдают рефлексией. Они знают себе цену. И им – черт

побери! – не нужно выпрашивать у судьбы ночку любви хотя бы с

закомплексованной бездарью, не нужно вкушать вездесущий аромат

пельменей с чесночным соусом и закрашивать прыщи дешевым

тональным кремом в грязной комнатенке, где месяц назад обнаружили

труп сифилитички; им не засыпать под пьяный вой соседей, любителей

ксп-шных серенад под гитару, и под сладострастные крики соседки-

нимфомаки, не мучиться дикими мигренями и провалами в памяти, и они,

в конце концов, никогда не обнаружат себя в лесу с повязкой на глазах,

недобитыми и обобранными, так что даже лось воротит нос, потому что он

не плотоядное, а травоядное животное!!!

– О чем ты думаешь? – спросил Диего.

– Да так, ничего примечательного.

– Ты очень понравился Магометову.

– Это еще кто?

– Хозяин «Пекина».

– Приятно.

– И он направляется сюда, чтобы с тобой познакомиться.

Ну, конечно, я знаю Гайто Магометова. Это именно он пару-тройку лет

назад (после разговора с Леной я стал осторожен в летоисчислении)

претендовал на кресло мэра Москвы, а, удачно пролетев, взял столицу с

тыла. Превратил десяток особняков XVIII века в серию фешенебельных

отелей и открыл несколько развлекательных заведений (вроде клуба

«Пусто» и кафе «Совсем больные»), все без исключения становились

наимоднейшими точками города. Интересно, что он мне скажет?

Его очаровательная улыбка предвещала, по крайней мере, высокую

зарплату. Магометов пожал мне руку и хотел было говорить, но вдруг

нагрянувший шум все испортил – в «Пекине» опять затеяли драку, и опять

поучаствовать бросилась половина заведения.

– Очень… – начал было Магометов, но, обернувшись на звон быстро

распространявшегося побоища, флегматично изрек совершенно не по

моему поводу:

– Ебаны…

Магометов выпустил мою руку и побежал раздавать распоряжения.

– Следуйте за мной, – крикнул Диего нам с Леной. – Я расчищу вам путь.

66

Не тут-то было, кто-то схватил незадачливого спасителя за шкирку, и он

быстро потонул в гуще событий. Лена разбила о чью-то голову бутылку

шампанского, выдав в себе, таким образом, завсегдатая «Пекина», а я

мужественно решился спасать Диего. Но как его найти? Я залез на стул и

попытался разглядеть друга с высоты. Да, вон он, как всегда чему-то

смеется.

– Лена, пошли ко мне домой?

– Ага, давай только Диего вызволим – он мне нравится.

– В таком случае… вставай на четвереньки.